«Поэма Анджело. Стихотворение Пушкина А.С. «Поэма Анджело Изабела: Нет, иль разве поплатиться

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

В одном из городов Италии счастливой
Когда-то властвовал предобрый, старый Дук,
Народа своего отец чадолюбивый,
Друг мира, истины, художеств и наук.
Но власть верховная не терпит слабых рук,
А доброте своей он слишком предавался.
Народ любил его и вовсе не боялся.
В суде его дремал карающий закон,
Как дряхлый зверь уже к ловитве неспособный.
Дук это чувствовал в душе своей незлобной
И часто сетовал. Сам ясно видел он,
Что хуже дедушек с дня на день были внуки,
Что грудь кормилицы ребенок уж кусал,
Что правосудие сидело сложа руки
И по носу его ленивый не щелкал.

II

Кто первый сам его потворством ободрял.
Что делать? долго Дук терпел и размышлял;
Размыслив наконец, решился он на время
Предать иным рукам верховной власти бремя,
Чтоб новый властелин расправой новой мог
Порядок вдруг завесть и был бы крут и строг.

III

Был некто Анджело, муж опытный, не новый
В искусстве властвовать, обычаем суровый,
Бледнеющий в трудах, ученье и посте,
За нравы строгие прославленный везде,
Стеснивший весь себя оградою законной,
С нахмуренным лицом и с волей непреклонной;
Его-то старый Дук наместником нарек,
И в ужас ополчил и милостью облек,
Неограниченны права ему вручая.
А сам, докучного вниманья избегая,
С народом не простясь, incognito, один
Пустился странствовать, как древний паладин.

IV

Лишь только Анджело вступил во управленье,
И всё тотчас другим порядком потекло,
Пружины ржавые опять пришли в движенье,
Законы поднялись, хватая в когти зло,
На полных площадях, безмолвных от боязни,
По пятницам пошли разыгрываться казни,
И ухо стал себе почесывать народ
И говорить: «Эхе! да этот уж не тот».

V

Опять его на свет пустил для исполненья,
Сурово говоря помощникам своим:
«Пора нам зло пугнуть. В балованном народе
Преобратилися привычки уж в права
И шмыгают кругом закона на свободе,
Как мыши около зевающего льва.
Закон не должен быть пужало из тряпицы,
На коем наконец уже садятся птицы».

VI

Так Анджело на всех навел невольно дрожь,
Роптали вообще, смеялась молодежь
И в шутках строгого вельможи не щадила,
Меж тем как ветрено над бездною скользила,
И первый под топор беспечной головой
Попался Клавдио, патриций молодой.
В надежде всю беду со временем исправить
И не любовницу, супругу в свет представить,
Джюльету нежную успел он обольстить
И к таинствам любви безбрачной преклонить.
Но их последствия к несчастью явны стали;
Младых любовников свидетели застали,
Ославили в суде взаимный их позор,
И юноше прочли законный приговор.

VII

Несчастный, выслушав жестокое решенье,
С поникшей головой обратно шел в тюрьму,
Невольно каждому внушая сожаленье
И горько сетуя. На встречу вдруг ему
Попался Луцио, гуляка беззаботный,
Повеса, вздорный враль, но малый доброхотный.
«Друг, - молвил Клавдио, - молю! не откажи:
Сходи ты в монастырь к сестре моей. Скажи,
Что должен я на смерть идти; чтоб поспешила
Она спасти меня, друзей бы упросила,
Иль даже бы пошла к наместнику сама.
В ней много, Луцио, искусства и ума,

Бог дал ее речам уверчивость и сладость,
К тому ж и без речей рыдающая младость
Мягчит сердца людей». - «Изволь! поговорю»,
Гуляка отвечал, и сам к монастырю
Тотчас отправился.

VIII

Младая Изабела
В то время с важною монахиней сидела.
Постричься через день она должна была
И разговор о том со старицей вела.
Вдруг Луцио звонит и входит. У решетки
Его приветствует, перебирая четки,
Полузатворница: «Кого угодно вам?»
- Девица (и судя по розовым щекам,
Уверен я, что вы девица в самом деле),
Не льзя ли доложить прекрасной Изабеле,
Что к ней меня прислал ее несчастный брат?
«Несчастный?.. почему? что с ним? скажите смело:
Я Клавдио сестра». - Нет, право? очень рад.
Он кланяется вам сердечно. Вот в чем дело:
Ваш брат в тюрьме. - «За что?» - За то, за что бы я
Благодарил его, красавица моя,
И не было б ему иного наказанья. -
(Тут он в подробные пустился описанья,
Немного жесткие своею наготой
Для девственных ушей отшельницы младой,
Но со вниманием всё выслушала дева
Без приторных причуд стыдливости и гнева.
Она чиста была душою как эфир.
Ее смутить не мог неведомый ей мир
Своею суетой и праздными речами.)
- Теперь, - примолвил он, - осталось лишь мольбами
Вам тронуть Анджело, и вот о чем просил
Вас братец. - «Боже мой, - девица отвечала, -
Когда б от слов моих я пользы ожидала!..
Но сомневаюся; во мне не станет сил...»
- Сомненья нам враги, - тот с жаром возразил, -

Нас неудачею предатели стращают
И благо верное достать не допущают.
Ступайте к Анджело, и знайте от меня,
Что если девица, колена преклоня
Перед мужчиною, и просит и рыдает,
Как бог он все дает, чего ни пожелает.

IX

Девица, отпросясь у матери честной,
С усердным Луцио к вельможе поспешила
И, на колена встав, смиренною мольбой
За брата своего наместника молила.
«Девица, - отвечал суровый человек, -
Спасти его нельзя; твой брат свой отжил век;
Он должен умереть». Заплакав, Изабела
Склонилась перед ним и прочь идти хотела,
Но добрый Луцио девицу удержал.
«Не отступайтесь так, - он тихо ей сказал, -
Просите вновь его; бросайтесь на колени,
Хватайтеся за плащ, рыдайте; слезы, пени,
Все средства женского искусства вы должны
Теперь употребить. Вы слишком холодны,
Как будто речь идет меж вами про иголку.
Конечно, если так, не будет, верно, толку.
Не отставайте же! еще!»

X

Она опять
Усердною мольбой стыдливо умолять
Жестокосердого блюстителя закона.
«Поверь мне, - говорит, - ни царская корона,
Ни меч наместника, ни бархат судии,
Ни полководца жезл - все почести сии -
Земных властителей ничто не украшает,
Как милосердие. Оно их возвышает.
Когда б во власть твою мой брат был облечен,
А ты был Клавдио, ты мог бы пасть как он,
Но брат бы не был строг, как ты».

XI

Ее укором
Смущен был Анджело. Сверкая мрачным взором,
«Оставь меня, прошу», - сказал он тихо ей.
Но дева скромная и жарче и смелей
Была час от часу. «Подумай, - говорила, -
Подумай, если тот, чья праведная сила
Прощает и целит, судил бы грешных нас
Без милосердия; скажи: что было б с нами?
Подумай - и любви услышишь в сердце глас,
И милость нежная твоими дхнет устами,
И новый человек ты будешь».

XII

Он в ответ:
«Поди; твои мольбы пустая слов утрата.
Не я, закон казнит. Спасти нельзя мне брата,
И завтра он умрет».

Как завтра! что? нет, нет.
Он не готов еще, казнить его не можно...
Ужели господу пошлем неосторожно
Мы жертву наскоро. Мы даже и цыплят
Не бьем до времени. Так скоро не казнят.
Спаси, спаси его: подумай в самом деле,
Ты знаешь, государь, несчастный осужден
За преступление, которое доселе
Прощалось каждому; постраждет первый он.

Закон не умирал, но был лишь в усыпленье,
Теперь проснулся он.

Будь милостив!

Нельзя.
Потворствовать греху есть то же преступленье,
Карая одного, спасаю многих я.

Ты ль первый изречешь сей приговор ужасный?
И первой жертвою мой будет брат несчастный.
Нет, нет! будь милостив. Ужель душа твоя
Совсем безвинная? спросись у ней: ужели
И мысли грешные в ней отроду не тлели?

XIII

Невольно он вздрогнул, поникнул головой
И прочь идти хотел. Она: «Постой, постой!
Послушай, воротись. Великими дарами
Я задарю тебя... прими мои дары,
Они не суетны, но честны и добры,
И будешь ими ты делиться с небесами:
Я одарю тебя молитвами души
Пред утренней зарей, в полунощной тиши,
Молитвами любви, смирения и мира,
Молитвами святых, угодных небу дев,
В уединении умерших уж для мира,
Живых для господа».
Смущен и присмирев,
Он ей свидание на завтра назначает
И в отдаленные покои поспешает.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

День целый Анджело, безмолвный и угрюмый,
Сидел, уединясь, объят одною думой,
Одним желанием; всю ночь не тронул сон
Усталых вежд его. «Что ж это? - мыслит он, -
Ужель ее люблю, когда хочу так сильно
Услышать вновь ее и взор мой усладить
Девичьей прелестью? По ней грустит умильно
Душа... или когда святого уловить
Захочет бес, тогда приманкою святою
И манит он на крюк? Нескромной красотою
Я не был отроду к соблазнам увлечен,
И чистой девою теперь я побежден.
Влюбленный человек доселе мне казался
Смешным, и я его безумству удивлялся.
А ныне!..»

II

Несносным сделалось. Скучал он; как от ига,
Отречься был готов от сана своего;
А важность мудрую, которой столь гордился,
Которой весь народ бессмысленно дивился,
Ценил он ни во что и сравнивал с пером,
Носимым в воздухе летучим ветерком...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

По утру к Анджело явилась Изабела
И странный разговор с наместником имела.

III

Что скажешь?

Волю я твою пришла узнать.

Ах, если бы ее могла ты угадать!..
Твой брат не должен жить... а мог бы.

Почему же
Простить нельзя его?

Простить? что в мире хуже
Столь гнусного греха? убийство легче.

Да,
Так судят в небесах, но на земле когда?

Ты думаешь? так вот тебе предположенье:
Что если б отдали тебе на разрешенье
Оставить брата влечь ко плахе на убой,
Иль искупить его, пожертвовав собой
И плоть предав греху?

Скорее, чем душою,
Я плотью жертвовать готова.

Я с тобою
Теперь не о душе толкую... дело в том:
Брат осужден на казнь; его спасти грехом
Не милосердие ль?

Спасешь ли ты его,
Коль милость на весах равно с грехом потянет?

О пусть моим грехом спасенье брата станет!
(Коль только это грех.) О том готова я
Молиться день и ночь.

Нет, выслушай меня,
Или ты слов моих совсем не понимаешь,
Или понять меня нарочно избегаешь,
Я проще изъяснюсь: твой брат приговорен.

Так.

Смерть изрек ему решительно закон.

Так точно.

Средство есть одно к его спасенью.
(Все это клонится к тому предположенью,
И только есть вопрос и больше ничего.)
Положим: тот, кто б мог один спасти его
(Наперсник судии, иль сам по сану властный
Законы толковать, мягчить их смысл ужасный),
К тебе желаньем был преступным воспален
И требовал, чтоб ты казнь брата искупила
Своим падением; не то - решит закон.
Что скажешь? как бы ты в уме своем решила?

Для брата, для себя решилась бы скорей,
Поверь, как яхонты носить рубцы бичей
И лечь в кровавый гроб спокойно, как на ложе,
Чем осквернить себя.

Твой брат умрет.

Так что же?
Он лучший путь себе, конечно, изберет.
Бесчестием сестры души он не спасет.
Брат лучше раз умри, чем гибнуть мне навечно.

За что ж казалося тебе бесчеловечно
Решение суда? Ты обвиняла нас
В жестокосердии. Давно ль еще? Сейчас
Ты праведный закон тираном называла,
А братний грех едва ль не шуткой почитала.

Прости, прости меня. Невольно я душой
Тогда лукавила. Увы! себе самой
Противуречила я, милое спасая
И ненавистное притворно извиняя.
Мы слабы.

Я твоим признаньем ободрен.
Так женщина слаба, я в этом убежден
И говорю тебе: будь женщина, не боле -
Иль будешь ничего. Так покорися воле
Судьбы своей.

Тебя я не могу понять.

Поймешь: люблю тебя.

Увы! что мне сказать?
Джюльету брат любил, и он умрет, несчастный.

Люби меня, и жив он будет.

Знаю: властный
Испытывать других, ты хочешь...

Нет, клянусь,
От слова моего теперь не отопрусь;
Клянуся честию.

О много, много чести!
И дело честное!.. Обманщик! Демон лести!
Сей час мне Клавдио свободу подпиши,
Или поступок твой и черноту души
Я всюду разглашу - и полно лицемерить
Тебе перед людьми.

И кто же станет верить?
По строгости моей известен свету я;
Молва всеобщая, мой сан, вся жизнь моя
И самый приговор над братней головою
Представят твой донос безумной клеветою.
Теперь я волю дал стремлению страстей.
Подумай и смирись пред волею моей;
Брось эти глупости: и слезы, и моленья,
И краску робкую. От смерти, от мученья
Тем брата не спасешь. Покорностью одной
Искупишь ты его от плахи роковой.
До завтра от тебя я стану ждать ответа.
И знай, что твоего я не боюсь извета.
Что хочешь говори, не пошатнуся я.
Всю истину твою низвергнет ложь моя.

IV

Сказал и вышел вон, невинную девицу
Оставя в ужасе. Поднявши к небесам
Молящий, ясный взор и чистую десницу,
От мерзостных палат спешит она в темницу.
Дверь отворилась ей; и брат ее глазам
Представился.

V

В цепях, в унынии глубоком,
О светских радостях стараясь не жалеть,
Еще надеясь жить, готовясь умереть,
Безмолвен он сидел, и с ним в плаще широком
Под черным куколем с распятием в руках
Согбенный старостью беседовал монах.
Старик доказывал страдальцу молодому,
Что смерть и бытие равны одна другому,
Что здесь и там одна бессмертная душа
И что подлунный мир не стоит ни гроша.
С ним бедный Клавдио печально соглашался,
А в сердце милою Джюльетой занимался.
Отшельница вошла: «Мир вам!» - очнулся он
И смотрит на сестру, мгновенно оживлен.
«Отец мой, - говорит монаху Изабела, -
Я с братом говорить одна бы здесь хотела».
Монах оставил их.

VI

Что ж, милая сестра,
Что скажешь?

Милый брат, пришла тебе пора.

Так нет спасенья?

Нет, иль разве поплатиться
Душой за голову?

Так средство есть одно?

Так, есть. Ты мог бы жить. Судья готов смягчиться.
В нем милосердие бесовское: оно
Тебе дарует жизнь за узы муки вечной.

Что? вечная тюрьма?

Тюрьма - хоть без оград,
Без цепи.

Изъяснись, что ж это?

Друг сердечный,
Брат милый! Я боюсь... Послушай, милый брат,
Семь, восемь лишних лет ужель тебе дороже
Всегдашней чести? Брат, боишься ль умереть?
Что чувство смерти? миг. И много ли терпеть?
Раздавленный червяк при смерти терпит то же,
Что терпит великан.

Сестра! или я трус?
Или идти на смерть во мне не станет силы?
Поверь, без трепета от мира отрешусь,
Коль должен умереть; и встречу ночь могилы,
Как деву милую.

Вот брат мой! узнаю;
Из гроба слышу я отцовский голос. Точно:

Ты должен умереть; умри же беспорочно.
Послушай, ничего тебе не утаю:
Тот грозный судия, святоша тот жестокий,
Чьи взоры строгие во всех родят боязнь,
Чья избранная речь шлет отроков на казнь,
Сам демон; сердце в нем черно, как ад глубокий,
И полно мерзостью.

Наместник?

Ад облек
Его в свою броню. Лукавый человек!..
Знай: если б я его бесстыдное желанье
Решилась утолить, тогда бы мог ты жить.

О нет, не надобно.

На гнусное свиданье,
Сказал он, нынче в ночь должна я поспешить,
Иль завтра ты умрешь.

Нейди, сестра.

Брат милый!
Бог видит: ежели одной моей могилой
Могла бы я тебя от казни искупить,
Не стала б более иголки дорожить
Я жизнию моей.

Благодарю, друг милый!

Так завтра, Клавдио, ты к смерти будь готов.

Да, так... и страсти в нем кипят с такою силой!
Иль в этом нет греха; иль из семи грехов
Грех это меньший?

Как?

Такого прегрешенья
Там, верно, не казнят. Для одного мгновенья
Ужель себя сгубить решился б он навек?
Нет, я не думаю. Он умный человек.
Ах, Изабела!

Что? что скажешь?

Смерть ужасна!

И стыд ужасен.

Так - однако ж... умереть,
Идти неведомо куда, во гробе тлеть
В холодной тесноте... Увы! земля прекрасна
И жизнь мила. А тут: войти в немую мглу,
Стремглав низвергнуться в кипящую смолу,
Или во льду застыть, иль с ветром быстротечным
Носиться в пустоте пространством бесконечным...
И всё, что грезится отчаянной мечте...
Нет, нет: земная жизнь в болезни, в нищете,
В печалях, в старости, в неволе... будет раем
В сравненье с тем, чего за гробом ожидаем.

О боже!

Друг ты мой! Сестра! позволь мне жить.
Уж если будет грех спасти от смерти брата,
Природа извинит.

Что смеешь говорить?
Трус! тварь бездушная! от сестрина разврата
Себе ты жизни ждешь!.. Кровосмеситель! нет,
Я думать не могу, нельзя, чтоб жизнь и свет
Моим отцом тебе даны. Прости мне, боже!
Нет, осквернила мать отеческое ложе,
Коль понесла тебя! Умри. Когда бы я
Спасти тебя могла лишь волею моею,
То всё-таки б теперь свершилась казнь твоя.
Я тысячу молитв за смерть твою имею,
За жизнь - уж ни одной...

Сестра, постой, постой!
Сестра, прости меня!

VII

И узник молодой
Удерживал ее за платье. Изабела
От гнева своего насилу охладела,
И брата бедного простила, и опять,
Лаская, начала страдальца утешать.

ЧАСТЬ ТРЕТИЯ

I

Монах стоял меж тем за дверью отпертою
И слышал разговор меж братом и сестрою.
Пора мне вам сказать, что старый сей монах
Не что иное был, как Дук переодетый.
Пока народ считал его в чужих краях
И сравнивал, шутя, с бродящею кометой,
Скрывался он в толпе, всё видел, наблюдал
И соглядатаем незримым посещал
Палаты, площади, монастыри, больницы,
Развратные дома, театры и темницы.
Воображение живое Дук имел;
Романы он любил, и может быть, хотел
Халифу подражать Гаруну Аль-Рашиду.
Младой отшельницы подслушав весь рассказ,
В растроганном уме решил он тот же час
Не только наказать жестокость и обиду,
Но сладить кое-что... Он тихо в дверь вошел,
Девицу отозвал и в уголок отвел.
«Я слышал всё, - сказал, - ты похвалы достойна,
Свой долг исполнила ты свято; но теперь
Предайся ж ты моим советам. Будь покойна,
Всё к лучшему придет; послушна будь и верь».
Тут он ей объяснил свое предположенье
И дал прощальное свое благословенье.

II

Друзья! поверите ль, чтоб мрачное чело,
Угрюмой, злой души печальное зерцало,
Желанья женские навеки привязало
И нежной красоте понравиться могло?
Не чудно ли? Но так. Сей Анджело надменный,
Сей злобный человек, сей грешник - был любим
Душою нежною, печальной и смиренной,
Душой, отверженной мучителем своим.
Он был давно женат. Летунья легкокрила,
Младой его жены молва не пощадила,
Без доказательства насмешливо коря;
И он ее прогнал, надменно говоря:
«Пускай себе молвы неправо обвиненье,
Нет нужды. Не должно коснуться подозренье
К супруге кесаря». С тех пор она жила
Одна в предместии, печально изнывая.
Об ней-то вспомнил Дук, и дева молодая
По наставлению монаха к ней пошла.

III

Марьяна под окном за пряжею сидела
И тихо плакала. Как ангел, Изабела
Пред ней нечаянно явилась у дверей.
Отшельница была давно знакома с ней
И часто утешать несчастную ходила.
Монаха мысль она ей тотчас объяснила.
Марьяна, только лишь настанет ночи мгла,
К палатам Анджело идти должна была,
В саду с ним встретиться под каменной оградой
И, наградив его условленной наградой,
Чуть внятным шепотом, прощаяся, шепнуть
Лишь только то: теперь о брате не забудь .
Марьяна бедная сквозь слезы улыбалась,
Готовилась дрожа - и дева с ней рассталась.

IV

Всю ночь в темнице Дук последствий ожидал
И, сидя с Клавдио, страдальца утешал.
Пред светом снова к ним явилась Изабела.

Всё шло как надобно: сейчас у ней сидела
Марьяна бледная, с успехом возвратясь
И мужа обманув. Денница занялась -
Вдруг запечатанный приказ приносит вестник
Начальнику тюрьмы. Читают: что ж? Наместник
Немедля узника приказывал казнить
И голову его в палаты предъявить.

V

Замыслив новую затею, Дук представил
Начальнику тюрьмы свой перстень и печать
И казнь остановил, а к Анджело отправил
Другую голову, велев обрить и снять
Ее с широких плеч разбойника морского,
Горячкой в ту же ночь умершего в тюрьме,
А сам отправился, дабы вельможу злого,
Столь гнусные дела творящего во тьме,
Пред светом обличить.

VI

Едва молва невнятно
О казни Клавдио успела пробежать,
Пришла другая весть. Узнали, что обратно
Ко граду едет Дук. Народ его встречать
Толпами кинулся. И Анджело смущенный,
Грызомый совестью, предчувствием стесненный,
Туда же поспешил. Улыбкой добрый Дук
Приветствует народ, теснящийся вокруг,
И дружно к Анджело протягивает руку.
И вдруг раздался крик - и прямо в ноги Дуку
Девица падает. «Помилуй, государь!
Ты щит невинности, ты милости алтарь,
Помилуй!..» - Анджело бледнеет и трепещет
И взоры дикие на Изабелу мещет...
Но победил себя. Оправиться успев,
«Она помешана, - сказал он, - видев брата,
Приговоренного на смерть. Сия утрата
В ней разум потрясла...»
Но обнаружа гнев

И долго скрытое в душе негодованье,
«Всё знаю, - молвил Дук; - всё знаю! наконец
Злодейство на земле получит воздаянье.
Девица, Анджело! за мною, во дворец!»

VII

У трона во дворце стояла Мариана
И бедный Клавдио. Злодей, увидев их,
Затрепетал, челом поникнул и утих;
Все объяснилося, и правда из тумана
Возникла; Дук тогда: «Что, Анджело, скажи,
Чего достоин ты?» Без слез и без боязни,
С угрюмой твердостью тот отвечает: «Казни.
И об одном молю: скорее прикажи
Вести меня на смерть».
«Иди, - сказал властитель, -
Да гибнет судия - торгаш и обольститель».
Но бедная жена, к ногам его упав,
«Помилуй, - молвила, - ты, мужа мне отдав,
Не отымай опять; не смейся надо мною».
- Не я, но Анджело смеялся над тобою, -
Ей Дук ответствует, - но о твоей судьбе
Сам буду я пещись. Останутся тебе
Его сокровища, и будешь ты награда
Супругу лучшему. - «Мне лучшего не надо.
Помилуй, государь! не будь неумолим,
Твоя рука меня соединила с ним!
Ужели для того так долго я вдовела?
Он человечеству свою принес лишь дань.
Сестра! спаси меня! друг милый, Изабела!
Проси ты за него, хоть на колени стань,
Хоть руки подыми ты молча!»
Изабела
Душой о грешнике, как ангел, пожалела
И, пред властителем колена преклоня,
«Помилуй, государь, - сказала. - За меня
Не осуждай его. Он (сколько мне известно,
И как я думаю) жил праведно и честно,
Покаместь на меня очей не устремил.
Прости же ты его!»
И Дук его простил.

Воспроизводится по изданию: А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. М.: ГИХЛ, 1959-1962. Том 3. Поэмы, Сказки.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ I В одном из городов Италии счастливой Когда-то властвовал предобрый, старый Дук, Народа своего отец честолюбивый, Друг мира, истины, художеств и наук. Но власть верховная не терпит слабых рук, А доброте своей он слишком предавался. Народ любил его и вовсе не боялся. В суде его дремал карающий Закон, Как дряхлый зверь, уже к ловитве не способный. Дук это чувствовал в душе своей незлобной И часто сетовал. Сам ясно видел он, Что хуже дедушек с дня на день были внуки, Что грудь кормилицы ребенок уж кусал, Что правосудие сидело сложа руки И по носу его ленивый не щелкал. II Нередко добрый Дук, раскаяньем смущенный, Хотел восстановить порядок упущенный; Но как? Зло явное, терпимое давно, Молчанием суда уже дозволено, И вдруг его казнить совсем несправедливо И странно было бы - тому же особливо, Кто первый сам его потворством ободрял. Что делать? долго Дук терпел и размышлял; Размыслив наконец, решился он на время Предать иным рукам верховной власти бремя, Чтоб новый властелин расправой новой мог Порядок вдруг завесть и был бы крут и строг. III Был некто Анджело, муж опытный, не новый В искусстве властвовать, обычаем суровый, Бледнеющий в трудах, ученье и посте, За нравы строгие прославленный везде, Стеснивший весь себя оградою законной, С нахмуренным лицом и с волей непреклонной; Его-то старый Дук наместником нарек, И в ужас ополчил, и милостью облек, Неограниченны права ему вручая. А сам, докучного вниманья избегая, С народом не простясь, incognito, один Пустился странствовать, как древний паладин. IV Лишь только Анджело вступил во управленье И всё тотчас другим порядком потекло, Пружины ржавые опять пришли в движенье, Законы поднялись, хватая в когти зло; На полных площадях, безмолвных от боязни, По пятницам пошли разыгрываться казни, И ухо стал себе почесывать народ И говорить: «Эхе! да этот уж не тот». V Между Законами, забытыми в ту пору, Жестокий был один: Закон сей изрекал Прелюбодею смерть. Такого приговору В том городе никто не помнил, не слыхал. Угрюмый Анджело в громаде уложенья Открыл его и в страх повесам городским Опять его на свет пустил для исполненья , Сурово говоря помощникам своим: «Пора нам зло пугнуть. В балованом народе Преобратилися привычки уж в права И шмыгают кругом Закона на свободе, Как мыши около зевающего льва. Закон не должен быть пужало из тряпицы, На коем, наконец, уже садятся птицы». VI Так Анджело на всех навел невольно дрожь, Роптали вообще, смеялась молодежь И в шутках строгого вельможи не щадила, Меж тем как ветрено над бездною скользила, И первый под топор беспечной головой Попался Клавдио, патриций молодой; В надежде всю беду со временем исправить И не любовницу, супругу в свет представить, Джюльету нежную успел он обольстить И к таинствам любви безбрачной преклонить. Но их последствия, к несчастью, явны стали; Младых любовников свидетели застали, Ославили в суде взаимный их позор, II юноше прочли законный приговор. VII Несчастный, выслушав жестокое решенье, С поникшей головой обратно шел в тюрьму, Невольно каждому внушая сожаленье И горько сетуя. Навстречу вдруг ему Попался Луцио, гуляка беззаботный, Повеса, вздорный враль, но малый доброхотный. «Друг, - молвил Клавдио, - молю! не откажи: Сходи ты в монастырь к сестре моей. Скажи, Что должен я на смерть идти; чтоб поспешила Она спасти меня, друзей бы упросила Иль даже бы пошла к наместнику сама. В ней много, Луцио, искусства и ума, Бог дал ее речам уверчивость и сладость, К тому ж и без речей рыдающая младость Мягчит сердца людей». - «Изволь! поговорю», - Гуляка отвечал и сам к монастырю Тотчас отправился. VIII Младая Изабела В то время с важною монахиней сидела. Постричься через день она должна была И разговор о том со старицей вела. Вдруг Луцио звонит и входит. У решетки Его приветствует, перебирая четки, Полузатворница: «Кого угодно вам?» - «Девица (и судя по розовым щекам, Уверен я, что вы девица в самом деле), Нельзя ли доложить прекрасной Изабеле, Что к ней меня прислал ее несчастный брат?» - «Несчастный?.. почему? что с ним? скажите смело: Я Клавдио сестра». - «Нет, право? очень рад. Он кланяется вам сердечно. Вот в чем дело: Ваш брат в тюрьме». - «За что?» - «За то, за что бы я Благодарил его, красавица моя, И не было б ему иного наказанья». (Тут он в подробные пустился описанья, Немного жесткие своею наготой Для девственных ушей отшельницы младой, Но со вниманием всё выслушала дева Без приторных причуд стыдливости и гнева. Она чиста была душою, как эфир. Ее смутить не мог неведомый ей мир Своею суетой и праздными речами.) «Теперь, - примолвил он, - осталось лишь мольбами Вам тронуть Анджело, и вот о чем просил Вас братец». - «Боже мой, - девица отвечала, - Когда б от слов моих я пользы ожидала!.. Но сомневаюся; во мне не станет сил...» - «Сомненья нам враги, - тот с жаром возразил, - Нас неудачею предатели стращают И благо верное достать не допущают. Ступайте к Анджело и знайте от меня, Что, если девица, колена преклоня Перед мужчиною, и просит, и рыдает, Как бог, он всё дает, чего ни пожелает». IX Девица, отпросясь у матери честной, С усердным Луцио к вельможе поспешила И, на колена став, смиренною мольбой За брата своего наместника молила. «Девица, - отвечал суровый человек, - Спасти его нельзя; твой брат свой отжил век; Он должен умереть». Заплакав, Изабела Склонилась перед ним и прочь идти хотела, Но добрый Луцио девицу удержал. «Не отступайтесь так, - он тихо ей сказал, - Просите вновь его; бросайтесь на колени, Хватайтеся за плащ, рыдайте; слезы, пени, Все средства женского искусства вы должны Теперь употребить. Вы слишком холодны, Как будто речь идет меж вами про иголку. Конечно, если так, не будет верно толку. Не отставайте же! еще!» Х Она опять Усердною мольбой стыдливо умолять Жестокосердого блюстителя Закона. «Поверь мне, - говорит, - ни царская корона, Ни меч наместника, ни бархат судии, Ни полководца жезл - все почести сии - Земных властителей ничто не украшает, Как милосердие. Оно их возвышает. Когда б во власть твою мой брат был облечен, А ты был Клавдио, ты мог бы пасть, как он, Но брат бы не был строг, как ты». XI Ее укором Смущен был Анджело. Сверкая мрачным взором, «Оставь меня, прошу», - сказал он тихо ей. Но дева скромная и жарче, и смелей Была час от часу. «Подумай, - говорила, - Подумай, если тот, чья праведная сила Прощает и целит, судил бы грешных нас Без милосердия; скажи: что было б с нами? Подумай - и любви услышишь в сердце глас, И милость нежная твоими дхнет устами, И новый человек ты будешь». XII Он в ответ: «Поди; твои мольбы пустая слов утрата. Не я, Закон казнит. Спасти нельзя мне брата, И завтра он умрет». Изабела Как завтра! что? нет, нет. Он не готов еще, казнить его не можно... Ужели господу пошлем неосторожно Мы жертву наскоро? Мы даже и цыплят Не бьем до времени. Так скоро не казнят. Спаси, спаси его: подумай в самом деле, Ты знаешь, государь, несчастный осужден За преступление, которое доселе Прощалось каждому; постраждет первый он. Анджело Закон не умирал, но был лишь в усыпленье, Теперь проснулся он. Изабела Будь милостив! Анджело Нельзя. Потворствовать греху есть то же преступленье, Карая одного, спасаю многих я. Изабела Ты ль первый изречешь сей приговор ужасный? И первой жертвою мой будет брат несчастный. Нет, нет! будь милостив. Ужель душа твоя Совсем безвинная? спросись у ней: ужели И мысли грешные в ней отроду не тлели? XIII Невольно он вздрогнул, поникнул головой И прочь идти хотел. Она: «Постой, постой! Послушай, воротись. Великими дарами Я задарю тебя... прими мои дары, Они не суетны, но честны и добры, И будешь ими ты делиться с небесами: Я одарю тебя молитвами души. Пред утренней зарей, в полунощной тиши, Молитвами любви, смирения и мира, Молитвами святых, угодных небу дев, В уединении умерших уж для мира, Живых для господа». Смущен и присмирев, Он ей свидание на завтра назначает И в отдаленные покои поспешает. ЧАСТЬ ВТОРАЯ I День целый Анджело безмолвный и угрюмый Сидел, уединясь, объят одною думой, Одним желанием; всю ночь не тронул сон Усталых вежд его. «Что ж это? - мыслит он, - Ужель ее люблю, когда хочу так сильно Услышать вновь ее и взор мой усладить Девичьей прелестью? По ней грустит умильно Душа... или когда святого уловить Захочет бес, тогда приманкою святою И манит он на крюк? Нескромной красотою Я не был отроду к соблазнам увлечен, И чистой девою теперь я побежден. Влюбленный человек доселе мне казался Смешным, и я его безумству удивлялся, А ныне!..» II Размышлять, молиться хочет он, Но мыслит, молится рассеянно. Словами Он небу говорит, а волей и мечтами Стремится к ней одной. В унынье погружен, Устами праздными жевал он имя бога. А в сердце грех кипел. Душевная тревога Его осилила. Правленье для него, Как дельная, давно затверженная книга, Несносным сделалось. Скучал он; как от ига, Отречься был готов от сана своего; А важность мудрую, которой столь гордился, Которой весь народ бессмысленно дивился, Ценил он ни во что и сравнивал с пером, Носимым в воздухе летучим ветерком... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Поутру к Анджело явилась Изабела И странный разговор с наместником имела. III Анджело Что скажешь? Изабела Волю я твою пришла узнать. Анджело Ах, если бы ее могла ты угадать!.. Твой брат не должен жить... а мог бы. Изабела Почему же Простить нельзя его? Анджело Простить? что в мире хуже Столь гнусного греха? убийство легче. Изабела Да, Так судят в небесах, но на земле - когда? Анджело Ты думаешь? так вот тебе предположенье: Что, если б отдали тебе на разрешенье Оставить брата влечь ко плахе на убой Иль искупить его, пожертвовав собой И плоть предав греху? Изабела Скорее, чем душою, Я плотью жертвовать готова. Анджело Я с тобою Теперь не о душе толкую... дело в том: Брат осужден на казнь; его спасти грехом Не милосердие ль? Изабела Пред богом я готова Душою отвечать: греха в том никакого, Поверь, и нет. Спаси ты брата моего! Тут милость, а не грех. Анджело Спасешь ли ты его, Коль милость на весах равно с грехом потянет? Изабела О пусть моим грехом спасенье брата станет! (Коль только это грех.) О том готова я Молиться день и ночь. Анджело Нет, выслушай меня, Или ты слов моих совсем не понимаешь, Или понять меня нарочно избегаешь, Я проще изъяснюсь: твой брат приговорен. Изабела Так. Анджело Смерть изрек ему решительно Закон. Изабела Так точно. Анджело Средство есть одно к его спасенью. (Всё это клонится к тому предположенью, И только есть вопрос и больше ничего.) Положим: тот, кто б мог один спасти его (Наперсник судии иль сам по сану властный Законы толковать, мягчить их смысл ужасный), К тебе желаньем был преступным воспален И требовал, чтоб ты казнь брата искупила Своим падением; не то - решит Закон. Что скажешь? как бы ты в уме своем решила? Изабела Для брата, для себя решилась бы скорей, Поверь, как яхонты, носить рубцы бичей И лечь в кровавый гроб спокойно, как на ложе, Чем осквернить себя. Анджело Твой брат умрет. Изабела Так что же? Он лучший путь себе, конечно, изберет. Бесчестием сестры души он не спасет. Брат лучше раз умри, чем гибнуть мне навечно. Анджело За что ж казалося тебе бесчеловечно Решение суда? Ты обвиняла нас В жестокосердии. Давно ль еще? Сейчас Ты праведный Закон тираном называла, А братний грех едва ль не шуткой почитала. Изабела Прости, прости меня. Невольно я душой Тогда лукавила. Увы! себе самой Противуречила я, милое спасая И ненавистное притворно извиняя. Мы слабы. Анджело Я твоим признаньем ободрен, Так женщина слаба, я в этом убежден И говорю тебе: будь женщина, не боле - Иль будешь ничего. Так покорися воле Судьбы своей. Изабела Тебя я не могу понять. Анджело Поймешь: люблю тебя. Изабела Увы! что мне сказать? Джюльету брат любил, и он умрет, несчастный. Анджело Люби меня - и жив он будет. Изабела Знаю: властный Испытывать других, ты хочешь... Анджело Нет, клянусь, От слова моего теперь не отопрусь; Клянуся честию. Изабела О много, много чести! И дело честное!.. Обманщик! Демон лести! Сейчас мне Клавдио свободу подпиши, Или поступок твой и черноту души Я всюду разглашу - и полно лицемерить Тебе перед людьми. Анджело И кто же станет верить? По строгости моей известен свету я; Молва всеобщая, мой сан, вся жизнь моя И самый приговор над братней головою Представят твой донос безумной клеветою. Теперь я волю дал стремлению страстей. Подумай и смирись пред волею моей; Брось эти глупости: и слезы, и моленья, И краску робкую. От смерти, от мученья Тем брата не спасешь. Покорностью одной Искупишь ты его от плахи роковой. До завтра от тебя я стану ждать ответа. И знай, что твоего я не боюсь извета. Что хочешь говори, не пошатнуся я. Всю истину твою низвергнет ложь моя. IV Сказал и вышел вон, невинную девицу Оставя в ужасе. Поднявши к небесам Молящий, ясный взор и чистую десницу, От мерзостных палат спешит она в темницу, Дверь отворилась ей; и брат ее глазам Представился. V В цепях, в унынии глубоком, О светских радостях стараясь не жалеть, Еще надеясь жить, готовясь умереть. Безмолвен он сидел, и с ним в плаще широком Под черным куколем с распятием в руках Согбенный старостью беседовал монах. Старик доказывал страдальцу молодому, Что смерть и бытие равны одна другому, Что здесь и там одна бессмертная душа И что подлунный мир не стоит ни гроша. С ним бедный Клавдио печально соглашался, А в сердце милою Джюльетой занимался. Отшельница вошла: «Мир вам!» - очнулся он И смотрит на сестру, мгновенно оживлен. «Отец мой, - говорит монаху Изабела, - Я с братом говорить одна бы здесь хотела». Монах оставил их. VI Клавдио Что ж, милая сестра, Что скажешь? Изабела Милый брат, пришла тебе пора. Клавдио Так нет спасенья? Изабела Нет, иль разве поплатиться Душой за голову? Клавдио Так средство есть одно? Изабела Так, есть. Ты мог бы жить. Судья готов смягчиться. В нем милосердие бесовское: оно Тебе дарует жизнь за узы муки вечной. Клавдио Что? вечная тюрьма? Изабела Тюрьма - хоть без оград, Без цепи. Клавдио Изъяснись, что ж это? Изабела Друг сердечный, Брат милый! Я боюсь... Послушай, милый брат, Семь, восемь лишних лет ужель тебе дороже Всегдашней чести? Брат, боишься ль умереть? Что чувство смерти? миг. И много ли терпеть? Раздавленный червяк при смерти терпит то же, Что терпит великан. Клавдио Сестра! или я трус? Или идти на смерть во мне не станет силы? Поверь, без трепета от мира отрешусь, Коль должен умереть; и встречу ночь могилы, Как деву милую. Изабела Вот брат мой! узнаю; Из гроба слышу я отцовский голос. Точно: Ты должен умереть; умри же беспорочно. Послушай, ничего тебе не утаю: Тот грозный судия, святоша тот жестокий, Чьи взоры строгие во всех родят боязнь, Чья избранная речь шлет отроков на казнь, Сам демон; сердце в нем черно, как ад глубокий, И полно мерзостью. Клавдио Наместник? Изабела Ад облек Его в свою броню. Лукавый человек!.. Знай: если б я его бесстыдное желанье Решилась утолить, тогда бы мог ты жить. Клавдио О нет, не надобно. Изабела На гнусное свиданье, Сказал он, нынче в ночь должна я поспешить, Иль завтра ты умрешь. Клавдио Нейди, сестра. Изабела Брат милый! Бог видит: ежели одной моей могилой Могла бы я тебя от казни искупить, Не стала б более иголки дорожить Я жизнию моей. Клавдио Благодарю, друг милый! Изабела Так завтра, Клавдио, ты к смерти будь готов. Клавдио Да, так... и страсти в нем кипят с такою силой! Иль в этом нет греха; иль из семи грехов Грех это меньший. Изабела Как? Клавдио Такого прегрешенья Там верно не казнят. Для одного мгновенья Ужель себя сгубить решился б он навек? Нет, я не думаю. Он умный человек. Ах, Изабела! Изабела Что? что скажешь? Клавдио Смерть ужасна! Изабела И стыд ужасен. Клавдио Так - однако ж... умереть, Идти неведомо куда, во гробе тлеть В холодной тесноте... Увы! Земля прекрасна, И жизнь мила. А тут: войти в немую мглу, Стремглав низвергнуться в кипящую смолу, Или во льду застыть, иль с ветром быстротечным Носиться в пустоте, пространством бесконечным... И всё, что грезится отчаянной мечте... Нет, нет: земная жизнь в болезни, в нищете, В печалях, в старости, в неволе... будет раем В сравненье с тем, чего за гробом ожидаем. Изабела О боже! Клавдио Друг ты мой! Сестра! позволь мне жить. Уж если будет грех спасти от смерти брата, Природа извинит. Изабела Что смеешь говорить? Трус! тварь бездушная! от сестрина разврата Себе ты жизни ждешь!.. Кровосмеситель! нет, Я думать не могу, нельзя, чтоб жизнь и свет Моим отцом тебе даны. Прости мне, боже! Нет, осквернила мать отеческое ложе, Коль понесла тебя. Умри. Когда бы я Спасти тебя могла лишь волею моею, То все-таки б теперь свершилась казнь твоя. Я тысячу молитв за смерть твою имею, За жизнь - уж ни одной... Клавдио Сестра, постой, постой! Сестра, прости меня! VII И узник молодой Удерживал ее за платье. Изабела От гнева своего насилу охладела, И брата бедного простила, и опять, Лаская, начала страдальца утешать. ЧАСТЬ ТРЕТИЯ I Монах стоял меж тем за дверью отпертою И слышал разговор меж братом и сестрою. Пора мне вам сказать, что старый сей монах Не что иное был, как Дук переодетый. Пока народ считал его в чужих краях И сравнивал, шутя, с бродящею кометой, Скрывался он в толпе, всё видел, наблюдал И соглядатаем незримым посещал Палаты, площади, монастыри, больницы, Развратные дома, театры и темницы. Воображение живое Дук имел; Романы он любил и, может быть, хотел Халифу подражать Гаруну Аль-Рашиду. Младой отшельницы подслушав весь рассказ, В растроганном уме решил он тот же час Не только наказать жестокость и обиду, Но сладить кое-что... Он тихо в дверь вошел, Девицу отозвал и в уголок отвел. «Я слышал всё, - сказал, - ты похвалы достойна, Свой долг исполнила ты свято; но теперь Предайся ж ты моим советам. Будь покойна, Всё к лучшему придет; послушна будь и верь», Тут он ей объяснил свое предположенье И дал прощальное свое благословенье. II Друзья! поверите ль, чтоб мрачное чело, Угрюмой, злой души печальное зерцало, Желанья женские навеки привязало И нежной красоте понравиться могло? Не чудно ли? Но так. Сей Анджело надменный, Сей злобный человек, сей грешник - был любим Душою нежною, печальной и смиренной, Душой, отверженной мучителем своим. Он был давно женат. Летунья легкокрила, Младой его жены молва не пощадила, Без доказательства насмешливо коря; И он ее прогнал, надменно говоря: «Пускай себе молвы неправо обвиненье, Нет нужды. Не должно коснуться подозренье К супруге кесаря». С тех пор она жила Одна в предместии, печально изнывая. Об ней-то вспомнил Дук, и дава молодая По наставлению монаха к ней пошла. III Марьяна под окном за пряжею сидела И тихо плакала. Как ангел, Изабела Пред ней нечаянно явилась у дверей. Отшельница была давно знакома с ней И часто утешать несчастную ходила. Монаха мысль она ей тотчас объяснила. Марьяна, только лишь настанет ночи мгла, К палатам Анджело идти должна была, В саду с ним встретиться под каменной оградой И, наградив его условленной наградой, Чуть внятным шепотом, прощаяся, шепнуть Лишь только то: теперь о брате не забудь. Марьяна бедная сквозь слезы улыбалась, Готовилась дрожа - и дева с ней рассталась. IV Всю ночь в темнице Дук последствий ожидал И, сидя с Клавдио, страдальца утешал. Пред светом снова к ним явилась Изабела. Всё шло как надобно: сейчас у ней сидела Марьяна бледная, с успехом возвратясь И мужа обманув. Денница занялась - Вдруг запечатанный приказ приносит вестник Начальнику тюрьмы. Читают: что ж? Наместник Немедля узника приказывал казнить И голову его в палаты предъявить. V Замыслив новую затею, Дук представил Начальнику тюрьмы свой перстень и печать И казнь остановил, а к Анджело отправил Другую голову, велев обрить и снять Ее с широких плеч разбойника морского, Горячкой в ту же ночь умершего в тюрьме, А сам отправился, дабы вельможу злого, Столь гнусные дела творящего во тьме. Пред светом обличить. VI Едва молва невнятно О казни Клавдио успела пробежать, Пришла другая весть. Узнали, что обратно Ко граду едет Дук. Народ его встречать Толпами кинулся. И Анджело смущенный, Грызомый совестью, предчувствием стесненный, Туда же поспешил. Улыбкой добрый Дук Приветствует народ, теснящийся вокруг, И дружно к Анджело протягивает руку. И вдруг раздался крик - и прямо в ноги Дуку Девица падает. «Помилуй, государь! Ты щит невинности, ты милости алтарь, Помилуй!..» - Анджело бледнеет, и трепещет, И взоры дикие на Изабелу мещет... Но победил себя. Оправиться успев, «Она помешана, - сказал он, - видев брата, Приговоренного на смерть. Сия утрата В ней разум потрясла...» Но, обнаружа гнев И долго скрытое в душе негодованье, «Всё знаю, - молвил Дук, - всё знаю! наконец Злодейство на земле получит воздаянье. Девица, Анджело! за мною, во дворец!» VII У трона во дворце стояла Мариана И бедный Клавдио. Злодей, увидя их, Затрепетал, челом поникнул и утих; Всё объяснилося, и правда из тумана Возникла; Дук тогда: «Что, Анджело, скажи, Чего достоин ты?» Без слез и без боязни, С угрюмой твердостью тот отвечает: «Казни. И об одном молю: скорее прикажи Вести меня на смерть». - «Иди, - сказал властитель,- Да гибнет судия - торгаш и обольститель». Но бедная жена, к ногам его упав, «Помилуй, - молвила, - ты, мужа мне отдав, Не отымай опять; не смейся надо мною». - «Не я, но Анджело смеялся над тобою, - Ей Дук ответствует, - но о твоей судьбе Сам буду я пещись. Останутся тебе Его сокровища, и будешь ты награда Супругу лучшему». - «Мне лучшего не надо. Помилуй, государь! не будь неумолим, Твоя рука меня соединила с ним! Ужели для того так долго я вдовела? Он человечеству свою принес лишь дань. Сестра! спаси меня! друг милый, Изабела! Проси ты за него, хоть на колени стань, Хоть руки подыми ты молча». Изабела Душой о грешнике, как ангел, пожалела И, пред властителем колена преклоня, «Помилуй, государь, - сказала. - За меня Не осуждай его. Он (сколько мне известно, И как я думаю) жил праведно и честно, Покамест на меня очей не устремил. Прости же ты его!» И Дук его простил.

Нередко добрый Дук, раскаяньем смущенный,
Хотел восстановить порядок упущенный;
Но как? Зло явное, терпимое давно,
Молчанием суда уже дозволено,
И вдруг его казнить совсем несправедливо
И странно было бы — тому же особливо,
Кто первый сам его потворством ободрял.
Что делать? долго Дук терпел и размышлял;
Размыслив наконец, решился он на время
Предать иным рукам верховной власти бремя,
Чтоб новый властелин расправой новой мог
Порядок вдруг завесть и был бы крут и строг.

Был некто Анджело, муж опытный, не новый
В искусстве властвовать, обычаем суровый,
Бледнеющий в трудах, ученье и посте,
За нравы строгие прославленный везде,
Стеснивший весь себя оградою законной,
С нахмуренным лицом и с волей непреклонной;
Его-то старый Дук наместником нарек,
И в ужас ополчил, и милостью облек,
Неограниченны права ему вручая.
А сам, докучного вниманья избегая,
С народом не простясь, incognito, один
Пустился странствовать, как древний паладин.

Лишь только Анджело вступил во управленье,
И все тотчас другим порядком потекло,
Пружины ржавые опять пришли в движенье,
Законы поднялись, хватая в когти зло,
На полных площадях, безмолвных от боязни,
По пятницам пошли разыгрываться казни.
И ухо стал себе почесывать народ
И говорить: «Эхе! да этот уж не тот».

Между законами забытыми в ту пору
Жестокий был один: закон сей изрекал
Прелюбодею смерть. Такого приговору
В том городе никто не помнил, не слыхал.
Угрюмый Анджело в громаде уложенья
Открыл его — и в страх повесам городским
Опять его на свет пустил для исполненья,
Сурово говоря помощникам своим:
«Пора нам зло пугнуть. В балованном народе
Преобратилися привычки уж в права
И шмыгают кругом закона на свободе,
Как мыши около зевающего льва.
Закон не должен быть пужало из тряпицы,
На коем наконец уже садятся птицы».

Несчастный, выслушав жестокое решенье,
С поникшей головой обратно шел в тюрьму,
Невольно каждому внушая сожаленье
И горько сетуя. Навстречу вдруг ему
Попался Луцио, гуляка беззаботный,
Повеса, вздорный враль, но малый доброхотный.
«Друг, — молвил Клавдио, — молю! не откажи:
Сходи ты в монастырь к сестре моей. Скажи,
Что должен я на смерть идти; чтоб поспешила
Она спасти меня, друзей бы упросила,
Иль даже бы пошла к наместнику сама.
В ней много, Луцио, искусства и ума,
Бог дал ее речам уверчивость и сладость,
К тому ж и без речей рыдающая младость
Мягчит сердца людей». — «Изволь! поговорю», —
Гуляка отвечал, и сам к монастырю
Тотчас отправился.

Младая Изабела
В то время с важною монахиней сидела.
Постричься через день она должна была
И разговор о том со старицей вела.
Вдруг Луцио звонит и входит. У решетки
Его приветствует, перебирая четки,
Полузатворница: «Кого угодно вам?»
— Девица (и судя по розовым щекам,
Уверен я, что вы девица в самом деле),
Нельзя ли доложить прекрасной Изабеле,
Что к ней меня прислал ее несчастный брат?
«Несчастный?.. почему? что с ним? скажите смело:
Я Клавдио сестра». — Нет, право? очень рад.
Он кланяется вам сердечно. Вот в чем дело:
Ваш брат в тюрьме. — «За что?» — За то, за что бы я
Благодарил его, красавица моя,
И не было б ему иного наказанья, —
(Тут он в подробные пустился описанья,
Немного жесткие своею наготой
Для девственных ушей отшельницы младой,
Но со вниманием все выслушала дева
Без приторных причуд стыдливости и гнева.
Она чиста была душою как эфир.
Ее смутить не мог неведомый ей мир
Своею суетой и праздными речами.)
— Теперь, — примолвил он, — осталось лишь мольбами
Вам тронуть Анджело, и вот о чем просил
Вас братец. — «Боже мой, — девица отвечала, —
Когда б от слов моих я пользы ожидала!..
Но сомневаюся; во мне не станет сил…»
— Сомненья нам враги, — тот с жаром возразил, —
Нас неудачею предатели стращают
И благо верное достать не допущают.
Ступайте к Анджело, и знайте от меня,
Что если девица, колена преклоня
Перед мужчиною, и просит и рыдает,
Как бог он все дает, чего ни пожелает.

Девица, отпросясь у матери честной,
С усердным Луцио к вельможе поспешила
И, на колена встав, смиренною мольбой
За брата своего наместника молила.
«Девица, — отвечал суровый человек, —
Спасти его нельзя; твой брат свой отжил век;
Он должен умереть». Заплакав, Изабела
Склонилась перед ним и прочь идти хотела,
Но добрый Луцио девицу удержал.
«Не отступайтесь так, — он тихо ей сказал, —
Просите вновь его; бросайтесь на колени,
Хватайтеся за плащ, рыдайте; слезы, пени,
Все средства женского искусства вы должны
Теперь употребить. Вы слишком холодны,
Как будто речь идет меж вами про иголку.
Конечно, если так, не будет, верно, толку.
Не отставайте же! еще!»

Она опять
Усердною мольбой стыдливо умолять
Жестокосердого блюстителя закона.
«Поверь мне, — говорит, — ни царская корона,
Ни меч наместника, ни бархат судии,
Ни полководца жезл — все почести сии —
Земных властителей ничто не украшает,
Как милосердие. Оно их возвышает.
Когда б во власть твою мой брат был облечен,
А ты был Клавдио, ты мог бы пасть, как он,
Но брат бы не был строг, как ты».

Ее укором
Смущен был Анджело. Сверкая мрачным взором,
«Оставь меня, прошу», — сказал он тихо ей.
Но дева скромная и жарче и смелей
Была час от часу. «Подумай, — говорила, —
Подумай, если тот, чья праведная сила
Прощает и целит, судил бы грешных нас
Без милосердия; скажи: что было б с нами?
Подумай — и любви услышишь в сердце глас,
И милость нежная твоими дхнет устами,
И новый человек ты будешь».

Изабела

Как завтра! что? нет, нет.
Он не готов еще, казнить его не можно…
Ужели господу пошлем неосторожно
Мы жертву наскоро. Мы даже и цыплят
Не бьем до времени. Так скоро не казнят.
Спаси, спаси его: подумай в самом деле,
Ты знаешь, государь, несчастный осужден
За преступление, которое доселе
Прощалось каждому; постраждет первый он.

Анджело

Закон не умирал, но был лишь в усыпленье,
Теперь проснулся он.

Изабела

Будь милостив!

Анджело

Нельзя.
Потворствовать греху есть то же преступленье,
Карая одного, спасаю многих я.

Изабела

Невольно он вздрогнул, поникнул головой
И прочь идти хотел. Она: «Постой, постои!
Послушай, воротись. Великими дарами
Я задарю тебя… прими мои дары,
Они не суетны, но честны и добры,
И будешь ими ты делиться с небесами:
Я одарю тебя молитвами души
Пред утренней зарей, в полунощной тиши,
Молитвами любви, смирения и мира,
Молитвами святых, угодных небу дев,
В уединении умерших уж для мира,
Живых для господа».
Смущен и присмирев,
Он ей свидание на завтра назначает
И в отдаленные покои поспешает.

Часть вторая

День целый Анджело, безмолвный и угрюмый,
Сидел, уединясь, объят одною думой,
Одним желанием; всю ночь не тронул сон
Усталых вежд его. «Что ж это? — мыслит он, —
Ужель ее люблю, когда хочу так сильно
Услышать вновь ее и взор мой усладить
Девичьей прелестью? По ней грустит умильно
Душа… или когда святого уловить
Захочет бес, тогда приманкою святою
И манит он на крюк? Нескромной красотою
Я не был отроду к соблазнам увлечен,
И чистой девою теперь я побежден.
Влюбленный человек доселе мне казался
Смешным, и я его безумству удивлялся.
А ныне!..»

Размышлять, молиться хочет он,
Но мыслит, молится рассеянно. Словами
Он небу говорит, а волей и мечтами
Стремится к ней одной. В унынье погружен,
Устами праздными жевал он имя бога,
А в сердце грех кипел. Душевная тревога
Его осилила. Правленье для него,
Как дельная, давно затверженная книга,
Несносным сделалось. Скучал он; как от ига,
Отречься был готов от сана своего;
А важность мудрую, которой столь гордился,
Которой весь народ бессмысленно дивился,
Ценил он ни во что и сравнивал с пером,
Носимым в воздухе летучим ветерком…
Поутру к Анджело явилась Изабела
И странный разговор с наместником имела.

Анджело

Что скажешь?

Изабела

Волю я твою пришла узнать.

Анджело

Ах, если бы ее могла ты угадать!..
Твой брат не должен жить… а мог бы.

Изабела

Почему же
Простить нельзя его?

Анджело

Простить? что в мире хуже
Столь гнусного греха? убийство легче.

Изабела

Да,
Так судят в небесах, но на земле когда?

Анджело

Изабела

Скорее, чем душою,
Я плотью жертвовать готова.

Анджело

Я с тобою
Теперь не о душе толкую… дело в том:
Брат осужден на казнь; его снасти грехом
Не милосердие ль?

Изабела

Перед богом я готова
Душою отвечать: греха в том никакого,
Поверь, и нет. Спаси ты брата моего!
Тут милость, а не грех.

Анджело

Спасешь ли ты его,
Коль милость на весах равно с грехом потянет?

Изабела

О, пусть моим грехом спасенье брата станет!
(Коль только это грех.) О том готова я
Молиться день и ночь.

Анджело

Изабела

Анджело

Смерть изрек ему решительно закон.

Изабела

Так точно.

Анджело

Средство есть одно к его спасенью.
(Все это клонится к тому предположенью,
И только есть вопрос и больше ничего)
Положим: тот, кто б мог один спасти его
(Наперсник судии, иль сам по сану властный
Законы толковать, мягчить их смысл ужасный),
К тебе желаньем был преступным воспален
И требовал, чтоб ты казнь брата искупила
Своим падением; не то — решит закон.
Что скажешь? как бы ты в уме своем решила?

Изабела

Анджело

Твой брат умрет.

Изабела

Так что же?
Он лучший путь себе, конечно, изберет,
Бесчестием сестры души он не спасет.
Брат лучше раз умри, чем гибнуть мне навечно.

Анджело

Изабела

Анджело

Я твоим признаньем ободрен.
Так женщина слаба, я в этом убежден
И говорю тебе: будь женщина, не боле —
Иль будешь ничего. Так покорися воле
Судьбы своей.

Изабела

Тебя я не могу понять.

Анджело

Поймешь: люблю тебя.

Изабела

Увы! что мне сказать?
Джюльету брат любил, и он умрет, несчастный.

Анджело

Люби меня и жив он будет.

Изабела

Знаю: властный
Испытывать других, ты хочешь…

Анджело

Нет, клянусь,
От слова моего теперь не отопрусь;
Клянуся честию.

Изабела

О, много, много чести!
И дело честное!.. Обманщик! Демон лести!
Сейчас мне Клавдио свободу подпиши,
Или поступок твой и черноту души
Я всюду разглашу — и полно лицемерить
Тебе перед людьми.

Анджело

И кто же станет верить?
По строгости моей известен свету я;
Молва всеобщая, мой сан, вся жизнь моя
И самый приговор над братней головою
Представят твой донос безумной клеветою.
Теперь я волю дал стремлению страстей.
Подумай и смирись пред волею моей,
Брось эти глупости: и слезы, и моленья,
И краску робкую. От смерти, от мученья
Тем брата не спасешь. Покорностью одной
Искупишь ты его от плахи роковой.
До завтра от тебя я стану ждать ответа.
И знай, что твоего я не боюсь извета.
Что хочешь говори, не пошатнуся я.
Всю истину твою низвергнет ложь моя.

В цепях, в унынии глубоком,
О светских радостях стараясь не жалеть,
Еще надеясь жить, готовясь умереть,
Безмолвен он сидел, и с ним в плаще широком
Под черным куколем с распятием в руках
Согбенный старостью беседовал монах.
Старик доказывал страдальцу молодому,
Что смерть и бытие равны одна другому,
Что здесь и там одна бессмертная душа
И что подлунный мир не стоит ни гроша.
С ним бедный Клавдио печально соглашался,
А в сердце милою Джюльетой занимался.
Отшельница вошла: «Мир вам!» — очнулся он
И смотрит на сестру, мгновенно оживлен.
«Отец мой, — говорит монаху Изабела, —
Я с братом говорить одна бы здесь хотела».
Монах оставил их.

Клавдио

Что ж, милая сестра,
Что скажешь?

Изабела

Милый брат, пришла тебе пора.

Клавдио

Так нет спасенья?

Изабела

Нет, иль разве поплатиться
Душой за голову?

Клавдио

Так средство есть одно?

Изабела

Клавдио

Что? Вечная тюрьма?

Изабела

Тюрьма — хоть без оград,
Без цепи.

Клавдио

Изъяснись, что ж это?

Изабела

Друг сердечный,
Брат милый! Я боюсь… Послушай, милый брат,
Семь, восемь лишних лет ужель тебе дороже
Всегдашней чести? Брат, боишься ль умереть?
Что чувство смерти? миг. И много ли терпеть?
Раздавленный червяк при смерти терпит то же,
Что терпит великан.

Клавдио

Изабела

Вот брат мой! узнаю;
Из гроба слышу я отцовский голос. Точно:
Ты должен умереть; умри же беспорочно.
Послушай, ничего тебе не утаю:
Тот грозный судия, святоша тот жестокий,
Чьи взоры строгие во всех родят боязнь,
Чья избранная речь шлет отроков на казнь,
Сам демон; сердце в кем черно, как ад глубокий,
И полно мерзостью.

Клавдио

Наместник?

Изабела

Клавдио

О нет, не надобно.

Изабела

На гнусное свиданье,
Сказал он, нынче в ночь должна я поспешить,
Иль завтра ты умрешь.

Клавдио

Нейди, сестра.

Изабела

Клавдио

Благодарю, друг милый!

Изабела

Так завтра, Клавдио, ты к смерти будь готов.

Клавдио

Да, так… и страсти в нем кипят с такою силой!
Иль в этом нет греха; иль из семи грехов
Грех это меньший?

Изабела

Клавдио

Изабела

Что? что скажешь?

Клавдио

Смерть ужасна!

Изабела

И стыд ужасен.

Клавдио

Так — однако ж… умереть,
Идти неведомо куда, во гробе тлеть
В холодной тесноте… Увы! земля прекрасна
И жизнь мила. А тут: войти в немую мглу,
Стремглав низвергнуться в кипящую смолу,
Или во льду застыть, иль с ветром быстротечным
Носиться в пустоте пространством бесконечным…
И все, что грезится отчаянной мечте…
Нет, нет: земная жизнь в болезни, в нищете,
В печалях, в старости, в неволе… будет раем
В сравненье с тем, чего за гробом ожидаем.

Изабела

Клавдио

Друг ты мой! Сестра! позволь мне жить.
Уж если будет грех спасти от смерти брата,
Природа извинит.

Изабела

Что смеешь говорить?
Трус! тварь бездушная! от сестрина разврата
Себе ты жизни ждешь!.. Кровосмеситель! нет,
Я думать не могу, нельзя, чтоб жизнь и свет
Моим отцом тебе даны. Прости мне, боже!
Нет, осквернила мать отеческое ложе,
Коль понесла тебя! Умри. Когда бы я
Спасти тебя могла лишь волею моею,
То все-таки б теперь свершилась казнь твоя.
Я тысячу молитв за смерть твою имею,
За жизнь — уж ни одной…

Клавдио

Сестра, постой, постой!
Сестра, прости меня!

Часть третия

Монах стоял меж тем за дверью отпертою
И слышал разговор меж братом и сестрою.
Пора мне вам сказать, что старый сей монах
Не что иное был, как Дук переодетый.
Пока народ считал его в чужих краях
И сравнивал, шутя, с бродящею кометой,
Скрывался он в толпе, все видел, наблюдал
И соглядатаем незримым посещал
Палаты, площади, монастыри, больницы,
Развратные дома, театры и темницы.
Воображение живое Дук имел;
Романы он любил и, может быть, хотел
Халифу подражать Гаруну Аль-Рашиду.
Младой отшельницы подслушав весь рассказ,
В растроганном уме решил он тот же час
Не только наказать жестокость и обиду,
Но сладить кое-что… Он тихо в дверь вошел,
Девицу отозвал и в уголок отвел.
«Я слышал все, — сказал, — ты похвалы достойна,
Свой долг исполнила ты свято; но теперь
Предайся ж ты моим советам. Будь покойна,
Все к лучшему придет; послушна будь и верь».
Тут он ей объяснил свое предположенье.
И дал прощальное свое благословенье.

Друзья! поверите ль, чтоб мрачное чело,
Угрюмой, злой души печальное зерцало,
Желанья женские навеки привязало
И нежной красоте понравиться могло?
Не чудно ли? Но так. Сей Анджело надменный,
Сей злобный человек, сей грешник — был любим
Душою нежною, печальной и смиренной,
Душой, отверженной мучителем своим.
Он был давно женат. Летунья легкокрила,
Младой его жены молва не пощадила,
Без доказательства насмешливо коря;
И он ее прогнал, надменно говоря:
«Пускай себе молвы неправо обвиненье,
Нет нужды. Не должно коснуться подозренье
К супруге кесаря». С тех пор она жила
Одна в предместии, печально изнывая.
Об ней-то вспомнил Дук, и дева молодая
По наставлению монаха к ней пошла.

Всю ночь в темнице Дук последствий ожидал
И, сидя с Клавдио, страдальца утешал.
Пред светом снова к ним явилась Изабела.
Все шло как надобно: сейчас у ней сидела
Марьяна бледная, с успехом возвратись
И мужа обманув. Денница занялась —
Вдруг запечатанный приказ приносит вестник
Начальнику тюрьмы. Читают: что ж? Наместник
Немедля узника приказывал казнить
И голову его в палаты предъявить.

Едва молва невнятно
О казни Клавдио успела пробежать,
Пришла другая весть. Узнали, что обратно
Ко граду едет Дук. Народ его встречать
Толпами кинулся. И Анджело смущенный,
Грызомый совестью, предчувствием стесненный,
Туда же поспешил. Улыбкой добрый Дук
Приветствует народ, теснящийся вокруг,
И дружно к Анджело протягивает руку.
И вдруг раздался крик — и прямо в ноги Дуку
Девица падает. «Помилуй, государь!
Ты щит невинности, ты милости алтарь,
Помилуй!..» — Анджело бледнеет и трепещет
И взоры дикие на Изабелу мещет…
Но победил себя. Оправиться успев,
«Она помешана, — сказал он, — видев брата,
Приговоренного на смерть. Сия утрата
В ней разум потрясла…»
Но обнаружа гнев
И долго скрытое в душе негодованье,
«Все знаю, — молвил Дук; — все знаю! наконец
Злодейство на земле получит воздаянье.
Девица, Анджело! за мною, во дворец!»

У трона во дворце стояла Мариана
И бедный Клавдио. Злодей, увидев их,
Затрепетал, челом поникнул и утих;
Все объяснилося, и правда из тумана
Возникла; Дук тогда: «Что, Анджело, скажи,
Чего достоин ты?» Без слез и без боязни,
С угрюмой твердостью тот отвечает: «Казни.
И об одном молю: скорее прикажи
Вести меня на смерть».
«Иди, — сказал властитель,
Да гибнет судия — торгаш и обольститель».
Но бедная жена, к ногам его упав,
«Помилуй, — молвила, — ты, мужа мне отдав,
Не отымай опять; не смейся надо мною».
— Не я, но Анджело смеялся над тобою, —
Ей Дук ответствует, — но о твоей судьбе
Сам буду я пещись. Останутся тебе
Его сокровища, и будешь ты награда
Супругу лучшему. — «Мне лучшего не надо.
Помилуй, государь! не будь неумолим,
Твоя рука меня соединила с ним!
Ужели для того так долго я вдовела?
Он человечеству свою принес лишь дань.
Сестра! спаси меня! друг милый, Изабела!
Проси ты за него, хоть на колени стань,
Хоть руки подыми ты молча!»

Изабела

Душой о грешнике, как ангел, пожалела
И, пред властителем колена преклоня,
«Помилуй, государь, — сказала. — За меня
Не осуждай его. Он (сколько мне известно,
И как я думаю) жил праведно и честно,
Покамест на меня очей не устремил.
Прости же ты его!»
И Дук его простил.

Анализ поэмы «Анджело» Пушкина

В основе поэмы «Анджело» Александра Сергеевича Пушкина – переосмысленная шекспировская пьеса «Мера за меру».

Поэма завершена в октябре 1833 года в Болдинском имении. Поэту в эту пору 34 года, в его творчестве проза начинает превалировать над поэзией. Устраивается и его семейная жизнь. По жанру – поэма, по размеру – шестистопный ямб, в целом – с парной рифмовкой (и александрийским стихом – в диалогах). Первоначально задумывался лишь перевод пьесы, в итоге поэт переработал ее (перенес действие в Италию, исключил ряд шутовских персонажей, углубил характеры, добавил нюансов). Интрига прямиком из авантюрного романа, завязка – из восточной сказки (недаром упомянут Гарун Аль-Рашид, который инкогнито ходил в народ). Много переодеваний, подмен. Силен авторский голос. Сюжет прост: «предобрый старый Дук» видел свой народ благоденствующим – и развращенным. Дук избирает наместником неподкупного Анджело («говорящее» имя), а сам уходит странствовать. Новый правитель берется и за исправление нравов: «прелюбодею – смерть». Закон сей был анахронизмом, но беспечный Клавдио стал его первой жертвой. Он умоляет свою сестру, готовившуюся стать монахиней, вмешаться. Анджело неприступен: «не я, закон казнит». Затем пленяется красотой просительницы («в сердце грех кипел»). Слетела маска справедливости для всех. За освобождение он предлагает Изабеле провести с ним ночь. Она бросается к Клавдио, уверенная, что он не захочет спастись такой ценой. Но он малодушно просит ее согласиться («природа извинит»). Сцену наблюдает некий монах (он же Дук). В итоге к Анджело подсылают когда-то брошенную им жену (оклеветанную молвой). Наутро Анджело (как олицетворение закона) велит казнить юношу. Ему приносят голову другого человека, разбойника. Тем временем Дук уже открыто возвращается в город. Изабела объявляет о двуличии Анджело. Происходит объяснение, Анджело сразу признает, что достоин смерти. Вмешивается его жена Марьяна и просит Изабелу заступиться, что та и делает. Следует хрестоматийное: «и Дук его простил».

Драма разрешилась столь невероятным, но великодушным образом. Никто из героев не дышал местью, да и Дук оказался вовсе не слаб и «странствовал» строго в пределах города, не снимая с себя ответственности. Поэт делает вывод: справедливость без милости лицемерна. Даже самый «лучший» может оказаться заблудшим. Тема «милости к падшим» (побежденным) перекликается и с «Капитанской дочкой». Поэма новеллистична, местами с архаичной лексикой (сии, вежд, ужель, доселе, нейди). Есть яркое описание ада (кстати, только туда собирался Клавдио, оценив свою жизнь). Политический подтекст возможен, но главный здесь – конфликт в нравственной области. Финал обезоруживает. И своим лаконизмом, и бесхитростностью, и родством с духовными, народными произведениями. Мрачный философский пласт высветляется. Фольклорные формы: хватайтеся, покорися. Эпитеты: жестокосердого, мерзостных. Повторы: спаси, постой. Инверсия: беседовал монах. Сравнения: как яхонты, как деву, как ангел, как ад. Парентеза: друг милый, верно, сестра, тварь бездушная. Междометия: увы, ах. Вереницы перечислений.

Произведение «Анджело» А. Пушкина – своеобразная судебная драма, решенная в духе христианской этики.

Поэма Пушкина «Анджело» представляет собой вольное переложение в стихах драмы В.Шекспира «Мера за меру», действие в ней перенесено в Италию, и она более других произведений Пушкина посвящена прямому разрешению богословских и нравственных вопросов и может именно потому и была не понята современниками и воспринята ими с неподдельным недоумением. По этому поводу Пушкин говорил П.В.Нащокину: «Наши критики не обратили внимания на эту пиесу и думают, что это одно из слабых моих сочинений, тогда как ничего лучшего я не написал». Попробуем разобраться почему так высоко оценил Пушкин одно из последних своих произведений.
Сюжет поэмы прост и сложен одновременно. Казалось бы нет ничего необычного во властителе лицемере, пользующимся своим положением и склоняющим к плотскому греху с ним сестру обречённого на смерть, пытающуюся заступиться за брата. Но суть вопроса в том, что сестра обречённого глубоко верующая девица, готовящаяся принять пострижение в монахини, а властитель суровый, но справедливый до нежданной встречи с чистой юной девицей, воспитавший самого себя в строгой морали аскет:

«Был некто Анджело, муж опытный, не новый
В искусстве властвовать, обычаем суровый,
Бледнеющий в трудах, ученье и посте,
За нравы строгие прославленный везде,
Стеснивший весь себя оградою законной,
С нахмуренным лицом и волей непреклонной…»

И тут неожиданно для обоих возникает обоюдно тяжёлая безысходная ситуация, неразрешимая для них средствами, с которыми они привыкли действовать ранее. От чистых праведных слов в защиту прелюбодея, брата юной его сестры, готовящейся в монастырь, вдруг возникшая в душе законника любовь толкает его на преступное предложение сестре спасти брата ценой прелюбодеяния с ним. Сестра же, готовая на любые жертвы ради своего брата, т.е. жертвовать телом, однако не готова жертвовать душою в объятиях развратника.

В ходе разговоров с властителем верующая сестра поневоле нравственно соглашается с ним, когда он предлагает искупить казнь брата своим падением, думая, что он проверяет её, но дело оказывается куда сложнее:

Изабелла

Для брата, для себя решилась бы скорей,
Поверь как яхонты, носить рубцы бичей
И лечь в кровавый гроб спокойно, как на ложе,
Чем осквернить себя.

Анджело

Твой брат умрёт.

Изабелла

Так что же?
Он лучший путь себе, конечно, изберёт.
Бесчестием сестры души он не спасёт.
Брат лучше раз умри, чем гибнуть мне навечно.

Анджело

За что ж казалося тебе бесчеловечно
Решение суда? Ты обвиняла нас
В жестокосердии. Давно ль ещё? Сейчас
Ты праведный Закон тираном называла,
А братний грех едва ль не шуткой почитала.

Изабелла

Анджело

Я твоим признаньем ободрён,
Так женщина слаба, я в этом убеждён
И говорю тебе: будь женщина, не боле –
Иль будешь ничего. Так покорися воле
Судьбы своей.

Изабелла

Тебя я не могу понять.

Анджело

Поймёшь: люблю тебя.

Изабелла

Увы! что мне сказать?
Джульетту брат любил, и он умрёт, несчастный.

Анджело

Люби меня – и жив он будет.
Изабелла

Знаю: властный
Испытывать других, ты хочешь…

Анджело

Нет, клянусь,
От слова моего теперь не отопрусь;
Клянуся честию.

Изабелла

О, много, много чести!
И дело честное!.. Обманщик! Демон лести!
Сейчас мне Клавдио свободу подпиши,
Или поступок твой и черноту души
Я всюду разглашу – и полно лицемерить
Тебе перед людьми.

Анджело

И кто же станет верить?
По строгости моей известен свету я;
Молва всеобщая, мой сан, вся жизнь моя
И самый приговор над братней головою
Представят твой донос безумной клеветою.
Теперь я волю дал стремлению страстей.
Подумай и смирись пред волею моей…
…………………………………………….
До завтра от тебя я стану ждать ответа.
И знай, что твоего я не боюсь извета.
Что хочешь говори, не пошатнуся я.
Всю истину твою низвергнет ложь моя.

Так на чём же держится закон и власть и вера? – безмолвно спрашивает нас Пушкин. И отвечает, - на чём угодно, только не на жертвенной целомудренной любви. Сестра казалось бы готова жертвовать собою, но только не спокойствием своей души – «брат лучше раз умри, чем гибнуть мне навечно», властитель же годами стеснявший себя суровыми трудами, воспитывающими его волю – «стеснивший весь себя оградою законной, бледнеющий в трудах, ученье и посте» « теперь дал волю стремлению страстей». «Чистой девой побеждённый» властитель с непреклонной до времени испытания свыше его сил волей вроде бы и не виноват:

«………………Нескромной красотою
Я не был от роду к соблазнам увлечён,
И чистой девою теперь я побеждён.
Влюблённый человек доселе мне казался
Смешным, и я его безумству удивлялся,
А ныне!...
………Размышлять, молиться хочет он,
Но мыслит, молится рассеянно. Словами
Он Небу говорит, а волей и мечтами
Стремится к ней одной. В унынье погружён,
Устами праздными жевал он имя Бога.
А в сердце грех кипел. Душевная тревога
Его осилила. Правленье для него,
Как дельная, давно затверженная книга,
Несносным сделалось. Скучал он; как от ига,
Отречься был готов от сана своего;
А важность мудрую, которой столь гордился,
Которой весь народ бессмысленно дивился,
Ценил он ни во что и сравнивал с пером,
Носимым в воздухе летучим ветерком».

Но вот что интересно в сей коллизии, - так это то, что властитель, так уважаемый людьми, ничего в жизни не знает кроме воли и самообладания, и именно поэтому готов ради исполнения своей воли на любые ухищрения лжи, на любую жестокость во имя своего спокойствия и не теряет самообладания в любой ситуации - «побеждает себя, успевая оправиться».
Надо ему отдать должное, проиграв он также беспощаден и к самому себе:

«…………….. «Что, Анджело, скажи,
Чего достоин ты?» Без слёз и без боязни,
С угрюмой твёрдостию тот отвечает: «Казни
И об одном молю: скорее прикажи
Вести меня на смерть».

«У Шекспира лицемер произносит судебный договор с тщеславной строгостью, но справедливо; он оправдывает свою жестокость глубокомысленным суждением государственного человека; он обольщает невинность сильными, увлекательными софизмами, не смешною смесью набожности и волокитства. Анджело лицемер – потому что его гласные действия противоречат тайным страстям! А какая глубина в этом характере!» (А.С.Пушкин, «О Шекспире», 1834 г.).
И Анджело, и в меньшей степени Изабелла, хотя эта «дева без приторных причуд стыдливости и гнева, чиста была душою», не ведали жизненных искушений, не жили полнотою сердечного чувства, потому и не умели жертвовать и прощать и не хотели « человечеству свою принести лишь дань».

Отсутствие воспитания чувств, подчинение разума непреклонной воле, воспитываемой суровым аскетизмом и перекладывание ответственности за принятие решения в каждом конкретном случае на неумолимые предустановленные Законом правила, требующие неукоснительного исполнения – вот всё, что осталось отделённому от природы элитарному сознанию.

«Не я, Закон казнит. Закон не умирал, но был лишь в усыпленье, теперь проснулся он» - вот его «справедливый» ответ.

И в унисон ему Изабелла говорит:

« Я одарю тебя молитвами души.
Пред утренней зарёй, в полунощной тиши,
Молитвами любви, смирения и мира,
Молитвами святых, угодных Небу дев,
В уединении умерших уж для мира,
Живых для Господа».

Но когда изнывающей в муках предсмертных душевных страданий брат её произносит невольно:

«Друг ты мой! Сестра! Позволь мне жить.
Уж если будет грех спасти от смерти брата,
Природа извинит.»

Изабелла вне себя от охватившего её «справедливого» негодования:

«Что смеешь говорить?
Трус! тварь бездушная! от сестрина разврата
Себе ты жизни ждёшь!...Кровосмеситель! нет,
Я думать не могу, нельзя, чтоб жизнь и свет
Моим отцом тебе даны. Прости мне, Боже!
Нет, осквернила мать отеческое ложе,
Коль понесла тебя. Умри. Когда бы я
Спасти тебя могла лишь волею моею,
То всё-таки б теперь свершилась казнь твоя.
Я тысячу молитв за смерть твою имею,
За жизнь – уж ни одной…»

Не случайно конечно Пушкиным подчёркивается в речи разгневанной Изабеллы, что молитвы сей с виду кроткой и чистой девы – «молитвы за смерть».
Вера смиренная, христианская, такая возвышенная и небесная, оказывается у Пушкина лицемерной, смертельной, чуждой природе, полной гордыни и лицемерия.
И в миру, где благодаря этой вере, владычествует непреклонная воля, стеснивших себя во всём аскетов, - «святош жестоких, чьи взоры строгие во всех родят боязнь», «лукавых» людей – «демонов», «чья избранная речь шлёт отроков на казнь», чьи «сердца черны, как ад глубокий и полны мерзостью»…

И в миру тоже наваждение смерти, что и в оторвавшейся от природы и тела душе! - «Ад облек его в свою броню».

Страшную картину мира нарисовал беспощадно Пушкин.

Что же остаётся делать слабому человеку, имеющему тёплое сердце и движимый естественными чувствами, а не капризами воли разум?

«Под чёрным куколем с распятием в руках
Согбенный старостью беседовал монах.
Старик доказывал страдальцу молодому,
Что смерть и бытие равны одно другому,
Что здесь и там одна бессмертная душа
И что подлунный мир не стоит ни гроша.
С ним бедный Клавдио печально соглашался,
А в сердце милою Джюльеттой занимался».

Как же выйти из порочного круга нечестивой веры, порочащей Божье творение и глумящейся над прекрасным человеческим телом и праведными чистыми чувствами души?

Ведь даже «предобрый старый Дук, народа своего отец чадолюбивый, друг мира, истины, художеств и наук» «доброте своей слишком предавался» и потому его перестал бояться народ?

Пушкин даёт нам возможность понять, что дело не в суровости Закона и непреложности наказания, но в чём-то другом.

Дело в том, что христианские Законы неверны в своей основе, с одной стороны предлагая человеку не отвечать на насилие себя и ближних своих нечестивыми, а с другой стороны оправдывая «всякую власть» и производя её «от Бога».

Что-то мы перепутали в нашем доме и государстве, если власть и вера вместо того чтобы охранять народ и помогать ему праведно жить, стали своей противоположностью?!

Задумаемся, что же подменила нам «заповедь ненасилия», что в ней отталкивает нас, а что привлекает сердце, возвышает его?
- Отталкивает покорность чуждой и несправедливой воле и лишение свободы. С этим сердце искреннего человека никогда не сможет смириться, несмотря ни на какие уговоры.

Но есть то, чем эта «заповедь» прикрывается перед профанами, в чём сердце чувствует свою укоренённость – полноту жизни. Это состояние души и сердца в русском языке определено словом милосердие, которое так страстно любил Пушкин: милость сердца и милое сердцу – милосердие – «И милость к падшим призывал» («Памятник»).

Изабелла

Как завтра! что? нет, нет.
Он не готов ещё, казнить его не можно…
Ужели Господу пошлём неосторожно
Мы жертву наскоро? Мы даже и цыплят
Не бьём до времени. Так скоро не казнят.
……………………………………………..
Подумай, если Тот, чья праведная сила
Прощает и целит, судил бы грешных нас
Без милосердия; скажи: что было б с нами?
Подумай – и любви услышишь в сердце глас,
И милость нежная твоими дхнет устами,
И новый человек ты будешь… Ужель душа твоя
Совсем безвинная? спросись у ней: ужели
И мысли грешные в ней отроду не тлели?

……………………..Она опять
Усердною мольбой стыдливо умолять
Жестокосердого блюстителя Закона.

«Поверь мне, - говорит, - ни царская корона,
Ни меч наместника, ни бархат судии,
Ни полководца жезл – все почести сии –
Земных властителей ничто не украшает,
Как милосердие. Оно их возвышает.
Когда б во власть твою мой брат был облечён,
А ты был Клавдио, ты мог бы пасть, как он,
Но брат бы не был строг, как ты».

Недаром эта поэма сочинена Пушкиным одновременно с «Медным всадником». Мы здесь зрим зрелого великого поэта, поправляющего Шекспира. Так у Пушкина, в отличие от великого английского драматурга в действии принимает участие не невеста Анджело, но его безутешная супруга Мариана, которую «он прогнал, надменно говоря: «Пускай себе молвы неправо обвиненье, Нет нужды. Не должно коснуться подозренье к супруге кесаря». Конечно же образ милой супруги, полный «нежной красоты» и чувственной «любви» к «надменному, злобному, угрюмому грешнику Анжело» обогащает поэму и делает логичной её развязку:

Но бедная жена к ногам его упав,
«Помилуй, - молвила, - ты, мужа мне отдав,
Не отымай опять; не смейся надо мною».
- «Не я, но Анджело смеялся над тобою, -
Ей Дук ответствует, - но о твоей судьбе
Сам буду я пещись. Останутся тебе
Его сокровища, и будешь ты награда
Супругу лучшему». – « Мне лучшего не надо.
Помилуй, государь! не будь неумолим,
Твоя рука меня соединила с ним!
Ужели для того так долго я вдовела?
Он человечеству свою принёс лишь дань.
Сестра! спаси меня! друг милый, Изабелла!
Проси ты за него, хоть на колени стань,
Хоть руки подыми ты молча».

Изабелла

Душой о грешнике, как Ангел, пожалела
И пред властителем колени преклоня,
«Помилуй, государь, - сказала. – За меня
Не осуждай его. Он (сколько мне известно,
И как я думаю) жил праведно и честно,
Покамест на меня очей не устремил.
Прости же ты его!»

И Дук его простил.

Как видим «Мера» Шекспира и Пушкина весьма отлична от меры, предъявляемой современными им строгими ценителями их гениальных произведений. Чтобы приблизиться хотя бы немного к измерению их творчества вспомним Евангелие апостола Марка:

«И глаголаша им: Блюдите, Что слышите. Коей мерой мерите, тою отмерено будет и приложится слышащим. И кто имеет, тому и ещё дано будет. А кто не хочет от Бога иметь, отымется и то, что от себя имел. Также и Царствие Божие, как человек, вметающий семя в землю. От себя земля плодит прежде траву, потом колос, потом семя в колосе. Когда же созреет плод, берёт человек серп, яко настала жатва» (Мк., гл.IV, ст. 24-29).

Логично сравнить отверженную супругу Мариану из поэмы «Анджело» с купеческой дочерью Наташей из сказки «Жених» (1825 г.), первой сказки Пушкина, в которой собственно и нет ничего сказочного и чудесного, кроме невероятного для обыденной жизни решительного поступка Наташи, пригласившей на свою свадьбу с разбойником с большой дороги Суд.

Какое богатство палитры красок находим у Пушкина в женских его образах! Сколько уважения к женщине, какая необычайная серьёзность в изображении идеала! С какой удивительной твёрдостью принимают они жизненные удары на себя! Татьяна Ларина, Машенька Троекурова, Марья Миронова… также чисто и серьёзно очевидно относился великий поэт и к своей жене… и был потому так легко обманут и предан ею.

Вернёмся к купеческой дочери из сказки «Жених». Всё символично в этой «сказке» и до знобящего, вызывающего гусиную кожу ужаса близко к реальности. Не поймёшь, то ли это наваждение сна, то ли выдумка купеческой дочери?
Когда Наташа за свадебным столом рассказывает, не отводя глаз от своего жениха как свой сон непридуманную историю, нельзя глаз оторвать от смелой девушки и не восхищаться ею.

Три дня пропадала Наташа в тёмном дремучем лесу, потеряла тропинку (заблудилась на жизненном пути) и оказалась в богатой избе. Богатая изба прельстила Наташу золотом, серебром, новгородской камчой, но толпа из двенадцати молодцов, не желающих снять шапки в доме и поклониться иконам смутила её.

Здесь не случайно у Пушкина следует описание разбойничьей иерархии, в которой нет места женщине, всегда помещаемой слева. И, конечно же, не случайно злодей старший брат рубит правую руку девице, посаженной слева.

«Жених» справлял свадьбы и после венчального обряда убивал своих жён. Пока невеста не венчалась с ним в церкви «жених», очевидно не имел над нею власти. Пушкин в стороне оставляет церковный обряд, имеющий такое сакральное значение для каждой русской девушки.
Неизвестно даже был ли он совершён с «женихом» и Наташей, надо полагать, скорее всего, что был совершён, ибо свадебный пир обычно следует за таинством брака. Известно только, что Наташа в тёмном лесу, в разбойничьей избе видела отрубленную правую руку у такой же беззащитной девицы, как она сама.

Какое глубокое чувство ответственности пред ближними своими нужно было иметь Наташе, чтобы решиться на такое обличение?
Пушкин подчёркивает серьёзность характера Наташи, умеющий хранить свои тайны и брать ответственность на себя.
Не переложить всё на Бога по библейскому ветхозаветному «принципу»: «Мне отмщение и Аз воздам», но решиться самой, зная наперёд страшную опасность, обличить на своём свадебном пиру нечестивого злодея.

Здесь к месту можно вспомнить претензии к Татьяне Лариной Белинского, не понимающего почему она не «отдалась» Онегину и не стала его любовницей. Ответ литературному критику – в образе Наташи!

Она глядит ему в лицо.

«А это с чьей руки кольцо?» -
Вдруг молвила невеста,
И все привстали с места
Кольцо катится и звенит,
Жених дрожит бледнея;
Смутились гости. – Суд гласит
«Держи, вязать злодея!»
Злодей окован, обличён,
И скорой смертию казнён.
Прославилась Наташа!
И вся тут песня наша.

Таким вот образом только в самом конце сказки мы узнаём, что во всё время действия её Наташа тайно хранила доказательство преступления, оковавшего неизвестную ей девицу.
Оковы брачные для очередной жертвы стали наконец оковами злодея. Наташа «глядела ему в лицо» и обличала до конца, яко только таким образом достигается Истина на земле…

Если хотите «лихая тройка с молодцом» - это безбожное государство с нечестивым царём во главе его. Лихо правит миропомазанный «жених» «конями, крытыми ковром, в санях он стоя правит и гонит всех и давит» на родовом, данном ближним от Бога пути.

Все его боятся и вместе с тем хотят быть к нему поближе, это чтобы не задавили их самих, а может быть и повезёт, и сподобишься яко царские кони, давить своих ближних.

А ведь есть общее в суровом Анджело и злодее «женихе», давящем лихими конями окружающих, рубящем правую руку «юницам людским».

Это как в Псалтыри – «юноты во юницах людских» - «бычки в телицах», - речь там о том, что в народе, подчиняющемся общим для всех Родовым Законам, яко женщина мужчине, яко телесное духовному, яко земля Небу, нарождаются особи, живущие без Родовых Законов и не желающие их знать.

Отказавшись сознательно от исполнения Божьего Закона, они получают возможность жить своевольно по своему усмотрению и, кроме удовольствия от беззаконной своей жизни, получают ещё и возможность приневоливать честных и верных Богу и почитающих Его Законы людей.

Отказавшись от Вечной Женственности и тем самым и от своей души, нежности, мягкости и тонкости, научаются они друг от друга и от отца их дьявола пользоваться Законами Рода в своих корыстных интересах, давят собою окружающих, зло и нагло творят беззаконие.

Как побороть их? Образом Наташи в сказке «Жених» Пушкин отвечает на этот вопрос. Наташа всю свою надежду как женщина, не имущая собственной силы возложила на Суд, но в творчестве Пушкина есть и другой более суровый образ поведения идущего до конца, - ведь помимо правого суда есть в жизни и суд неправый, подлежащий воздаянию по всей строгости Родового Закона.

Об этом воздаянии уже и нечестивым судьям мы можем прочесть в повести «Дубровский», которая вся с начала и до конца пронизана единым чувством неприятия церковного и государственного «устроения жизни», вопреки естеству и природе.

Вспомним хотя бы сцену спасения кошки, мечущейся в огне дворянской усадьбы, где горят заживо исправники, приехавшие отобрать силою имение у справедливого барина по нечестивому решению лукавого суда:

« - Что ты здесь притаился – спросил он(Дубровский) кузнеца. – Я хотел… я пришёл… было проведать, все ли дома, - тихо отвечал Архип запинаясь. – А зачем с тобою топор? – Топор-то зачем? – Да как же без топора нонече и ходить. Эти приказные такие, вишь, озорники – того и гляди… - Ты пьян, брось топор, поди выспись. – Я пьян? Батюшка Владимир Андреевич, Бог свидетель, ни единой капли во рту не было… да и пойдёт ли вино на ум, слыхано ли дело, подъячие задумали нами владеть, подъячие гонят наших господ с барского двора… Эк они храпят окаянные; всех бы разом, так и концы в воду…

….Архип открыл фонарь, Дубровский зажёг лучину. – Постой, - сказал он Архипу, - кажется, второпях я запер двери в переднюю, поди скорей отопри их. Архип побежал в сени – двери были отперты. Архип запер их на ключ, примолвя вполголоса: «Как не так, отопри!» - и возвратился к Дубровскому. Дубровский приблизил лучину, сено вспыхнуло, пламя взвилось и осветило весь двор.

……Поднялся ветер. В одну минуту пламя обхватило весь дом. Красный дым вился над кровлею. Стёкла затрещали, сыпались, пылающие брёвна стали падать, раздался жалобный вопль и крики: «Горим, помогите, помогите».

Как не так, - сказал Архип, - с злобной улыбкой взирающий на пожар.
- Архипушка, - говорила ему Егоровна, - спаси их окаянных, Бог тебя наградит.
- Как не так, - отвечал кузнец.

В сию минуту приказные показались в окнах, стараясь выломать двойные рамы. Но тут кровля с треском рухнула, и вопли утихли.

Вскоре вся дворня высыпала на двор. Бабы с криком спешили спасти свою рухлядь, ребятишки прыгали, любуясь на пожар. Искры полетели огненной метелью, избы загорелись.
- Теперь всё ладно, - сказал Архип, - каково горит – а? Чай, из Покровского славно смотреть.

В сию минуту новое явление привлекло его внимание; кошка бегала по кровле пылающего сарая, недоумевая, куда спрыгнуть; со всех сторон окружало её пламя. Бедное животное жалким мяуканьем призывало на помощь. Мальчишки помирали со смеху, смотря на её отчаяние.

Чему смеётеся, бесенята, - сказал им сердито кузнец, - Бога вы не боитесь: Божия тварь погибает, а вы сдуру радуетесь, - и поставя лестницу на загоревшуюся кровлю, он полез за кошкою. Она поняла его намерение и с видом торопливой благодарности уцепилась за его рукав. Полуобгорелый кузнец с своей добычей полез вниз. – Ну, ребята, прощайте, - сказал он смущённой дворне, - мне здесь делать нечего. Счастливо, не поминайте меня лихом.

Кузнец ушёл, пожар свирепствовал ещё несколько времени. Наконец унялся, и груды углей без пламени ярко горели в темноте ночи, и около них бродили погорелые жители Кистенёвки.»(«Дубровский», конец гл.VI).

Вот он, ответ русского кузнеца и самого Пушкина лукавым судьям!
Кузнец пожалел Божию тварь, но в его праведном сердце не нашлось места для жалости к нечестивым судьям. Надо полагать и у Бога нет жалости к тем, кто вздумал перемудрить Его своими нечестивыми и подлыми ухищрениями.

Кузнец, как и купеческая дочь Наташа, не надеется на Божие воздаяние, потому что твёрдо знает, что Сам Бог воздаёт мерзавцам его рабочими руками.
И ещё стоит отметить, что для Пушкина и его героев жизнь едина, она не делится на одухотворённую человеческую и ничтожную животную. Пушкин поэт живого мира и Бога Живаго.
Все равны пред Богом и никто не имеет преимущественного права на богоизбранность, яко все мы – и люди и звери - Божии твари, только и всего.

Поэт «призывал милость к падшим», и по его жизненным правилам: «в бореньи падший невредим», - призывал быть милосердными по отношению к тем, кто оказался слабее, оступился в жизни, но не к тем, кто хитро и лживо попирает ближних своих, сознательно воспитывая в себе непреклонную волю к беззаконию, возвышающую над людьми и естеством.

Помимо «милости к падшим» Пушкин «возславил Свободу» в свой «жестокий век» не убоявшись ни самодержавного «бича», ни церковного «ярма с гремушками». Насколько наш русский поэт любил Свободу можно понять из его широко известного стихотворения «Узник».
Пушкин как его «орёл молодой» « задумал улететь», как «вольная птица» «туда, где «белеют» горы, «синеют морские края, где гуляет ветер»!
Где в «ущельях горных» он «зрел узкие Врата», «замком замкнутые непокорным», где «стеной, как поясом узорным препоясалась высота», где

«…над тесниной торжествуя,
Как муж на страже, в тишине
Стоит, белеясь Ветилуя
В недостижимой вышине» (1835 г.)

- (итал. Angelo) итальянская фамилия. Известные носители: Александр Анджело (род.1977) меценат Персоналии Анджело, Доменико мастер фехтования, основатель прославленной династии мастеров фехтования Анджело. Анджело, Генри мастер… … Википедия

Анджело Полициано Angelo Poliziano Имя при рождении … Википедия

Анджело Анелли (итал. Angelo Anelli; 1 ноября 1761, Дезенцано дель Гарда 9 апреля 1820, Павия) итальянский либреттист. Изучал литературу и право в Падуанском университете. Занимал небольшие политические должности в Цизальпинской… … Википедия

В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена. Вы можете … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Медный всадник (значения). Медный всадник … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Полтава (значения). Полтава Жанр: поэма

У этого термина существуют и другие значения, см. Цыганы. Цыганы Жанр: поэма

У этого термина существуют и другие значения, см. Бахчисарайский фонтан (значения). Бахчисарайский фонтан … Википедия

Иллюстрация И. Я. Билибина Руслан и Людмила первая поэма Александра Пушкина. Написана в 1818 1820, после выхода из Лицея; Пушкин иногда указывал, что начал писать поэму ещё в Лицее, но, по видимому, к этому времени относятся лишь самые общие… … Википедия

Пьер Анджело Мандзолли Pier Angelo Manzolli Дата рождения: 1500/1503 г. Место рождения: Стеллата, около Феррара, Италия Дата смерти: 1543 год(1543) … Википедия

Книги

Магическая Прага , Анджело Мария Рипеллино. Книга А. Рипеллино - это не путеводитель, а эссе-поэма, посвященная великому и прекрасному городу. Вместе с автором мы блуждаем по мрачным лабиринтам Праги и по страницам книг чешскоязычных и…
Магическая Прага , Рипеллино Анджело Мария. Книга Рипеллино - это не путеводитель, но эссе-поэма, посвященная великому и прекрасному городу. Вместе с автором мы блуждаем по мрачным лабиринтам Праги и по страницам книг чешскоязычных и…

Total: 0
Вконтакте0
Google+0
ОК0
Facebook0