Сподвижник Сергея Кириенко о влиянии учения методологов, причинах неудач «Сколково» и судьбе казанского востоковедения. Часть 2-я
«Слышал ли Владимир Путин о методологии?» — «Не знаю, никогда его не спрашивал», — отвечает известный ученый, политтехнолог и советник гендиректора «Росатома» Петр Щедровицкий. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассказал, что на самом деле представляет из себя методологическая школа, вокруг которой в последнее время создано много мифов, и почему стратегии регионального и муниципального уровня априори не имеют смысла.
«Я НЕ ЗНАЮ НИ ОДНОЙ ДРУГОЙ ШКОЛЫ, КРОМЕ СЛАВЯНОФИЛОВ, КОТОРАЯ БЫ ТАК ДОЛГО ВОСПРОИЗВОДИЛАСЬ»
— Петр Георгиевич, можете коротко рассказать, что такое методология?
— Работа московского логического (с 1960 года — методологического) кружка началась с предположения о том, что если нам удастся описать законы мыслительной деятельности, то мы сможем на этой основе построить новые технологии мышления. Подобные технологии сделают нашу интеллектуальную работу более эффективной. Это в двух словах. В течение 30 лет участники методологического кружка описывали различные типы мышления и различные интеллектуальные практики: педагогику, проектирование, науку и научные исследования, управление. Они пытались разработать нормативные описания различных интеллектуальных процессов и затем на основе этих описаний построить нормативные предписания и технологические карты. Так же, как мы описываем природные процессы, а потом строим инженерные системы.
— Кто был в основе этого движения? Ваш отец Георгий Щедровицкий...
— Кружок сложился в начале 1950-х годов вокруг философского факультета МГУ. Самым старшим в кружке единомышленников был Александр Александрович Зиновьев (известный советский диссидент, ученый-логик — прим. ред. ). Потом была молодежная группа — Мамардашвили (Мераб Мамардашвили — советский философ — прим. ред. ), Грушин (Борис Грушин — советский и российский философ, главный научный сотрудник — прим. ред. ) и Щедровицкий-старший.
— А Владимир Лефевр (советский и американский психолог и математик — прим. ред. )?
— Лефевр учился в классе у Георгия Петровича, когда последний работал в старшей школе. Поскольку он себя плохо вел, был трудным подростком, то Георгия Петровича еще обязали за ним приглядывать, он его провожал из школы домой. По дороге они разговаривали о жизни. Как Владимир Александрович позже мне признался, это на него оказало большое влияние, в отличие от того, что Георгий Петрович им рассказывал в классе.
— Лефевр эмигрировал в США и, говорят, разработал для команды Рейгана методологию «Как победить СССР». Как вы к этому относитесь?
— Я свечку не держал.
— Но вы слышали эту версию?
— Я многое слышал. Я слышал версию, что Георгий Петрович Щедровицкий развалил Советский Союз. Поэтому меня уже ничто не удивляет. А сколько я про себя интересного слышал!.. С Лефевром у нас никогда не было плотных отношений, мы с ним виделись несколько раз с того момента, как он уехал в США. Он приезжал (а в последнее время не приезжает) в Россию на конференцию по рефлексивным системам...
Итак, сформировалась эта четверка, они называли себя диалектическими станковистами. Потом у каждого возникла группа учеников, каждый из троих пошел по своей линии. Мамардашвили занялся чистой философией, историей философии. Зиновьев долгое время занимался неклассический логикой, потом его «вынесло» в публицистику и социологию. А Грушин занимался социологическими исследованиями на базе «Комсомольской правды» и стал одним из создателей российской эмпирической социологии. У него, кстати, есть прекрасные четыре тома, которые он опубликовал на базе своих эмпирических исследований, — о том, как менялось общественное сознание в СССР: от смерти Сталина до эпохи Горбачева. Очень хорошая книжка, и, слава богу, он успел ее издать. А Георгий Петрович продолжал линию методологии.
— А Анисимов (Олег Анисимов — российский философ, психолог, основатель московского методолого-психологического кружка — прим. ред.) чей ученик?
— Это вообще третья генерация. В начале 60-х к Георгию Петровичу пришло второе поколение учеников: Генисаретский, Розин, Дубровский, Сазонов, Раппопорт, Лефевр. А Анисимов — это уже третья генерация. А я скорее уже представитель четвертой (или завершающей) фазы третьего поколения последователей системо-мыследеятельной методологии.
— Чем они занимались?
— По-разному, у каждого были свои темы и направления работ. Алексеев занимался обучением рефлексии, педагогикой, подготовкой шахматистов. Генисаретский занимается проектированием и вопросами философской и культурной антропологии. Лефевр занимался рефлексивными играми, этикой. То есть у каждого было свое направление. Была очень большая школа, много разных имен, много интересных работ. Сам факт того, что методология прожила до смерти Георгия Петровича и продолжает жить в несколько измененном виде до сих пор, — это феномен удивительный. Я не знаю ни одной другой школы, кроме школы славянофилов, которая просуществовала 35 лет, которая бы так долго воспроизводилась.
«Чтобы человек увлекался методологией и при этом что-то делал в этой области — тут небольшой список. На самом деле единицы»
Фото: Ирина Ерохина
«У НАС В СТРАНЕ ОТ ПОИСКОВ ЗАГОВОРА ДО ПОГРОМОВ ОЧЕНЬ КОРОТКОЕ РАССТОЯНИЕ»
— Насколько сейчас востребована методология в России?
— Мне кажется, она достаточно востребована.
— В бизнесе, например?
— Тут вопрос в специализации. Предположим, человек последовательно занимается освоением и применением разработок методологической школы. Кем он может стать в жизни, в социальной практике? Где наиболее часто применяются эти разработки? Первая, самая массовая версия — они используют педагогические разработки Московского методологического кружка (ММК), занимаются педагогической практикой. В Москве есть одна школа, которая полностью построена на разработках ММК. Есть несколько учебных программ, которые широко используются разными учебными заведениями. Есть методы обучения, построенные на базе игр, методы проектного обучения взрослых.
Второе направление применения — консультационная практика. Я бы сказал, их меньше, чем «педагогов». Есть определенные наработки, определенные схемы. Скажем, тьюторы, коучи, консультанты по управлению, специалисты в области системной инженерии.
Третье — профессиональные управленцы. Таких еще меньше, они работают в самых разных областях. Скажем, я работал в системе «Росатома» и применял методологические методы. Или, например, Виктор Христенко, Андрей Реус. Христенко работал с Георгием Петровичем Щедровицким и всегда подчеркивает, что является его учеником. Мы с ним практически одного возраста и пришли в кружок в один и тот же период.
— Методология продолжает развиваться?
— Я думаю, что да. Будет новое поколение, оно принесет новые задачи, будет развиваться инструментарий.
— А аналоги на Западе есть?
— Конечно. Георгий Петрович в начале 60-х сказал, что методология будет мейнстримом, именно учение о методах будет той частью философии, которая оформится в более широкие практики. Это была его визионерская идея, и она полностью реализуется. Методология науки, методология проектирования, методология управления стали в последней четверти ХХ века важнейшим направлением развития большинства социальных практик. Но он говорил не конкретно о своей школе, он говорил в целом о методологическом движении, которое будет идти в разных областях. Методология выделилась из философии и стала активно влиять на методы мышления и эффективной организации деятельности в самых разных областях.
— Есть гипотеза о том, что методология очень повлияла на современную Россию.
— Опять ищите жидомасонский заговор?
— Но это же не в плохом смысле.
— Я не знаю. У нас в стране от поисков заговора до погромов очень короткое расстояние.
— Тот же Христенко...
— У Христенко есть книжка, где он описывает свой опыт, используя язык и средства СМД-методологии. Возьмите и прочитайте.... Безусловно, методологический кружок и методологическая школа повлияли на очень большое количество людей. Но на людей может повлиять и случайное событие. Я знаю огромное количество людей, на которых просто повлиял Георгий Петрович, не методология, а он сам как личность.
— Люди должны знать из первых уст про все эти легенды и мифы. Кстати, а Путин, как вы думаете, знаком с методологией?
— Понятия не имею. Ни разу его не спрашивал.
— Вообще, молодежь идет в методологию?
— Слава богу, идет.
— В рамках чего все это существует сегодня?
— Есть фонд «Институт развития имени Георгия Петровича Щедровицкого», есть издательская программа — мы издаем работы основателя и современные исследования, которые мы делаем. Каждый год мы проводим Чтения памяти ГП. Нашего учителя. Есть ряд учебных программ. Люди приходят, участвуют, может, не так активно, как тогда, в 60-е годы... У меня есть друг Тахир Юсупович Базаров (российский психолог — прим. ред. ), он мне говорит: «Я специально никогда не ходил на семинары Щедровицкого, потому что все ходили». «И как, — спрашиваю, — тебя это спасло?» Мы теперь вместе работаем...
Но большинство представителей интеллектуальной молодежи в 60 - 70-е годы ходили на семинары, позже, в 80 - 90-е, ездили на организационно-деятельностные игры. Потому что в то время в СССР это был феномен. Так же как я знаю огромное количество людей, которые ходили на лекции Мераба Константиновича Мамардашвили. Было эстетическое зрелище. А сейчас не так. Сейчас у людей больше возможностей, больше событий. В конце концов, любой может на YouTube посмотреть, зачем ходить-то?
— Через эту школу в 70 - 80-е годы прошло огромное количество политтехнологов, управленцев...
— Да. Даже больше не через школу, а через игры.
— Деловые игры?
— Организационно-деятельностные. Деловые игры были созданы раньше, еще в 20-е годы. Бернштейн создал метод деловых игр вместе с коллегами, потом его посадили в тюрьму, и он погиб. А его жена Мария Миронова Бернштейн вышла, просидев более 30 лет, и продолжила его дело. Она долгое время являлась лидером этих игр. Деловые игры Россия придумала раньше, чем Америка.
— Много ли крупных бизнесменов, олигархов прошло через это?
— Ну зашел человек, послушал лекцию. Через мои лекции прошли 100 тысяч человек, и что?
— Я имею в виду через более осознанный курс.
— Любое сложное дело всегда мало людей проходит, а так — поучаствовали в каких-то семинарах, послушали лекции, прочитали книжки... Я сажусь в самолет, вижу — молодой человек читает Щедровицкого. Мы издали около 20 книг, они всем доступны. Все-таки это пользуется определенным спросом, как-то распространяется, влияет. А чтобы человек увлекался методологией и при этом что-то делал в этой области — тут небольшой список. На самом деле единицы.
«Понятие „стратегия“ предполагает, что вы можете сконцентрировать избыточные ресурсы на прорывном направлении. Если не можете, то разговоры о стратегии — это сотрясание воздуха»
Фото: «БИЗНЕС Online»
«СЛОВО «ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ» ИЗГВАЗДАЛИ И ВЫКИНУЛИ, «НОВАЦИИ» ИЗГВАЗДАЛИ И ВЫКИНУЛИ. СЛОВ В СЛОВАРЕ НЕ ОСТАНЕТСЯ!»
— Вы среди прочего занимались составлением региональных стратегий развития. Вы знакомы с татарстанской «Стратегией-2030»?
— Нет. Я в последнее время не пишу стратегий. Я отказался от этих занятий лет 7 назад, потому что пришел к выводу, что это бессмысленно. Я даже написал про это статью, которая вышла в одном питерском журнале.
— Вообще, сейчас стратегичность возможна в бизнесе, в политике?
— Есть книжка человека, которого зовут Крис Зук, он один из отцов-основателей консультационной компании, которая называется «Бэйн-консалтинг». У него есть на русском языке книжка про стратегию, которая написана на эмпирическом материале. Он проанализировал 400 мировых компаний, которые разрабатывали стратегию, и в рамках этого исследования показал, что только 8 процентам компаний удалось реализовать свои стратегии.
— Почему только у 8 процентов? У вас есть ответ? Потому, что это сложная деятельность, или потому, что в принципе невозможно прогнозировать будущее?
— Если вы спрашиваете меня, то я хочу сказать, что именно потому я отказался от этого. Термин потерял свое содержание, и под видом стратегии люди стали заказывать, а подрядчики стали разрабатывать всякую туфту. Туфта — это труд, учтенный фиктивно. И я решил, что не хочу в этом участвовать.
Вот Крис Зук выделяет наличие стратегии следующим образом: компания ставит цели в горизонте 5 - 15 лет и затем устойчиво увеличивает свою прибыль, достигая этих целей. Таково его понятие стратегии. Во-первых, нужно чтобы цели были сформулированы. Во-вторых, эти цели должны устойчиво достигаться — не так, что два года их достигаешь, а потом пять лет не достигаешь. И в-третьих, это приносит прибыль. Потому что если те цели, которых вы устойчиво достигаете, в итоге у вас только отнимают деньги, то это не стратегия.
Вот он говорит: проанализировали по этим параметрам и пришли к выводу что только 8 процентов компаний имеют стратегию. Вы спрашиваете: почему? Давайте будем загибать пальцы. Первое — нет целей. Второе — неправильно поставлены цели. Третье — не смогли их достичь. Четвертое — не могли достигать их устойчиво. Пятое — не смогли заработать денег. А дальше сочетание этих факторов. Мы назвали 5. Из пяти по двое, у нас сколько получится? Из пяти по три. Из пяти по четыре. Вы понимаете? Что теперь я должен сделать, чтобы ответить на ваш вопрос? Я должен взять 400 компаний и сделать таблицу из всех этих вариантов? Можете проделать данную работу без меня.
— Так нужно ли компаниям разрабатывать стратегии?
— Если они обязаны по закону разрабатывать...
— Сейчас муниципалитеты обязаны.
— Да. Как только ты видишь, что что-то начинают избыточно администрировать, надо оттуда бежать, уносить ноги как можно быстрее...
— Вы не согласны, что каждый муниципалитет или регион в идеале должен иметь стратегию развития?
— Они не могут иметь стратегию.
— То есть пусть живут как живут?
— Их объект управления нестратегичен, несоразмерен стратегичности. У них нет и никогда не будет необходимой для постановки и достижения стратегических целей концентрации ресурсов. Например, не может быть стратегии этого стакана. (Берет в руки стакан.)
— Маленький муниципалитет — да, а Казань...
— Какая разница — большой или маленький?
Стратегия может быть только у стратега. Понятие «стратегия» предполагает, что вы можете сконцентрировать избыточные ресурсы на прорывном направлении. Ведь тратегия — военное понятие. Кто такой стратег в Древней Греции? Это человек, который брался довести армию до встречи с противником в состоянии готовности к бою и победе: не голодную, не с разбитыми ногами, не с растерянными оружиями, а готовую к тому, чтобы воевать и выиграть битву. Он звался стратиг, или стратег. Его нанимала городская община, доверяла ему армию и свои ресурсы. Он должен был решить конкретную задачу.
Если вы не можете сконцентрировать ресурсы на прорывной цели по каким-то причинам... Первое — вы не знаете, какая цель прорывная. Второе — у вас нет ресурсов. Третье — ресурсы есть, но они распылены. Четвертое — не вовремя все это происходит. Во всех этих случаях разговоры о стратегии — сотрясание воздуха.
— То есть можно плыть по течению и не прогнозировать...
— Наймите стратега. Если у вас есть ресурсы, которые вы готовы передать ему в управление для решения экстремальной задачи.
— А у города, который находится в кризисе, ресурсов мало.
— Я про это и говорю. Нет ресурсов. Есть ресурсы, но они не готовы их концентрировать. Они эти ресурсы разделят между 35 направлениями, но их окажется недостаточно, чтобы достичь хотя бы одну цель. Ресурсы есть, они даже могут быть сконцентрированы, но их передадут в итоге тому, кто растратит их зря. Зачем обсуждать фантастические истории? Это как в анекдоте. Фантастический и реалистический сценарий выхода Польши из кризиса. Реалистический — что прилетят инопланетяне, фантастический — что они сами выйдут из кризиса. Зачем любое слово доводить до того, что оно перестает обозначать что-либо осмысленное?! Слово «предприниматель» изгваздали и выкинули, «инновации» изгваздали и выкинули, «стратегии» изгваздали и выкинули. Слов в словаре не останется! Мне кажется, это происходит, когда бюрократической системе нечего делать.
— А у Путина есть стратегия? Или это тактика?
— Я не знаю.
— А у вас в послужном списке написано «член экспертного совета при правительстве России». Это правда? У правительства есть стратегия?
— Какое-то время формула перехода от доминирования сырьевой экономики к инновационному развитию выступала как метафора стратегии. А вот насколько она операционализирована, это надо обсуждать. Я считаю, что инфраструктура производства инноваций, которая создана сегодня, малоэффективна.
— Технопарки, да?
— Я однажды сказал Фурсенко, что обсуждение «инноваций» похоже на игру в «Поле Чудес»: угадал все буквы, но не угадал слова. Но это шутка. Если считать, что переход к инновационной экономике — это стратегема, то дальше можно относительно нее смотреть, сконцентрированы ли для ее достижения достаточные ресурсы, как эта сложная задача декомпозирована на более частные и как эти ресурсы распределены между решениями частных задач. Может случиться так, что второстепенные задачи сжигают много ресурсов, а первостепенные не имеют необходимого. Третье — нужно спросить: а менеджеры второго и третьего эшелона государственной системы управления принимают эту рамку как основание своих текущих действий? Или нет...
В «Росатоме» в свое время мы столкнулись с расхождением между стратегическими целями и используемыми критериями эффективности текущей деятельности. У нас были сформулированы стратегические цели, но KPI на уровне различных организаций, входящих в корпоративный контур управления, были сформулированы так, что они не мотивировали менеджеров среднего звена достигать эти цели. Был разрыв. И мы делали несколько попыток, чтобы «сшить» эти два уровня управления, чтобы можно было точно сказать, что каждый конкретный руководитель работает на достижение стратегии и рабочие на рабочем месте тоже работают на достижение стратегии. Это же не всегда возможно: люди по-разному понимают одну и ту же задачу.
Они пользуются разными средствами, которые, в свою очередь, в разной степени соразмерны достижению этих целей. Они какими-то средствами умеют пользоваться, какими-то — не умеют. Очень часто то, что первые лица рассматривают как стратегему, по мере реализации просто размывается. Но не потому, что у них неправильная стратегия или первые лица какие-то не такие, а просто потому, что в больших системах происходит энтропия.
— Что случится с российской стратегией, пока непонятно?
— Да. Подождем. Надо еще учитывать, что писаные документы — это всего лишь декларации, не любые стратегические цели и ориентиры можно написать в публичном документе. Другими словами, совершенно необязательно, что в политическом документе будут прописаны реальные стратегические цели. Например, для армии: «Генерал, давай-ка ты свою стратегию опубликуй в „Фейсбуке“». Смешно ведь?
«Фонд „Сколково“, с моей точки зрения, должен был поддержать конкретных разработчиков, помогая им сформировать за счет денежных взносов их реальную долю в структуре собственности производственных компаний»
Фото: minsvyaz.ru
О СКОЛКОВО»: НУЖНО МОТИВИРОВАТЬ ИННОВАТОРОВ ДОЛЕЙ В ПРЕДПРИЯТИИ
— Проект «Сколково» как центр инноваций почему не пошел? Вы участвовали в этом проекте?
— Вы имеете в виду «Сколково» — товарное, а не пассажирское (имеется в виду бизнес-школа — прим. ред. )? На ранних стадиях в разработке этого проекта принимали участие все известные мне эксперты в стране. У меня в тот период было четкое понимание, чего не хватает в отечественной инновационной системе, и я рассчитывал, что этот недостающий механизм будет реализован за счет проекта «Сколково».
У нас с Денисом Ковалевичем есть статья, называется «Конвейер инноваций» (2015 год — прим. ред. ), можете ее прочитать. Там все написано про инновации, как я их понимаю. Там также сформулированы тезисы о том, почему, с моей точки зрения, существующие институты не смогли обеспечить производство инноваций с низкими издержками. Это все написано, все опубликовано.
О чем я думал в 2010 году? Представьте себе, что вы разработчик какой-то инновационной идеи. Представим себе, что для реализации проекта создана специальная структура и в ней у вас как владельца прав на интеллектуальную собственность 100 процентов акций. Теперь эта идея начала реализовываться: от опытного образца до серийного изготовления данный процесс проходит несколько стадий. На каждом следующем этапе в процесс реализации входят новые инвесторы, постепенно — по мере движения от замысла к промышленному производству — ваша доля собственности в компании начинает уменьшаться. В итоге ваша доля фактически превращаться в ноль. Если у вас ноль процентов или близко к этому в пакете акций производственной компании, то это значит, что вы потеряли интерес к этому проекту. Если вы хотите, чтобы инициатор продолжал развивать данную деятельность, нужно обеспечить ему такой пакет, который будет его мотивировать.
Я в тот период проводил следующую простую мысль, что нам нужно придумать такие механизмы, которые сделают инициатора — изобретателя, идеолога, продюсера — полноправным совладельцем той производственной компании, который будет этот продукт продавать. В этом случае мы можем рассчитывать, что он будет совершенствовать свою разработку. Если же он будет иметь маленькую долю, то он не будет мотивирован. Поэтому фонд «Сколково», с моей точки зрения, должен был поддержать конкретных разработчиков, помогая им сформировать за счет денежных взносов их реальную долю в структуре собственности производственных компаний.
— Какова должна быть минимальная доля в проекте, чтобы человек был заинтересован?
— Я считаю, что для разного вида инновационных продуктов эта доля может быть разной. В патенте — одна, в лицензии и соответствующих лицензионных отчислениях — другая, в спин-оффе — третья. Иначе, как я уже говорил, для разработчика рано или поздно исчезнет заинтересованность в реализации проекта и в совершенствовании технологии. Но это проблема не только для России, но и для всего мира.
— Как эта проблема решается в мире? Например, в Америке?
— Решается в разных странах по-разному. Есть очень серьезные мотивационные механизмы. Например, в университете Левина за 25 лет удалось вовлечь в процесс создания инновационных компаний, технологических стартапов преподавателей и студентов. Сейчас из 1500 работающих в университете профессоров 100 — уже миллионеры. Это результат правильной системы мотивации. Их зарплата за чтение лекции перестает быть для них единственным и даже основным источником доходов. Они заинтересованы в увеличении числа инновационных компаний и более широком использовании знаний в промышленной практике.
Фото: Ирина Ерохина
«НАМ НУЖНА НОРМАЛЬНАЯ ВОСТОКОВЕДЧЕСКАЯ ШКОЛА НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ»
— Петр Георгиевич, вы активно работали с Татарстаном в начале 2000-х. Какое у вас впечатление от республики в наши дни?
— У меня хорошее впечатление. Я считаю, что Казань устойчиво удерживает третью позицию среди российских городов. Делит ее, скорее всего, с Екатеринбургом и очень активно использует все те возможности, которые предоставляются как на уровне Федерации, так и на уровне общественных инициатив. В этом смысле город растет, хорошеет, в нем модернизируется инфраструктура — во всяком случае, в той части, которая видна человеку, который не живет здесь постоянно, а передвигается по городу на машине.
— Есть вопрос о вашем проекте «Русский ислам». (В 2002 - 2005 годах Петр Щедровицкий совместно с Сергеем Градировским из центра стратегических исследований ПФО изучал роль ислама в социально-экономическом развитии Поволжья, в исследовании были подняты проблемы разобщения российской уммы, радикальных исламских течений. Проект подвергся критике православного духовенства — прим. ред.)
— Эти идеи, к сожалению, в тот период исказили и переврали! Честно говоря, даже не знаю зачем, но могу догадываться. Речь же шла о простой вещи: нам нужна работающая востоковедческая школа на русском языке, в том числе школа, занимающаяся историей и философией ислама. И такая школа, кстати, была создана в России еще в ХIХ веке, и ее центр тогда находился в Казани. Здесь также впервые в мире возник центр китаеведческих исследований. В Казанском университете была самая мощная в России школа восточных языков. Потом Николай I забрал библиотеку на восточных языках и часть специалистов в Санкт-Петербург.
Мне кажется, что сегодня эта школа может быть восстановлена и ее центр может находиться именно здесь. Не уверен, что стоит возвращать назад увезенную библиотеку, да и не уверен, что она сохранилась. Но исследования могут и должны разворачиваться именно здесь. Речь идет об огромной работе по переводу и толкованию: имея столь мощную исламскую диаспору, нельзя не иметь на русском языке соответствующую теорию, философию, религиоведение.
Именно это мы имели в виду в начале 2000-х годов, но из данной идеи сделали какой-то жупел. А теперь придется заново разрабатывать эту идею, искать для нее возможности реализации, политические и организационные ресурсы для воплощения в жизнь. Вам, кстати, и придется.
Сын основателя московского методологического кружка Георгия Щедровицкого . Занимается логико-методологическими проблемами исследования, дескрипции, объективности и объективации в гуманитарных науках.
В начале и середине 1990-х годов был участником аналитической группы внешнеполитической ассоциации («Группа Бессмертных», по фамилии бывшего министра иностранных дел СССР Александра Бессмертных). В 2000 - 2005 годах являлся советником полпреда президента РФ в Приволжском федеральном округе Сергея Кириенко по вопросам стратегического развития.
Инициатор выпуска и член редакционного совета книжных серий «Философия России первой половины XX века» и «Философия России второй половины XX века».
С 2011 года и по настоящее время — член правления центра стратегических разработок «Северо-Запад», заведующий кафедрой МИФИ, советник генерального директора государственной корпорации по атомной энергии «Росатом», представитель РФ в собрании участников компании «Центр ионных и антипротонных исследований в Европе (ФАИР)».
Философ, методолог, член Экспертного совета при правительстве РФ, советник генерального директора госкорпорации «Росатом» Пётр Щедровицкий прочел лекцию о технологической революции и образовании будущего в стенах Уральского федерального университета. Издание Znak опубликовало фрагменты его выступления. Ниже приведена выдержка из этой публикации.В целом образование — это формирование картины мира. Владеть картиной мира — значит видеть причинно-следственные связи между явлениями. У нас огромное число молодых людей, в том числе довольно приличных, не имеют никакой картины мира, у них нет причинно-следственных связей между явлениями, они не понимают, что, если сделают А, получится Б, и проверяют эти связи на собственном эмпирическом опыте, но это не лучшее применение времени, которое нам отведено. Университеты — это учебные заведения, которые берут на себя риск и ответственность сформировать картину мира, а не готовить к «деятельности». Готовить к «деятельности» должно ПТУ, которое тоже может называться университетом, но от этого оно не перестаёт быть ПТУ, у него свои задачи, тоже важные, но их можно выполнить быстрее, совсем необязательно за 5-7 лет. А вот картина мира быстрее не формируется.
В некоторых передовых университетах мира, входящих в глобальную сотню, этот процесс устроен смешным для нас образом: там студенты читают книжки вслух и разбирают их. Есть перечень таких книг, порядка ста, в нём редко появляется что-то новое. «Политика» Аристотеля входит туда в обязательном порядке. Причём предполагается, что вы читаете в подлиннике, если слабо владеете языком — со словарем и переводом. Потом вы приходите на семинар и обсуждаете, что поняли, дискутируете, в том числе с использованием игровых методов. Однажды, читая лекции в Германии, я спросил своих студентов со второго курса философского факультета, что они успели сделать, пока мы не виделись? Они сказали: мы прочитали 15 страниц «Бытия и времени» Хайдеггера (немецкий философ, один из крупнейших в XX веке — прим. ред.). Вы можете посмеяться: что такое 15 страниц за полтора семестра? А можете, наоборот, удивиться: ребята изучили целых 15 страниц Хайдеггера. Уверяю: 90% из вас не способны понять ни одной. Заодно они осваивают какое-то ремесло, чтобы как-то зарабатывать на жизнь, потому что онтология ориентирует в мире, но необязательно даёт непосредственный заработок.
Идущие изменения [в образовании] будут носить достаточно радикальный характер. Диплом будет «собираться», как Lego. Человек сможет получать отдельные элементы подготовки, переезжая из одной точки мира в другую, чередуя такты образования с тактами работы, имея возможность набирать себе конструкцию компетенций из модулей. Поменяется и педагогический труд, работа профессорско-преподавательского состава. Сегодня в этой сфере чрезвычайно быстро внедряются модели, которые показали свою эффективность в спорте и шоу-бизнесе. Появляются «звёзды», которые гастролируют по всему миру и предлагают своим потенциальным клиентам определённое «меню» различных единиц содержания и форм организации учебного процесса.
Эта модель начала складываться, можно сказать, с анекдота. Один очень хороший специалист в области страхования, применения его механизмов в разных областях никак не мог найти студентов, к нему ходила пара человек, потому что очень сложный курс, очень сложная математика. Тогда он решил, что откроет курс в онлайне, и в течение года у него сформировалась аудитория в 615 тысяч человек. Оказалось, что это гораздо более эффективный подход. И сегодня большинство глобальных университетов ставят перед собой задачу, войдя в альянсы и обмениваясь информацией, бороться за аудиторию объёмом в миллиарды человек. Их собственные контингенты студентов остаются прежними — 10 тысяч, как в Массачусетском технологическом институте, или 50 тысяч, как Лёвенском университете (старейшем в Бельгии — прим. ред.), но доступ [к знаниям] открыт любому потенциальному пользователю.
Из 1200 человек профессорско-преподавательского состава того же Лёвенского университета 10% — миллионеры. Но не только благодаря преподаванию, а в том числе и за счёт того, что они участвуют в разработках, создают вместе со студентами технологические компании и получают доход от этого вида деятельности. Например, Weizmann Institute (израильский многопрофильный НИИ в области естественных и точных наук — прим. ред.) ведёт прикладные исследования, специализируясь исключительно на одном этапе жизненного цикла нового знания, результат исследования — принципиальная технологическая возможность, форма фиксации — патент, 200 объектов интеллектуальной собственности приводят к получению роялти в размере 30 миллиардов [шекелей] в год. Они не занимаются внедрением — это задача промышленных предприятий, специализированных компаний, у института совсем другие функции в разделении инженерного труда. Внутренняя атмосфера… кофейно-ланчевая, они постоянно общаются друг с другом. Всем работникам до 35 лет. Люди приходят и доказывают представителям наблюдательного совета, что их идея имеет патентную перспективу. Я разговаривал с директором, как они принимают решения [о финансировании проектов]. По глазам, а как еще: горят глаза — значит, можно брать, скучные глаза — ну, до свидания. Дается грант на три года, в то, что делают грантополучатели, никто не влезает, через три года 2 тысячи независимых экспертов, которых никто не знает, оценивают результаты работы на предмет получения патента. Но даже если все написали, что перспективы патента нет, руководство института своим решением может продлить финансирование работ еще на 3 года, а может их закрыть, и ребята разбегаются.
А вскоре многие места в мыследеятельности мы будем занимать не лично, а вместе с роботами, или роботы будут занимать их без нас. Американцы уже переводят младшие классы части школ в штате Нью-Йорк на обучение роботами. Роботы учат математике, языку и так далее. Робот гораздо добрее, он внимательный, помнит всё, что делал ребёнок, помогает ему, робот не пьёт, не курит, у него нет мужа и жены, нет плохого настроения и учит лучше — на современных методиках, быстрее, эффективнее, его не надо переучивать. Выглядит тоже дизайнерски неплохо. Ничего страшного в этом нет, раньше эту функцию исполняли машины, станки с программным числовым управлением, инструменты и так далее. Теперь нужно понимать, что такое роботы, как с ними работать, выстраивать кооперацию. <...>
Что можно сказать о нас? Мы можем многое взять из опыта царской России, но должны понимать, что Советский Союз ту систему образования развалил, уничтожил, «раскассировал» университеты как исследовательские центры на несколько «ПТУ». Например: выделил медицинский институт из факультета Томского университета, численность учащихся увеличил в 20 раз и по причине отсутствия преподавательских кадров снизил качество программ. Лет 20 назад я разговаривал с людьми, которые всё это помнили, и они говорили: ведь очевидно, что медицинский факультет в составе университета, где есть ещё и естественно-научный, это потенциал междисциплинарных исследований, например в области фармакологии, а медицинский институт, который клепает фельдшеров для армии, это не исследовательский центр, из него эта компонента вынута. С уровня ста лучших в мире учебных заведений Советский Союз скакнул до 600 плохих, это была политика ускоренной индустриализации: качество хуже, зато больше и быстрее. Сегодня мы за это платим. Кстати, когда в 2004 году я был советником [министра образования] Андрея Александровича Фурсенко и мы начали разбирать профессиональные стандарты, которые работали в вузах на тот момент, выяснилось, что ряд из них приняты в 1939 году и с тех пор не менялись. Можете себе представить?
В общем и целом мы не отстаем и не опережаем. Мы позже начали, но японцы начали ещё позже. Сама вероятность того, что нам удастся вернуть в вуз исследовательский процесс, честно говоря, сомнительна. Но сейчас исследование не доминирующий вид деятельности, как это было во времена второй промышленной революции, это уходящий вид деятельности, число исследователей в мире будет сокращаться в том смысле, что будет происходить концентрация на направлениях, часть исследований уйдёт в Сеть, в big data, и целый ряд специализаций в исследовательской деятельности станет ненужным. Малые прорывные команды, сетевые структуры и совершенно другой принцип финансирования — вот как будет происходить в мире. Тогда зачем нужны исследовательские институты по 600-1000 человек, из которых три четверти занимаются не исследованиями, а обеспечением? Когда я командовал всем научно-техническим комплексом «Росатома», предложил одному хорошему директору института: выгони половину [сотрудников], они не нужны. Полгода прошло, год прошел — ничего не происходит. Наконец интересуюсь: в чём дело? Он объясняет: пойми, я здесь родился, вырос, я хожу по улицам, и со мной все здороваются, я не могу никого выгнать, я после этого в зеркало смотреть не смогу. Значит, пусть оно умрёт так, само…
Пётр Георгиевич Щедровицкий (17 сентября 1958, Москва) - российский методолог и политтехнолог. Консультант по вопросам пространственного развития, региональной и промышленной политики, инновационной деятельности и подготовки кадров. Президент фонда «Институт развития им. Г. П. Щедровицкого», член правления фонда «Центр стратегических разработок „Северо-запад“».
Биография
Сын Георгия Щедровицкого. С 1975 по 1980 года учился в Педагогическом институте им. Ленина на факультете педагогики и психологии. По окончании пединститута закончил аспирантуру Института общей и педагогической психологии. Занимается логико-методологическими проблемами исследования, дескрипции, объективности и объективации в гуманитарных науках.
Дважды был женат. Имеет 9 детей.
Карьера
В начале и середине 1990-х годов был постоянным участником Аналитической группы Внешнеполитической ассоциации («Группа Бессмертных», по фамилии бывшего министра иностранных дел СССР А. Бессмертных) В период с 2000 по 2005 годы являлся советником Полномочного представителя Президента РФ в Приволжском федеральном округе С. В. Кириенко по вопросам стратегического развития.
Инициатор выпуска и член редакционного совета книжных серий «Философия России первой половины XX века» и «Философия России второй половины XX века».
| Период | Должность |
|---|---|
| Апрель 2011 - настоящее время | Заместитель директора Института философии РАН, советник генерального директора Государственной корпорации по атомной энергии «Росатом», представитель «Росатома» в собрании участников компании «Центр ионных и антипротонных исследований в Европе (ФАИР)», член Совета ИТЭР от РФ |
| Август 2012 года - настоящее время | Член Экспертного совета при Правительстве Российской Федерации |
| Апрель 2011 - декабрь 2013 | Первый заместитель директора Института философии РАН |
| Август 2006 - Август 2007 | Председатель Совета директоров ОАО «ВНИИАЭС» (Москва) |
| 2005 - настоящее время | Президент Некоммерческого научного фонда «Институт развития им. Г.П. Щедровицкого» |
| 2005 - 2008 | Советник руководителя Федерального агентства по атомной энергии РФ |
| Июль 2008 - Апрель 2011 | Заместитель генерального директора по стратегическому развитию - директор Дирекции по научно-техническому комплексу Государственной корпорации по атомной энергии «Росатом» (Москва) член Правления Госкорпорации «Росатом» |
| Август 2007 - Июль 2008 | Заместитель директора ОАО «Атомный энергопромышленный комплекс» (Москва) |
| Август 2006 - Август 2007 | Председатель правления (Президент) ОАО «ВНИИАЭС» (Москва) |
| Февраль 2005 - Август 2006 | Генеральный директор ФГУП «ЦНИИАТОМИНФОРМ» (Москва) |
Участие в проектах
- Заречный (Пензенская область). Организационно-деятельностная игра, направленная на развитие города.
- Консультационное сопровождение деятельности аппарата Полномочного представителя Президента в ПФО, комиссии по пространственному развитию, комиссии по этно-культурной, конфессиональной и гражданской идентичности ПФО (проект начат в 2000 году).
- Разработка концепции и реализация серии пилотных проектов ПФО (проект начат в 2000):
- конкурсный набор и подготовка кадров в аппарат Полномочного представителя Президента (совместно с «ЦКТ - XXI век», г. Москва, и Академией бизнеса и банковского дела, г. Тольятти).
- Культурная столица ПФО (совместно с Фондом «Культурная столица»).
- Ярмарка социальных проектов ПФО (совместно с АНО «Мегапроект»)
- Форум «Стратегии регионального развития»
- Институты и инфраструктуры Инновационной экономики: Венчурная ярмарка (совместно с Российской Ассоциацией Венчурного Инвестирования)Ярмарка бизнес-ангелов в ПФО
- Подготовка Доклада ЦСИ ПФО «Россия: принципы пространственного развития» (совместно с В. Глызычевым).
- Проектное и консультационное сопровождение серии политических компаний (Архангельская область - Республика Марий Эл 2000, Пензенская область, Самарская область, Нижегородская область, г. Нижний-Новгород, 2001, 2002, Кировская область, Ульяновская область - совместно с «Ленгипрогор»).
- Подготовка и организационное обеспечение Чтений памяти Г. П. Щедровицкого «Наследие Г. П. Щедровицкого в философско-методологическом и социо-культурном контексте» (проект начат в 2002 - совместно с И.Степкиной).
Родился 17 сентябpя 1958 года в Москве, в семье русского советского философа Г.П. Щедровицкого.
Образование
- 1975-1980 - Педагогический институт им. Ленина, факультет педагогики и психологии. Получил обшиpное гуманитаpное обpазование и две дипломные специальности: методист начального обучения и пpеподаватель педагогики и психологии. Во вpемя учебы в пединституте занимается наследием Л.С.Выготского.
- С 1976 года начинает активно посещать Московский методологический кружок (ММК), организованный Г.П. Щедpовицким. В ММК специализируется в области методологии исторических исследований, занимается проблемами программирования и регионального развития
- С 1979 года участвует в организационно-деятельностных играх (ОДИ), специализируется в сфере организации коллективных методов решения проблем и развития человеческих ресурсов.
- По окончании пединститута заканчивает аспирантуру Института общей и педагогической психологии. Занимается логико-методологическими проблемами исследования, дескрипции, объективности и объективации в гуманитарных науках.
Преподавательская деятельность
- С момента окончания института и по сей день. В разное время читал курсы по педагогике, логике, психологии, упpавлению, этике, эстетике, философии хозяйства, культурной политике, общей и прикладной методологии, философии образования и т.д.
Работа
- В настоящее время занимает должность заместителя директора Института философии РАН
- Президент
Петр Щедровицкий
Работа:
КАК МОЖНО МЫСЛИТЬ МЫШЛЕНИЕ?
Отвечая на этот вопрос лет 500 можно заработать только головную боль. Не надо мыслить мышление! Надо понимать мышление, рефлектировать и схематизировать опыт мыслительной работы, мыслить понимание и мыследействие... и не будет ложного парадокса. А, когда поймешь мышление, то ты его схематизируешь и начнешь мыслить не мышление, а особый предмет, данный через схему. Не надо двигаться в рассудочных формах. Где мы находимся, когда мыслим мышление? Положите ту зону, в которой вы находитесь, когда вы, я мягко скажу, размышляете о мышлении и не проводите между ними тождества. Мыслите то, что можно мыслить, а если вы хотите разобраться с мышлением, не мыслите его, а делайте что-то другое, не менее интеллектуальное по своей внутренней природе и не менее претенциозное по своим результатам и установкам.
Помните, что это все проекты. "Мышление" есть великий проект XIX века,(а может быть даже и ХХ века и XXI). Его нет как вещи, оно строится, строится нами. В той мере, в которой вы можете строить свою ментальность, в частности такую частную функцию, как мышление, стройте его так, чтобы не попадать в парадоксы. Или попадайте в парадоксы, которые будут вас продвигать. Рассудочные оппозиции и рассудочно фиксируемые парадоксы - это результат того, что Вы не понимаете проектной и программной "природы" идеи мышления.
Сергей Валентинович Попов очень любит рассказывать байку про Декарта. Почему Декарт был такой умный? Потому, что он был слаб здоровьем. Когда все его сотоварищи по иезуитскому колледжу дрались на шпагах во дворе, он лежал, (потому что ему было нельзя драться на шпагах), но поскольку спать он не мог (они слишком звенели и кричали), ему приходилось думать. В результате Декарт стал такой умный. Все же поскольку он не дрался на шпагах, как все его товарищи, он стал такой-такой умный, что уже ничего не мог понять. А поэтому он решил, что может изложить метод мышления. Делай "раз", делай "два", делай - "три"... и получишь результат. Декарт взял и написал, как надо мыслить. Когда же он написал и посмотрел на это, то ужаснулся, говорят, что даже выкинул, но позже стал готовиться к тому, чтобы написать еще раз. Готовился всю жизнь, потом написал "Правила дл руководства ума", второй раз написал"Рассуждение о методе". И что мы имеем? Пустоту.
По этой схеме мыслить нельзя. Может быть по этой схеме и можно пытаться делать это, но все-таки лучше делать что-то другое дл того, чтобы получить интеллектуальный результат...
А все в результате того, что Декарт был слаб здоровьем. Это шутка, но за шуткой есть большая доля правды: поскольку эта позиция внешнего человека и специфическая установка на то, чтобы другим передать метод правильного решения сделала самого Декарта человеком рассудочным, как в общем и многих философов. Парадокс состоит в том, что транслируетс только рассудочное. Оно переходит из поколения в поколение без изменений и для Вас оно такое же, как и для меня, поскольку мы его предметизовали. Предметизованное (о-предмеченное) содержание засунули в "каналы" трансляции и после этого удивляемся тому, что не удаетс воспроизвести мышление и интеллектуальную работу.
Я еще раз возвращаюсь к своему основному тезису.
Коллеги! Самая большая проблема состоит в том как транслировать проблему (простите за тавтологию).
Примером этого парадокса, который произошел в жизни для меня служит история, случившаяся на игре в Вильнюсе, в Институте Повышени Квалификации работников народного хозяйства. Игровые группы после 7-ми дней напряженной работы должны была написать на какую проблему они вышли, и сдать листочек бумаги с перечнем проблем. Группы написали, сдали руководителю игры. После игры они принесли эти списки в свой институт, нарисовали на большом плакате, повесили в кабинете, где заседал ученый совет. Все деканы и заведующие лабораториями стали пялиться в эту схему. Потом, через два месяца, они вызвали меня в Вильнюс и говорят: "Помогите, мы что-то совсем запутались". Я приехал, они сидят, у них висит этот плакат. Говорят: "Мы на него смотрим, а проблем не видим. Вот вроде были, были проблемы, вот даже у нас есть один декан - он свихнулся. (Он был в игровой группе, в отличии от других)." Те, кто прожил игру клянутся:"Были проблемы!.. но куда-то делись..." Действительно, остались одни имена.
Обратите внимание это - ключевой вопрос любого управления, это - ключевой вопрос любой коммуникации, это ключевой вопрос любой политики. И не надо удивляться, что происходит сейчас в стране, поскольку все политические деятели чужды той проблемной ситуации, которую они хотят решить, точно так же как и те, к кому они обращаются со своими программами, проектами и решениями.
Николай Гартман это хорошо понимал и именно поэтому говорил, что ключевой философской дисциплиной должна быть апоретика или учение о чистых проблемах. Думаю, что это понимали и многие другие.
Вопрос: Вы говорили про пространство методологической рефлексии как про пространство пустых мест. Это пространство кем-то заранее уже простроено и в процессе рефлексии заполняются пустые места? Или рефлексия - это процесс простраивания этого пространства?
Ответ: Я отвечу Вам и "да", и "нет". То, что я рассказываю одновременно может браться как иллюстрация к тем проблемным точкам, которые я потом буду еще раз выделять специально. Г.П.Щедровицкий написал статью, в которой изложил схему состава пространства методологического мышления (рефлексии). Я подчеркиваю: схему состава. Вот теперь возникает вопрос: "Что это такое там изображено?".
С одной стороны, мы с Вами понимаем, что мышление это то, что является нормативным, в каком-то смысле всеобщим и культурным, а следовательно есть нормы, в частности фиксируемые в логиках. "Природа" (слово "природа" я беру в кавычки, потому что речь идет об искусственной и проектной реальности) мышления во многом в этой культурности, нормативности, логичности, а значит - повторимости, воспроизводимости и т.д. Если Г.П. написал, что это пространство методологического мышления, то это означает что любой, в пределе, может воспользоваться этим пространством как своим или как пространством своего живого мышления.
Но ничего подобного, никто не может! Не может, потому что это пространство мышления определенной школы, в лучшем случае, а уж совсем грубо - это пространство (страшные слова!) индивидуального мыслесознания (мыслящего сознания), точнее - пространство того мышления, которое сформировано в индивидуальной истории этого конкретного человека. Он по нему может ходить, он знает, где что лежит.
Мне здесь Олег Алексеев рассказал, что в фильме про Солженицина показано, что он каждую книжку пишет в отдельном доме на отдельном столе. И никто не имеет права трогать то, что лежит на столе. Поскольку, то как оно лежит (в каком порядке, или, точнее в каком беспорядке) - это и есть его топика. Я прочувствованно отношусь к этому рассказу, потому что я каждый раз прихожу домой...(смех в зале) произошла уборка или дети решили, что на моем столе имеет смысл разложить некоторые свои важные предметы. Все, я потом две недели восстановиться не могу.
Как же теперь отвечать на Ваш вопрос? Что там в этой схеме? Когда прихожу домой, то точно знаю где, на какой полке стоит нужный мне текст. Я засовываю руку и вынимаю его. И точно также в этом пространстве, поскольку Ваша индивидуальная история стоит за этим пространством и поэтому вы знаете, где что лежит. Но теперь любопытный момент: кого это интересует где у Вас что лежит? Никто же кроме Вас в этом пространстве работать не будет и в таком порядке обходить все это не будет. Если я теперь хочу передать Вам некоторую схему движения, схему работы, то я должен максимально отделить топику, как набор пустых мест от содержимого, которое есть результат моей индивидуальной, историчной и, во многом, сознательной (сознавательной) работы. Это вещь для других мало интересная.
Если я это отделил и положил на доску между нами, и теперь стою за доской со своим наполнением, то условием того, что Вы это возьмете и поймете, является то, что у Вас есть свое наполнение. Этого предполагать сегодня по отношению к 99% собравшимся не могу.
Следовательно, что я теперь передаю? Или на что я рассчитываю со стороны Вас, как понимающих? Я рассчитываю, что Вы поймете принцип пустых мест. Потому что, если Вы поймете принцип, то потом с условием работы по 12 часов в день, Вы построите свой собственный дом, со своими собственными бумажками, разложенными в своем собственном порядке. Я вижу свою задачу, с одной стороны, как очень простую, нужно Вас собрать и сказать: "Ребята, все же очень просто - надо мыслить пустыми местами!". А с другой стороны, эта задача неимоверно сложна, потому что практика мышления пустыми местами складывается в результате практики освобождения мест от того, чем заполнили их другие люди сами по себе или вместе с кем-то.
Поэтому для одних то, что я буду говорить будет лишним (т.е. это не только не продвинет их по пути мышления, а наоборот затормозит на некоторое время), поскольку я положу на пустые места "свои содержания", они будут там лежать и мешать Вам размышлять самостоятельно. Но я знаю также, что другого пути нет. Другая часть аудитории в результате того, что я буду говорить попадет в ситуацию, когда необходимо будет вытеснить с этих мест то, что у них там уже лежит. А третьи - уже будут достаточно свободны в полагании этих пустых мест и в наполнении их тем или иным содержанием. Эти три группы слушателей всегда присутствуют в зале и это необходимо учитывать.
Но это уже вопрос обучения мышлению или обучения интеллектуальным способностям в форме обучения мышлению.
Далее я бы хотел зафиксировать несколько рамок, которые можно пометить на полях. Первая - малая история. Малая история или, если говорить в языке этой топики, блок исторического материала в пространстве методологической рефлексии, которой наполнен разного рода сведениями, байками по поводу того что делал, хотел делать, сделал ММК.
Московский Методологический Кружок начал с провозглашения Программы исследования мышления. Это исследование проводилось на материале текстов, содержащих, как считали представители ММК, выражение процесса мышления (и особо доказательного мышления или процесса мышления, содержащего решение сложной задачи) и результатов мышлени (самого решения и т.д.). Речь шла о математической или логической задаче; о логико-предметной задаче (как "Капитал" Маркса). Я потом специально остановлюсь на внутренней парадоксальности самой этой установки, но пока хочу обратить Ваше внимание, что эта программа исследования мышления получает свое завершение в идее построени теории мышления. Я подчеркиваю, что не методологии, а теории или науки о мышлении. Первая программа была теоретической, научной (с претензией на теоретичность, с претензией на научность).
А с другой стороны, эти люди, конкретные представители разных предметных дисциплин: социологии, психологии, языкознания, семиотики, истории культуры - они встречались достаточно часто для того, чтобы интенсивность этих встреч каждый раз заставляла их продвигаться и что-то придумывать, чтобы не быть белой вороной. С другой стороны они делали это не только и не столько за чашкой чая, а еще и в форме достаточно организованных дискуссий и диспутов. Они вынуждены были все время рефлектировать то, что они делают и понимать то, что делают и говорят другие; таким образом они постепенно создали на себе сложную интеллектуальную машину. В этой интеллектуальной машине или в этой интеллектуальной ситуации присутствовало мышление (в числе других интеллектуальных процессов или функций), и далеко не всегда было известно, где же именно оно присутствовало.
Но оно присутствовало в его различных формах или, скажем, в виде результатов чужого мышления, в виде некоторых заимствований, переносов. И то, что присутствовало в этой интеллектуальной ситуации или жило на этой интеллектуальной машине было другое, нежели то, что описывалось в теории. Чуть иначе: то, что они делали на себе в плане организации своего собственного мышления имело совершенно другую историю и совершенно другой статус, чем то, что фиксировалось в формах теоретического и дальше становилось элементом этой самой науки или теории о мышлении.
Поэтому, когда в прошлый раз Егор Никулин спрашивал меня про большую и малую историю, я ему ответил очень резко: "Большой истории нет". Чуть иначе: "Большой истории не может быть, если Вы не включены в историю данной интеллектуальной машины. Вы все время будете работать лишь с верхним слоем опредмеченных конструкций, получивших ту форму фиксации, закрепления и выражения, которая соразмерна обьявленным программам и тем принятым способам выражения результатов работы, которые соразмерны более общей социо-культурной ситуации".
Когда я говорю о малой истории, то я твердо знаю, что у меня есть по крайней мере две истории. Есть история представлений, программ, теоретических схем и некоторых связок-переходов и есть история машины мыследеятельности, история живого интеллектуального труда или интеллектуальной работы данной группы людей с мышлением. Я знаю, что в зависимости от социо-культурной ситуации, существующей в области интеллектуального труда или интеллектуальной работы, акцент может делаться на разном. В той мере, в какой в начале 50-ых годов в Советском Союзе не было ни журнальной коммуникации, ни возможности печатать свои результаты, акцент был сделан на ситуации "здесь и теперь". То, что в дальнейшем фиксировалось в различных концепциях и теоретических схемах мышления, в описаниях интеллектуальных процессов, предлагаемых участниками ММК было, прежде всего, результатом анализа создаваемой интеллектуальной машины.
С моей точки зрения, это не является специфическим отличием данной группы; это есть обычная ситуация, ибо всякое мышление, в качестве важнейшей своей характеристики имеет характеристику реализуемости. Теоретические схемы находят свое воплощение в практике мыслительной или интеллектуальной работы. Силлогизмы Аристотеля есть прежде всего формы организации процесса живого мышления, схематизация того как мыслил, или как понимал, или как строил мыслекоммуникацию сам Аристотель, а затем эти силлогизмы вторично кладутся как элементы теоретических представлений о мышлении.
Малая история есть всегда история складывания и функционировани такого рода интеллектуальной машины. Реконструкция тех смыслов, понятий и представлений, которые возникают в малой истории предполагает причастность к функционированию такого рода машины. Если предположить, что интеллектуальные машины создаются усилиями и волей отдельных людей (групп) и умирают вместе с их создателями, то не может существовать никакой истории мысли.
Мне очень симпатичен тезис, что нет никакого учебника философии кроме истории философии. Однако, принцип реализации идей и понятий в конструкциях интеллектуальных машин заставляет нас утверждать, что никакой истории философии не может быть. То, что мы имеем в виде историй философских учений представляет собой лишь поверхностный слой представлений, понимание которых затруднено тем, что наблюдатель (читатель, критик, понимающий) не включен непосредственно в ту интеллектуальную машину, которая произвела (создала) эти представления.
Каковы перспективы дальнейшего развития системомыследеятельностной методологии? До тех пор пока есть возможность участвовать в процессах живого мышления определенной группы людей, до тех пор пока неофиты могут быть причастны малой истории понимания и знания, до тех пор пока есть возможность приобретать свою личную историю по сопричастности к малой истории кружка (группы, сообщества) - мы можем говорить о воспроизводстве традиции и школы, а в этом контексте осмыслена и продуктивна историческая работа.
Малая история является конструктивным элементом функционировани интеллектуальной машины. Это - история создания подобной интеллектуальной машины, определенных смысловых связей, организованностей, история ошибок и неудач. Большая история есть всегда история инобытия мышления, в которой потерян смысл отдельных моментов (элементов) интеллектуальной работы.
Возвращаясь к проблеме мышления, можно сказать, что мышление представляет собой ту инфраструктуру интеллектуальной работы, котора связана с нормировкой. Все остальное ситуативно и зависит от малой истории участников. Мышлением называется та "часть" в интеллектуальной работе, которая транслируется и нормируется. В узком смысле слова "мышление" можно обнаружить лишь после того, как что-то транслировалось и что взяли Ваши ученики.
Реплика: После того, как Вы умерли...
Да. С этой точки зрения программа построения "теории мышления" требует пристального анализа и критики.
Можно предположить, что мышление есть та "часть" предыдущей интеллектуальной ситуации, которая позволяет развернуть (воспроизвести) новую ситуацию.
Во всех случаях необходимо разделять план представлений, понятий и организованностей (который, наверное, имеет свою историю) и план функционирования интеллектуальной машины. Одно реализуется и определяет конструкцию машины, а другое фиксируется в описании. Между этими двумя планами нет параллелизма. Я не знаю как писать историю мысли. Все те "истории" и "историйки", которые мне довелось читать вызывают у меня глубокое чувство протеста: мне все время кажется, что меня надувают.
Второе - несколько слов о работе понимания.
Я уже не раз подчеркивал, что основная трудность в понимании текста, выражающего ход и результаты методологической работы состоит в том, что движение идет одновременно в нескольких рядах категорий. Понимание того как используются эти категории, каков порядок их наложения при онтологизации и объективации, какова структура пространства, включающая конститутивный и регулятивный план, - чрезвычайно трудно. В той мере, в какой многие аспекты работы выражаются в тексте не-рефлексивно, докладчик не может полностью представить порядок и структуру своей работы. Для современной методологической культуры характерен постоянный сдвиг квантера реальности, постоянная смена тех представлений, которые используютс на объектной и организационно-мыслительной "досках".
Мне запомнился рассказ Ильи Осколкова после его поездки в Италию. Там было очень много студентов, которые прорабатывали "Бытие и время" Хайдеггера. И все делились на молодых философов, которые дочитали Хадеггера до 15-20 страницы, и опытных (которые в философии собаку съели) они уже дошли до 100 страницы. Так задаются рейтинги в работе по пониманию и интерпретации сложного текста.
На обсуждении доклада Дмитрия Мацнева я задал простейшую схему дл интерпретации [см.: схема 1]. Первая рамка задает тенденциональность интеллектуального процесса; я произвожу онтологическую работу. Слово "работа" указывает на направленность, а также на наличие некоторых фиксированных фаз, этапов, процедур и продуктов. Есть набор "ленточек", в каждой из которых движется свой ряд категорий; в простейшем случае это будут категориальные пары или категориальные оппозиции, каждая из которых имеет свою ленточку развертывания. Это пространство делится на два подпространства: в одном лежат логические (регулятивные) категории, а в другом - категории, употребляемые дл прорисовки поля объектов (конститутивные). Могут существовать сложные для понимания случаи, когда одни и те же категории употребляются в двух функциях.
И, наконец, фиксируется пространство, которое я называю пространством "верстака". Первоначально идея "верстака" бралась в оппозиции к идее "табло сознания": то, что вы делаете на "верстаке" должно быть операционализировано, нормировано и, в результате, должен быть получен результат, соответствующий требованиям и нормам мыслительной работы (ГОСТу).
Идея "верстака" является предельным выражением принципа функциональных структур и принципа пустоты. Место, на котором мы работаем должно быть пусто перед началом работы и очищено после ее окончания. То, что построено на верстаке должно быть "переброшено" в другие функциональные блоки пространства методологической рефлексии (мышления).
Замечание в сторону. Я думаю, что основная проблема, с которой не справилась немецкая классическая философия, это проблема разделени функциональных и морфологических структур, проблема существовани пустых мест, вне и помимо их наполнения. Основная причина этих трудностей, на мой взгляд, связана с отсутствием онтологии (предельной категории), в которой могли бы объективироваться чистые функции. Эту задачу в работах ММК решила онтология деятельности. Если мы понимаем, что онтология "деятельности" позволила объективировать чистые функции и функциональные структуры, то мы можем понять и постоянную "мимикрию" мышления.
Мышление вынуждено прикидываться деятельностью, для того, чтобы прорываться в мир функций. Мышление есть деятельность в той мере, в какой пространство "деятельности" есть пространство существовани функциональных структур и пустот. В тот момент, когда я говорю о "верстаке" и верстачной организации пространства методологической работы я трактую мышление как деятельность; символом этой деятельностной, функциональной и пустотной организации является иде "верстака".
Такого рода подход делает меня свободным в полаганиях. Здесь я бы хотел еще раз сослаться на теорию фикций, развиваемую в Германии в начале ХХ века, а также на известную работу Н. Вайхингера (H.Vaihinger, Die Philosophie des als ob), немецкого философа, который ввел принцип "философии как если бы". Как только я ввел идею "верстака", я могу класть на него все, что угодно; я не обязан объявлять то, что у меня строится на верстаке "картиной мира"; я могу в любой момент перебросить это содержание (содержимое) в другой блок пространства методологической работы и перефункционализировать относительно моих дальнейших целей.
Перефункционализация есть техническая сторона проблематизации. Предметное сознание никогда не может преодолеть эту границу; у предметника функция склеена с морфологией, а наполнение с местом. Использование принципа функциональной организации делает проблематизацию возможной.
Если Вы приняли принцип функциональных структур и функциональной организации пространства, то у Вас больше нет проблемы "начала". Если у Вас есть функциональная структура, то можно начинать с любого места. Если нужно, Вы перейдете в другой блок, перебросите содержание одного блока в другой, сделаете "копию" содержания и оно будет существовать у Вас одновременно в двух блоках. Функционально организованное пространство лежит у Вас перед глазами все-в-целом и Вы не связаны "наполнением" того или иного блока. Вы можете связывать те содержания, которые лежат в разных блоках, выворачивать наполнение разных блоков через ту или иную рамку, фокусироваться на любом блоке и "входить" в него.
Это огромные возможности и, вместе с тем, огромный экзистенциальный риск.
Поэтому я бы хотел специально обсудить вопрос об антропологических (антропотехнических)
последствиях методологической революции.
