Мы сказали, что законы являются частными и точно определенными установлениями законодателя, а нравы и обычаи - установлениями народа в целом. Отсюда следует, что тот, кто желает изменить нравы и обычаи, не должен изменять их посредством законов: это показалось бы слишком тираническим; лучше изменять их посредством внедрения иных нравов и иных обычаев.

Итак, государь, который пожелает произвести большие перемены в своем народе, должен преобразовать посредством законов то, что установлено законами, и изменять посредством обычаев то, что установлено обычаями. Изменять же посредством законов то, что должно быть изменено посредством обычаев, - очень дурная политика.

Закон, обязывавший московитов брить бороду и укорачивать платье, и насилие Петра I, приказывавшего обрезать до колен длинные одежды каждого, кто входил в город, были порождением тирании. Есть средства бороться с преступлениями: это наказания; есть средства для изменения обычаев: это примеры.

Легкость и быстрота, с которыми этот народ приобщился к цивилизации, неопровержимо доказали, что его государь был о нем слишком дурного мнения и, что его пароды вовсе не были скотами, как он отзывался о них. Насильственные средства, которые он употреблял, были бесполезны: он мог бы достигнуть своей цели и кротостью.

Ом и сам видел, как легко совершались эти перемены. Женщины были затворницами и в известном смысле рабынями. Он призвал их ко двору, велел им одеться по немецкой моде, он сам посылал им материн на платье, - и женщины тотчас же полюбили новый образ жизни, столь благоприятствовавший развитию их вкуса, тщеславия и страстей, и заставили полюбить его и мужчин.

Преобразования облегчались тем обстоятельством, что существовавшие нравы не соответствовали климату страны и были занесены в нее смешением разных народов и завоеваниями. Петр I сообщил европейские правы и обычаи европейскому народу с такой легкостью, которой он и сам не ожидал. Власть климата сильнее всех иных властей.

Итак, он не нуждался в законах для изменения нравов и обычаев своего народа; было бы достаточно, если бы он сообщил этому народу другие нравы и другие обычаи.

Народы, как правило, очень привязаны к своим обычаям, и лишать их этих обычаев при помощи насилия значит делать их несчастными: поэтому надо не изменять обычаи народа, а побуждать народ к тому, чтобы он сам изменил их.

Всякое наказание, не обусловленное необходимостью, есть тирания. Закон не есть простое проявление силы; вещи, по своей природе безразличные, не входят в круг его компетенции.

Глава XVI
О щедрости и бережливости

Начну с первого из упомянутых качеств и скажу, что хорошо иметь славу щедрого государя. Тем не менее тот, кто проявляет щедрость, чтобы слыть щедрым, вредит самому себе. Ибо если проявлять ее разумно и должным образом, о ней не узнают, а тебя все равно обвинят в скупости, поэтому, чтобы распространить среди людей славу о своей щедрости, ты должен будешь изощряться в великолепных затеях, но, поступая таким образом, ты истощишь казну, после чего, не желая расставаться со славой щедрого правителя, вынужден будешь сверх меры обременить народ податями и прибегнуть к неблаговидным способам изыскания денег. Всем этим ты постепенно возбудишь ненависть подданных, а со временем, когда обеднеешь, – то и презрение. И после того как многих разоришь своей щедростью и немногих облагодетельствуешь, первое же затруднение обернется для тебя бедствием, первая же опасность – крушением. Но если ты вовремя одумаешься и захочешь поправить дело, тебя тотчас же обвинят в скупости.

Итак, раз государь не может без ущерба для себя проявлять щедрость так, чтобы ее признали, то не будет ли для него благоразумнее примириться со славой скупого правителя? Ибо со временем, когда люди увидят, что благодаря бережливости он удовлетворяется своими доходами и ведет военные кампании, не обременяя народ дополнительными налогами, за ним утвердится слава щедрого правителя. И он действительно окажется щедрым по отношению ко всем тем, у кого ничего не отнял, а таких большая часть, и скупым по отношению ко всем тем, кого мог бы обогатить, а таких единицы. В наши дни лишь те совершили великие дела, кто прослыл скупым, остальные сошли неприметно. Папа Юлий желал слыть щедрым лишь до тех пор, пока не достиг папской власти, после чего, готовясь к войне, думать забыл о щедрости. Нынешний король Франции провел несколько войн без введения чрезвычайных налогов только потому, что, предвидя дополнительные расходы, проявлял упорную бережливость. Нынешний король Испании не предпринял бы и не выиграл стольких кампаний, если бы дорожил славой щедрого государя.

Итак, ради того чтобы не обирать подданных, иметь средства для обороны, не обеднеть, не вызвать презрения и не стать поневоле алчным, государь должен пренебречь славой скупого правителя, ибо скупость – это один из тех пороков, которые позволяют ему править. Если мне скажут, что Цезарь проложил себе путь щедростью и что многие другие, благодаря тому, что были и слыли щедрыми, достигали самых высоких степеней, я отвечу: либо ты достиг власти, либо ты еще на пути к ней. В первом случае щедрость вредна, во втором – необходима. Цезарь был на пути к абсолютной власти над Римом, поэтому щедрость не могла ему повредить, но владычеству его пришел бы конец, если бы он, достигнув власти, прожил дольше и не умерил расходов. А если мне возразят, что многие уже были государями и совершали во главе войска великие дела, однако же слыли щедрейшими, я отвечу, что тратить можно либо свое, либо чужое. В первом случае полезна бережливость, во втором – как можно большая щедрость.

Если ты ведешь войско, которое кормится добычей, грабежом, поборами и чужим добром, тебе необходимо быть щедрым, иначе за тобой не пойдут солдаты. И всегда имущество, которое не принадлежит тебе или твоим подданным, можешь раздаривать щедрой рукой, как это делали Кир, Цезарь и Александр, ибо, расточая чужое, ты прибавляешь себе славы, тогда как расточая свое – ты только себе вредишь. Ничто другое не истощает себя так, как щедрость: выказывая ее, одновременно теряешь самую возможность ее выказывать и либо впадаешь в бедность, возбуждающую презрение, либо, желая избежать бедности, разоряешь других, чем навлекаешь на себя ненависть. Между тем презрение и ненависть подданных – это то самое, чего государь должен более всего опасаться, щедрость же ведет к тому и другому. Поэтому больше мудрости в том, чтобы, слывя скупым, стяжать худую славу без ненависти, чем в том, чтобы, желая прослыть щедрым и оттого поневоле разоряя других, стяжать худую славу и ненависть разом.

Глава XVII
О жестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх

Переходя к другим из упомянутых выше свойств, скажу, что каждый государь желал бы прослыть милосердным, а не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребить милосердием. Чезаре Борджа многие называли жестоким, но жестокостью этой он навел порядок в Романье, объединил ее, умиротворил и привел к повиновению. И, если вдуматься, проявил тем самым больше милосердия, чем флорентийский народ, который, боясь обвинений в жестокости, позволил разрушить Пистойю. Поэтому государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствуют беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица. Новый государь еще меньше, чем всякий другой, может избежать упрека в жестокости, ибо новой власти угрожает множество опасностей. Вергилий говорит устами Дидоны:

Res dura, et regni novitas me talia cogunt
Moliri, et late fines custode tueri .

Однако новый государь не должен быть легковерен, мнителен и скор на расправу, во всех своих действиях он должен быть сдержан, осмотрителен и милостив, так чтобы излишняя доверчивость не обернулась неосторожностью, а излишняя недоверчивость не озлобила подданных.

По этому поводу может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись.

Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь им добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернутся. И худо придется тому государю, который, доверясь их посулам, не примет никаких мер на случай опасности. Ибо дружбу, которая дается за деньги, а не приобретается величием и благородством души, можно купить, но нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время. Кроме того, люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх, ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно.

Однако государь должен внушать страх таким образом, чтобы если не приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушать страх без ненависти. Чтобы избежать ненависти, государю необходимо воздерживаться от посягательств на имущество граждан и подданных и на их женщин. Даже когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина, но он должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества. Тем более что причин для изъятия имущества всегда достаточно, и если начать жить хищничеством, то всегда найдется повод присвоить чужое, тогда как оснований для лишения кого-либо жизни гораздо меньше и повод для этого приискать труднее.

Но когда государь ведет многотысячное войско, он тем более должен пренебречь тем, что может прослыть жестоким, ибо, не прослыв жестоким, нельзя поддержать единства и боеспособности войска. Среди удивительных деяний Ганнибала упоминают и следующее: отправившись воевать в чужие земли, он удержал от мятежа и распрей огромное и разноплеменное войско как в дни побед, так и в дни поражений. Что можно объяснить только его нечеловеческой жестокостью, которая вкупе с доблестью и талантами внушала войску благоговение и ужас; не будь в нем жестокости, другие его качества не возымели бы такого действия. Между тем авторы исторических трудов, с одной стороны, превозносят сам подвиг, с другой – необдуманно порицают главную его причину.

Насколько верно утверждение, что полководцу мало обладать доблестью и талантом, показывает пример Сципиона – человека необычайного не только среди его современников, но и среди всех людей. Его войска взбунтовались в Испании вследствие того, что по своему чрезмерному мягкосердечию он предоставил солдатам большую свободу, чем это дозволяется воинской дисциплиной. Что и вменил ему в вину Фабий Максим, назвавший его перед Сенатом развратителем римского воинства. По тому же недостатку твердости Сципион не вступился за локров, узнав, что их разоряет один из его легатов, и не покарал легата за дерзость. Недаром кто-то в Сенате, желая его оправдать, сказал, что он относится к той породе людей, которым легче избегать ошибок самим, чем наказывать за ошибки других. Со временем от этой черты Сципиона пострадало бы и его доброе имя, и слава – если бы он распоряжался единолично; но он состоял под властью Сената, и потому это свойство его характера не только не имело вредных последствий, но и послужило к вящей его славе.

Итак, возвращаясь к спору о том, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись, скажу, что любят государей по собственному усмотрению, а боятся – по усмотрению государей, поэтому мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; важно лишь ни в коем случае не навлекать на себя ненависти подданных, как о том сказано выше.

Глава XVIII
О том, как государи должны держать слово

Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность. Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел кого нужно обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность.

Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй – зверю; но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?

Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить.

Из близких по времени примеров не могу умолчать об одном. Александр VI всю жизнь изощрялся в обманах, но каждый раз находились люди, готовые ему верить. Во всем свете не было человека, который бы так клятвенно уверял, так убедительно обещал и так мало заботился об исполнении своих обещаний. Тем не менее обманы всегда удавались ему, как он желал, ибо он знал толк в этом деле. Отсюда следует, что государю нет необходимости обладать всеми названными добродетелями, но есть прямая необходимость выглядеть обладающим ими. Дерзну прибавить, что обладать этими добродетелями и неуклонно им следовать вредно, тогда как выглядеть обладающим ими – полезно. Иначе говоря, надо являться в глазах людей сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым – и быть таковым в самом деле, но внутренне надо сохранять готовность проявить и противоположные качества, если это окажется необходимо. Следует понимать, что государь, особенно новый, не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было сказано, по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и зла.

Итак, государь должен бдительно следить за тем, чтобы с языка его не сорвалось слова, не исполненного пяти названных добродетелей. Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстанет как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать руками – немногим. Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле, и эти последние не посмеют оспорить мнение большинства, за спиной которого стоит государство. О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят, ибо чернь прельщается видимостью и успехом, в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем не остается места, когда за большинством стоит государство. Один из нынешних государей, которого воздержусь называть, только и делает, что проповедует мир и верность, на деле же тому и другому злейший враг; но если бы он последовал тому, что проповедует, то давно лишился бы либо могущества, либо государства.

Глава XIX
О том, каким образом избегать ненависти и презрения

Наиважнейшие из упомянутых качеств мы рассмотрели; что же касается прочих, то о них я скажу кратко, предварив рассуждение одним общим правилом. Государь, как отчасти сказано выше, должен следить за тем, чтобы не совершить ничего, что могло бы вызвать ненависть или презрение подданных. Если в этом он преуспеет, то свое дело он сделал, и прочие его пороки не представят для него никакой опасности. Ненависть государи возбуждают хищничеством и посягательством на добро и женщин своих подданных. Ибо большая часть людей довольна жизнью, пока не задеты их честь или имущество; так что недовольным может оказаться лишь небольшое число честолюбцев, на которых нетрудно найти управу. Презрение государи возбуждают непостоянством, легкомыслием, изнеженностью, малодушием и нерешительностью. Этих качеств надо остерегаться как огня, стараясь, напротив, в каждом действии являть великодушие, бесстрашие, основательность и твердость. Решения государя касательно частных дел подданных должны быть бесповоротными, и мнение о нем должно быть таково, чтобы никому не могло прийти в голову, что можно обмануть или перехитрить государя. К правителю, внушившему о себе такое понятие, будут относиться с почтением; а если известно, что государь имеет выдающиеся достоинства и почитаем своими подданными, врагам труднее будет напасть на него или составить против него заговор. Ибо государя подстерегают две опасности – одна изнутри, со стороны подданных, другая извне – со стороны сильных соседей. С внешней опасностью можно справиться при помощи хорошего войска и хороших союзников; причем тот, кто имеет хорошее войско, найдет и хороших союзников. А если опасность извне будет устранена, то и внутри сохранится мир, при условии, что его не нарушат тайные заговоры. Но и в случае нападения извне государь не должен терять присутствия духа, ибо, если образ его действий был таков, как я говорю, он устоит перед любым неприятелем, как устоял Набид Спартанский, о чем сказано выше.

Что же касается подданных, то когда снаружи мир, то единственное, чего следует опасаться, – это тайные заговоры. Главное средство против них – не навлекать на себя ненависти и презрения подданных и быть угодным народу, чего добиться необходимо, как о том подробно сказано выше. Из всех способов предотвратить заговор самый верный – не быть ненавистным народу. Ведь заговорщик всегда рассчитывает на то, что убийством государя угодит народу; если же он знает, что возмутит народ, у него не хватит духа пойти на такое дело, ибо трудностям, с которыми сопряжен всякий заговор, нет числа. Как показывает опыт, заговоры возникали часто, но удавались редко. Объясняется же это тем, что заговорщик не может действовать в одиночку и не может сговориться ни с кем, кроме тех, кого полагает недовольными властью. Но, открывшись недовольному, ты тотчас даешь ему возможность стать одним из довольных, так как, выдав тебя, он может обеспечить себе всяческие блага. Таким образом, когда с одной стороны выгода явная, а с другой – сомнительная, и к тому же множество опасностей, то не выдаст тебя только такой сообщник, который является преданнейшим твоим другом или злейшим врагом государя.

Короче говоря, на стороне заговорщика – страх, подозрение, боязнь расплаты; на стороне государя – величие власти, законы, друзья и вся мощь государства; так что если к этому присоединяется народное благоволение, то едва ли кто-нибудь осмелится составить заговор. Ибо заговорщику есть чего опасаться и прежде совершения злого дела, но в этом случае, когда против него народ, ему есть чего опасаться и после, ибо ему не у кого будет искать убежища.

По этому поводу я мог бы привести немало примеров, но ограничусь одним, который еще памятен нашим отцам. Мессер Аннибале Бентивольо, правитель Болоньи, дед нынешнего мессера Аннибале, был убит заговорщиками Каннески, и после него не осталось других наследников, кроме мессера Джованни, который был еще в колыбели. Тотчас после убийства разгневанный народ перебил всех Каннески, ибо дом Бентивольо пользовался в то время народной любовью. И так она была сильна, что когда в Болонье не осталось никого из Бентивольо, кто мог бы управлять государством, горожане, прослышав о некоем человеке крови Бентивольо, считавшемся ранее сыном кузнеца, явились к нему во Флоренцию и вверили ему власть, так что он управлял городом до тех самых пор, пока мессер Джованни не вошел в подобающий правителю возраст.

В заключение повторю, что государь может не опасаться заговоров, если пользуется благоволением народа, и, наоборот, должен бояться всех и каждого, если народ питает к нему вражду и ненависть. Благоустроенные государства и мудрые государи принимали все меры к тому, чтобы не ожесточать знать и быть угодными народу, ибо это принадлежит к числу важнейших забот тех, кто правит.

В наши дни хорошо устроенным и хорошо управляемым государством является Франция. В ней имеется множество полезных учреждений, обеспечивающих свободу и безопасность короля, из которых первейшее – парламент с его полномочиями. Устроитель этой монархии, зная властолюбие и наглость знати, считал, что ее необходимо держать в узде; с другой стороны, зная ненависть народа к знати, основанную на страхе, желал оградить знать. Однако он не стал вменять это в обязанность королю, чтобы знать не могла обвинить его в потворстве народу, а народ – в покровительстве знати, и создал третейское учреждение, которое, не вмешивая короля, обуздывает сильных и поощряет слабых. Трудно вообразить лучший и более разумный порядок, как и более верный залог безопасности короля и королевства. Отсюда можно извлечь еще одно полезное правило, а именно: что дела, неугодные подданным, государи должны возлагать на других, а угодные – исполнять сами. В заключение же повторю, что государю надлежит выказывать почтение к знати, но не вызывать ненависти в народе.

Прежде всего надо сказать, что если обыкновенно государям приходится сдерживать честолюбие знати и необузданность народа, то римским императорам приходилось сдерживать еще жестокость и алчность войска. Многих эта тягостная необходимость привела к гибели, ибо трудно было угодить одновременно и народу, и войску. Народ желал мира и спокойствия, поэтому предпочитал кротких государей, тогда как солдаты предпочитали государей воинственных, неистовых, жестоких и хищных – но только при условии, что эти качества будут проявляться по отношению к народу, так, чтобы самим получать двойное жалованье и утолять свою жестокость и алчность.

Все это неизбежно приводило к гибели тех императоров, которым не было дано – врожденными свойствами или старанием – внушить к себе такое почтение, чтобы удержать в повиновении и народ, и войско. Большая часть императоров – в особенности те, кто возвысился до императорской власти, а не получил ее по наследству, – оказавшись меж двух огней, предпочли угождать войску, не считаясь с народом. Но другого выхода у них и не было, ибо если государь не может избежать ненависти кого-либо из подданных, то он должен сначала попытаться не вызвать всеобщей ненависти. Если же это окажется невозможным, он должен приложить все старания к тому, чтобы не вызвать ненависти у тех, кто сильнее. Вот почему новые государи, особенно нуждаясь в поддержке, охотнее принимали сторону солдат, нежели народа. Но и в этом случае терпели неудачу, если не умели внушить к себе надлежащего почтения.

По указанной причине из трех императоров – Марка, Пертинакса и Александра, склонных к умеренности, любящих справедливость, врагов жестокости, мягких и милосердных, двоих постигла печальная участь. Только Марк жил и умер в величайшем почете, ибо наследовал императорскую власть iure hereditario и не нуждался в признании ее ни народом, ни войском. Сверх того, он внушил подданным почтение своими многообразными добродетелями, поэтому сумел удержать в должных пределах и народ, и войско и не был ими ни ненавидим, ни презираем. В отличие от него Пертинакс стал императором против воли солдат, которые, привыкнув к распущенности при Коммоде, не могли вынести честной жизни, к которой он принуждал их, и возненавидели его, а так как к тому же они презирали его за старость, то он и был убит в самом начале своего правления.

Здесь уместно заметить, что добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными, поэтому государь, как я уже говорил, нередко вынужден отступать от добра ради того, чтобы сохранить государство, ибо если та часть подданных, чьего расположения ищет государь – будь то народ, знать или войско, – развращена, то и государю, чтобы ей угодить, приходится действовать соответственно, и в этом случае добрые дела могут ему повредить. Но перейдем к Александру: кротость его, как рассказывают ему в похвалу, была такова, что за четырнадцать лет его правления не был казнен без суда ни один человек. И все же он возбудил презрение, слывя чересчур изнеженным и послушным матери, и был убит вследствие заговора в войске.

В противоположность этим троим Коммод, Север, Антонин Каракалла и Максимин отличались крайней алчностью и жестокостью. Угождая войску, они как могли разоряли и притесняли народ, и всех их, за исключением Севера, постигла печальная участь. Север же прославился такой доблестью, что не утратил расположения солдат до конца жизни и счастливо правил, несмотря на то что разорял народ. Доблесть его представлялась необычайной и народу, и войску: народ она пугала и ошеломляла, а войску внушала благоговение. И так как все совершенное им в качестве нового государя замечательно и достойно внимания, то я хотел бы, не вдаваясь в частности, показать, как он умел уподобляться то льву, то лисе, каковым, как я уже говорил, должны подражать государи.

Узнав о нерадивости императора Юлиана, Север убедил солдат, находившихся под его началом в Славонии, что их долг идти в Рим отомстить за смерть императора Пертинакса, убитого преторианцами. Под этим предлогом он двинул войско на Рим, никому не открывая своего намерения добиться императорской власти, и прибыл в Италию прежде, чем туда донесся слух о его выступлении. Когда он достиг Рима, Сенат, испугавшись, провозгласил его императором и приказал убить Юлиана. Однако на пути Севера стояло еще два препятствия: в Азии Песценний Нигер, глава азийского войска, провозгласил себя императором, на западе соперником его стал Альбин. Выступить в открытую против обоих было опасно, поэтому Север решил на Нигера напасть открыто, а Альбина устранить хитростью. Последнему он написал, что, будучи возведен Сенатом в императорское достоинство, желает разделить с ним эту честь, просит его принять титул Цезаря и по решению Сената объявляет его соправителем. Тот все это принял за правду. Но после того, как войско Нигера было разбито, сам он умерщвлен, а дела на востоке улажены, Север вернулся в Рим и подал в Сенат жалобу: будто бы Альбин, забыв об оказанных ему Севером благодеяниях, покушался на его жизнь, почему он вынужден выступить из Рима, чтобы покарать Альбина за неблагодарность. После чего он настиг Альбина во Франции и лишил его власти и жизни.

Вдумавшись в действия Севера, мы убедимся в том, что он вел себя то как свирепейший лев, то как хитрейшая лиса; что он всем внушил страх и почтение и не возбудил ненависти войска. Поэтому мы не станем удивляться, каким образом ему, новому государю, удалось так упрочить свое владычество: разоряя подданных, он не возбудил их ненависти, ибо был защищен от нее своей славой. Сын его Антонин также был личностью замечательной и, сумев поразить воображение народа, был угоден солдатам. Он был истинный воин, сносивший любые тяготы, презиравший изысканную пищу, чуждый изнеженности, и за это пользовался любовью войска. Но, проявив неслыханную свирепость и жестокость – им было совершено множество убийств и истреблены все жители Александрии и половина жителей Рима, – он стал ненавистен всем подданным и даже внушил страх своим приближенным, так что был убит на глазах своего войска одним из центурионов.

Здесь уместно заметить, что всякий, кому не дорога жизнь, может совершить покушение на государя, так что нет верного способа избежать гибели от руки человека одержимого. Но этого не следует так уж бояться, ибо подобные покушения случаются крайне редко. Важно лишь не подвергать оскорблению окружающих тебя должностных лиц и людей, находящихся у тебя в услужении, то есть не поступать как Антонин, который предал позорной смерти брата того центуриона, каждый день грозил смертью ему самому, однако же продолжал держать его у себя телохранителем. Это было безрассудно и не могло не кончиться гибелью Антонина, что, как мы знаем, и случилось.

Обратимся теперь к Коммоду. Будучи сыном Марка, он мог без труда удержать власть, полученную им по наследству. Если бы он шел по стопам отца, то этим всего лучше угодил бы и народу, и войску, но, как человек жестокий и низкий, он стал заискивать у войска и поощрять в нем распущенность, чтобы с его помощью обирать народ. Однако он возбудил презрение войска тем, что унижал свое императорское достоинство, сходясь с гладиаторами на арене, и совершал много других мерзостей, недостойных императорского величия. Ненавидимый одними и презираемый другими, он был убит вследствие заговора среди его приближенных.

Остается рассказать о качествах Максимина. Это был человек на редкость воинственный, и после того, как Александр вызвал раздражение войска своей изнеженностью, оно провозгласило императором Максимина. Но править ему пришлось недолго, ибо он возбудил ненависть и презрение войска тем, что, во-первых, пас когда-то овец во Фракии – это обстоятельство, о котором все знали, являлось позором в глазах его подданных; во-вторых, провозглашенный императором, он отложил выступление в Рим, где должен был принять знаки императорского достоинства, и прославил себя жестокостью, произведя через своих префектов жесточайшие расправы в Риме и повсеместно. После этого презрение к нему за его низкое происхождение усугубилось ненавистью, внушенной страхом перед его свирепостью, так что против него восстала сначала Африка, потом Сенат и весь римский народ, и наконец в заговор оказалась вовлеченной вся Италия. К заговору примкнули его собственные солдаты, осаждавшие Аквилею, которые были раздражены его жестокостью и трудностями осады: видя, что у него много врагов, они осмелели и убили императора.

Я не буду касаться Гелиогабала, Макрина и Юлиана как совершенно ничтожных и неприметно сошедших правителей, но перейду к заключению. В наше время государям нет такой уж надобности угождать войску. Правда, войско и сейчас требует попечения; однако эта трудность легко разрешима, ибо в наши дни государь не имеет дела с солдатами, которые тесно связаны с правителями и властями отдельных провинций, как это было в Римской империи. Поэтому если в то время приходилось больше угождать солдатам, ибо войско представляло большую силу, то в наше время всем государям, кроме султанов, турецкого и египетского, важнее угодить народу, ибо народ представляет большую силу.

Турецкий султан отличается от других государей тем, что он окружен двенадцатитысячным пешим войском и пятнадцатитысячной конницей, от которых зависит крепость и безопасность его державы. Такой государь поневоле должен, отложив прочие заботы, стараться быть в дружбе с войском. Подобным же образом султану египетскому, зависящему от солдат, необходимо, хотя бы в ущерб народу, ладить со своим войском. Заметьте, что государство султана египетского устроено не так, как все прочие государства, и сопоставимо лишь с папством в христианском мире. Его нельзя назвать наследственным, ибо наследниками султана являются не его дети, а тот, кто избран в преемники особо на то уполномоченными лицами. Но его нельзя назвать и новым, ибо порядок этот заведен давно, и перед султаном не встает ни одна из тех трудностей, с которыми имеют дело новые государи. Таким образом, несмотря на то что султан в государстве – новый, учреждения в нем – старые, и они обеспечивают преемственность власти, как при обычном ее наследовании.

ГЛАВА VIII Последствия духа общительности
Чем более народы общаются друг с другом, тем легче они изменяют свои обычаи, так как они чаще видят друг друга и лучше замечают особенности отдельных лиц. Климат, возбуждающий в народе потребность общения, возбуждает в нем также и жажду перемен, а то, что вызывает в народе жажду перемен, формирует также и его вкус. Общество женщин портит нравы и формирует вкус. Желание нравиться более, чем другие, порождает наряды, а желание нравиться более, чем можешь сам по себе, порождает моды. Моды же - дело очень важное. Чем прихотливее становится ум людей, тем более умножают они отрасли своей торговли.
ГЛАВА IX О тщеславии и гордости народов
Тщеславие служит для правительства настолько же полезной пружиной, насколько гордость - опасной. Достаточно только представить себе, с одной стороны, бесчисленные блага, вытекающие из тщеславия: отсюда рождаются роскошь, промышленность, искусство, моды, вежливость, вкус; с другой стороны, вспомним бесчисленное множество зол, порождаемых гордостью некоторых пародов: леность, бедность, пренебрежение всем, истребление народов, случайно оказавшихся под их властью, и даже разрушение своей собственной нации. Леность порождается гордостью, труд следствие тщеславия. Гордость заставляет испанца не работать; тщеславие побуждает француза научиться работать лучше других. Всякий ленивый народ отличается важностью, ибо те, кто не работает, считают себя как бы владыками тех, кто работает. Изучите все народы, и вы увидите, что у большинства их важность, гордость и лень идут рука об руку. Народы Ахима горды и ленивы: у кого нет рабов, тот нанимает раба хотя бы для того только, чтобы он прошел с ним сотню шагов и пронес две кружки риса; эти люди сочли бы за бесчестие нести их сами. Есть много мест на земле, где люди отращивают себе ногти в знак того, что они не работают. Индийские женщины считают для себя стыдом учиться читать. Это, говорят они, дело рабов, поющих гимны в пагодах. В одной касте женщины не прядут; в другой - делают только корзины и цыновки и даже не могут толочь рис; в третьей - они не должны ходить за водой. Гордость установила свои правила и заставляет следовать им. Нет надобности говорить, что нравственные качества производят различные действия в зависимости от других качеств, с которыми они связаны. Так, гордость в сочетании с безмерным честолюбием, возвышенными понятиями и т. д, произвела у римлян всем известные последствия.
ГЛАВА Х О характере испанцев и китайцев
Различные характеры народов являются смесью добродетелей и пороков, хороших и дурных качеств. Есть счастливые смешения, производящие много добра, часто неожиданного, есть и такие, которые столь же неожиданно производят много зла. Честность испанцев славилась во все времена. Юстин говорит нам о верности, которую они проявляют, охраняя вверенное им добро. Они часто жертвовали жизнью, чтобы сохранить его в тайне. Эту верность они сохранили доныне. Все народы, ведущие торговлю в Кадиксе, доверяют свое состояние испанцам и никогда в этом не раскаивались. Но это прекрасное качество в соединении с их ленью образует сочетание, имеющее вредные для них последствия: народы Европы ведут у них на глазах всю торговлю их монархии. Характер китайцев представляет собой другую смесь, противоположную характеру испанцев. Необеспеченность существования развивает в китайцах поразительное трудолюбие и такую чрезмерную жажду стяжания, что ни одна торговая нация не может им довериться. Эта общеизвестная их нечестность сохранила за ними японскую торговлю. Ни один европейский купец не решился попытаться вести ее от их имени, несмотря на то, что их северные приморские области представляли для этого большие удобства.
ГЛАВА XI Размышление
Все это я сказал отнюдь не для того, чтобы уменьшить бесконечное расстояние между пороками и добродетелями: избави бог! Я хотел только объяснить, что не все политические пороки являются порошками нравственными и что не все пороки нравственные являются пороками политическими. Это всегда должны иметь в виду те, кто издает законы, противные общему духу.
ГЛАВА XII О нравах и обычаях в деспотическом государстве
Один из основных принципов деспотического государства состоит в том, что там никогда не следует изменять нравы и обычаи. Ничто скорее этого не вызовет там революции. Причина тут в том, что в этих государствах, так сказать, совсем нет законов. Там есть только нравы и обычаи, разрушив их, вы разрушите все. Законы издаются, а правы внушаются; последние более зависят от общего духа, а первые - от отдельных учреждений; но извращать общий дух столь же и даже более опасно, чем изменять отдельные учреждения. Люди менее общаются друг с другом в странах, где каждый и как начальник, и как подчиненный проявляет произвольную власть и страдает от нее, чем в тех странах, где свобода господствует во всех сословиях. Поэтому нравы и обычаи там менее изменяются, а наиболее укоренившиеся обычаи приближаются к законам. Государю или законодателю приходится там нарушать нравы и обычаи в меньшей степени, чем в любой другой стране мира, Женщин там обыкновенно держат взаперти, и они не имеют никакого влияния. В других странах, где они живут в обществе мужчин, их желание нравиться, а также желание мужчин нравиться им производят постоянные перемены в обычаях. Оба пола портятся и утрачивают свои отличительные и существенные качества; то, что было непреложным, становится произвольным, и обычаи изменяются с каждым днем.
ГЛАВА XIII Обычаи китайцев
Но где обычаи неистребимы, так это в Китае. Там женщины совершенно изолированы от мужчин, а нравы и обычаи преподаются в школах. Там ученого узнают по непринужденности его поклона. Эти обычаи, раз навсегда принятые за правила важными учеными, укореняются там в качестве основных начал нравственности и уже более не изменяются.
ГЛАВА XIV Каковы естественные средства изменения нравов и обычаев народа
Мы сказали, что законы являются частными и точно определенными установлениями законодателя, а нравы и обычаи - установлениями народа в целом. Отсюда следует, что тот, кто желает изменить нравы н обычаи, не должен изменять их посредством законов: это показалось бы слишком тираническим; лучше изменять их посредством внедрения иных нравов и иных обычаев. Итак, государь, который пожелает произвести большие перемены в своем народе, должен преобразовать посредством законов то, что установлено законами, и изменять посредством обычаев то, что установлено обычаями. Изменять же посредством законов то, что должно быть изменено посредством обычаев, - очень дурная политика. Закон, обязывавший московитов брить бороду и укорачивать платье, и насилие Петра I, приказывавшего обрезать до колен длинные одежды каждого, кто входил в город, были порождением тирании. Есть средства бороться с преступлениями: это наказания; есть средства для изменения обычаев: это примеры. Легкость и быстрота, с которыми этот народ приобщился к цивилизации, неопровержимо доказали, что его государь был о нем слишком дурного мнения и что его пароды вовсе не были скотами, как он отзывался о них. Насильственные средства, которые он употреблял, были бесполезны: он мог бы достигнуть своей цели и кротостью. Ом и сам видел, как легко совершались эти перемены. Женщины были затворницами и в известном смысле рабынями. Он призвал их ко двору, велел им одеться по немецкой моде, он сам посылал им материн на платье, - и женщины тотчас же полюбили новый образ жизни, столь благоприятствовавший развитию их вкуса, тщеславия и страстей, и заставили полюбить его и мужчин. Преобразования облегчались тем обстоятельством, что существовавшие нравы не соответствовали климату страны и были занесены в нее смешением разных народов и завоеваниями. Петр I сообщил европейские правы и обычаи европейскому народу с такой легкостью, которой он и сам не ожидал. Власть климата сильнее всех иных властей. Итак, он не нуждался в законах для изменения нравов и обычаев своего народа; было бы достаточно, если бы он сообщил этому народу другие нравы и другие обычаи. Народы, как правило, очень привязаны к своим обычаям. и лишать их этих обычаев при помощи насилия значит делать их несчастными: поэтому надо не изменять обычаи народа, а побуждать народ к тому, чтобы он сам изменил их. Всякое наказание, не обусловленное необходимостью, есть тирания. Закон не есть простое проявление силы; вещи, по своей природе безразличные, не входят в круг его компетенции.
ГЛАВА XV Влияние домашнего управления на политическое
Это изменение нравов женщин окажет, без сомнения, сильное влияние на правление Московского государства. Все тесно связано между собой; деспотизм государя естественно соединяется с рабством женщин, а свобода женщин - с духом монархии.
ГЛАВА XVI
Как некоторые законодатели смешали принципы, управляющие людьми
Нравы и обычаи суть порядки, не установленные законами; законы или не могут, или не хотят установить их. Между законами и нравами есть то различие, что законы определяют преимущественно действия гражданина, а нравы - действия человека. Между нравами и обычаями есть то различие, что первые регулируют внутреннее, я вторые - внешнее поведение человека. Иногда в государстве эти вещи смешиваются. Ликург составил один общий кодекс законов, нравов и обычаев; то же самое сделали и законодатели Китая. Нет ничего удивительного в том, что законодатели Лакедемона и Китая смешали законы, нравы и обычаи; ведь в нравах проявляются законы, а в обычаях - нравы. Главной целью китайских законодателей было стремление обеспечить своему народу спокойную жизнь. Они желали, чтобы люди питали большое уважение друг к другу; чтобы каждый ежеминутно чувствовал, сколь многим он обязан другим; чтобы не было гражданина, который не зависел бы в каком-нибудь отношении от другого гражданина. Поэтому они уделили самое большое внимание правилам вежливости. Поэтому у китайских народов деревенские жители соблюдают между собою такие же церемонии, как люди высокого звания. Это - средство весьма пригодное для того, чтобы внушать кротость, поддерживать мир и порядок в народе и противодействовать порокам, происходящим от крутого нрава. В самом деле, освобождать себя от соблюдения правил приличия не значит ли искать средства для свободного проявления своих недостатков? Правила приличия в этом отношении лучше утонченной учтивости. Учтивость побуждает нас льстить чужим порокам, а правила приличия не дозволяют нам выставлять напоказ наши собственные пороки; это - преграда, которую люди возводят между собою, чтобы помешать себе развращать друг друга. Ликург, установления которого были очень суровы, формируя народные обычаи, не ставил своей целью создать правила приличия; его целью был тот воинственный дух, который он хотел внушить своему народу. Люди, которые постоянно исправляли других и которых постоянно исправляли, люди, которые всегда поучали и которых всегда поучали, - эти простые и суровые люди в своих взаимоотношениях более соблюдали правила добродетели, чем правила приличия.
ГЛАВА XVII Особенные свойства правления в Китае
Законодатели Китая пошли еще дальше: они смешали воедино религию, законы, нравы и обычаи, - все это стало моралью, все это стало добродетелью. Правила, относившиеся к этим четырем пунктам, составили то, что было названо обрядами. Неуклонное исполнение этих обрядов и было торжеством китайского правления. Люди проводили всю свою молодость в изучении их, и всю свою жизнь - в их исполнении. Ученые преподавали эти обряды, чиновники их проповедовали. И так как они обнимали все малейшие житейские дела, то, раз было найдено средство заставить выполнять их в точности, Китай оказался хорошо управляемой страной. Два обстоятельства могли легко запечатлеть эти обряды в сердце и уме китайцев: одно заключалось в их способе письма, настолько сложном, что значительная часть жизни человека посвящалась исключительно этим обрядам, потому что ему надо было сначала научиться читать, а затем прочесть книги, в которых они изложены; другое обстоятельство заключается в том, что правила обрядов, не имеющие в себе ничего духовного, но состоящие из простых предписаний обыденной практики, легче могли убеждать и поражать умы, чем предметы более отвлеченные. Государи, которые вместо того, чтобы управлять при помощи обрядов, управляли силой казней, захотели предоставить казням совершить то, чего они не могут сделать, а именно - создать нравы. Казни могут, конечно, устранить из общества гражданина, который, утратив добрые нравы, нарушает законы; но если добрые нравы утрачены всеми, то можно ли восстановить их посредством казней? Казни, конечно, могут предупредить многие последствия общего зла, но самого зла они не исправят. Поэтому, когда основные начала китайского правления были отвергнуты и нравственность его утрачена, государство впало в анархию и начались революции.
ГЛАВА XVIII Следствие, вытекающее из предыдущей главы
Из этого следует, что Китай не утрачивает своих законов вследствие завоевания. Обычаи, нравы, законы и религия составляют в нем одно нераздельное целое, и изменить все это сразу нельзя. Но так как необходимо, чтобы изменился или победитель, или побежденный, то в Китае этой необходимости всегда подчинялся победитель: у него никогда не было такого тожества между нравами и обычаями, между обычаями и законами, между законами и религией, и ему легче было мало - помалу приспосабливаться к побежденному народу, чем побежденному народу - к победителю. Отсюда вытекает весьма печальное следствие, а именно, что христианство не имеет почти никакой возможности когда-либо утвердиться в Китае. Обеты безбрачия, присутствие женщин в церкви, их необходимое общение со служителями религии, их участие в таинствах, их исповедь на ухо священнику, соборование, единоженство - все это разрушает нравы и обычаи Китая, нанося одновременно удар и его религии, и его законам. Христианская религия своими делами благотворительности, своим общим для всех богослужением и таинствами, кажется. хочет все соединить; обряды китайцев как бы предписывают все разъединять и разлучать. И так как мы уже видели, что это стремление к разъединению составляет вообще характерное свойство духа деспотизма, то мы находим здесь одну из причин, по которым монархическое правление и всякое умеренное правление лучше всего сочетаются с христианством.
ГЛАВА XIX Каким образом произошло у китайцев это объединение религии,
законов, нравов и обычаев
Главной целью законодателей Китая было спокойствие империи. Лучшим средством для этого они сочли подчинение. Исходя из этого представления, они нашли должным внушать почтение к родителям и сосредоточили на этом все свои силы. Они ввели бесчисленные обряды и церемонии для воздаяния им почестей как при жизни, так и после смерти. Но такое почитание умерших неизбежно должно было повлечь за собой подобное же почтение к живым. Церемонии в честь умерших родителей были скорее делом религии; церемонии же в честь живых родителей были скорее делом законов, нравов и обычаев; но и те. и другие были лишь частями одного и того же кодекса, а кодекс этот был очень обширен. Почтение к родителям по необходимости распространялось на всех, кто мог быть отнесен к их числу: на старцев, господ, начальников, императора. Это почтение к родителям предполагало в свою очередь любовь к детям, и, следовательно, такую же любовь стариков к молодым людям, начальников к подчиненным, императора к подданным. Изо всего этого складывались обряды, а из обрядов - общий дух народа. Теперь не трудно будет заметить то отношение, которое могут иметь к основам государственного строя Китая некоторые, казалось бы, самые безразличные вещи. Это государство построено по образцу семьи. Уменьшить в нем отцовскую власть или даже только отменить церемонии, в которых выражается почтение к этой власти, значит ослабить уважение к начальникам, на которых смотрят, как на отцов; начальники не будут уже заботиться о народах, в которых они должны видеть своих детей; и та любовь, которая существует между государем и подданными, тоже мало-помалу исчезнет. Отменить один из этих обрядов значило бы поколебать основы государства. По существу не так уж важно, чтобы невестка каждое утро оказывала те или иные услуги свекрови; но, приняв во внимание, что эти внешние действия постоянно напоминают о чувстве, которое необходимо запечатлеть во всех сердцах н которое должно, охватив все сердца, создать дух, управляющий империей, мы поймем, как необходимо, чтобы продолжало выполняться то или иное определенное действие.
ГЛАВА хх Объяснение одной странности у китайцев
Нам кажется странным, что китайцы, жизнь которых всецело управляется обрядами, тем не менее являются самым плутовским народом на земном шаре. Это особенно обнаруживается в торговле, которая никогда не могла внушить им свойственной ей идеи добросовестности. Там покупатель должен носить с собой свои собственные весы, так как у каждого купца имеется трое весов: тяжелые - для покупок, легкие - для продажи и верные - для людей осторожных. Я надеюсь. что смогу объяснить это противоречие. Законодатели Китая преследовали две цели. Они хотели сделать народ покорным и спокойным и в то же время трудолюбивым и изобретательным. Свойства климата н почвы не дают ему верных, обеспеченных средств к существованию, и только усиленным трудом и изобретательностью он может обеспечить свою жизнь. Когда все повинуются и все работают, государство находится в счастливом положении. Но нужда, а может быть, и природа климата развили у всех китайцев непомерную жажду.стяжаний, а законы не позаботились ограничить ее. Там все запрещено, когда дело идет о приобретении насилием, и все дозволено, когда дело идет о приобретении посредством хитрости или обмана. Не будем же сравнивать китайскую мораль с европейской. В Китае каждому приходилось не упускать из виду того, что ему полезно; если обманщик соблюдал свои выгоды, то обманутый должен был подумать о своих. В Ла-кедемоне было дозволено воровать; в Китае дозволяется обманывать.
ГЛАВА XXI Каково должно быть отношение законов к нравам и обычаям
Только весьма своеобразные учреждения смешивают подобным образом такие естественно разделенные вещи, как законы, нравы и обычаи; но и там, где они разделены, между ними все же сохраняется самая тесная связь. Когда Солона спросили, дал ли он афинянам лучшие из всех законов, он отвечал: "Я дал им лучшие из тех, которые они могли вынести". Вот прекрасные слова, которые должны принять к сведению все законодатели. Когда божественная премудрость сказала еврейскому народу: "Я дал вам правила, которые не хороши", то это значило, что они были хороши только в относительном смысле. В этом заключается ключ к пониманию всех затруднений, которые могут быть вызваны законами Моисея.
ГЛАВА XXII Продолжение той же темы
У народа с хорошими нравами законы отличаются простотой. Платон говорит, что Радамант, управлявший народом чрезвычайно религиозным, быстро оканчивал все процессы, отбирая лишь у тяжущихся показания под присягой по каждому пункту их дела. Но тот же Платон говорит, что если народ не религиозен, то присягой следует пользоваться только в том случае, когда присягающий - лицо незаинтересованное, каковы судья и свидетели.
ГЛАВА XXIII Как законы следуют за нравами
Пока у римлян не были испорченные нравы, они не имели особого закона против казнокрадства. Когда же это преступление начало появляться, оно показалось до такой степени позорным, что присуждение возвратить похищенное почиталось величайшим наказанием. Об этом свидетельствует суд Сципиона.
ГЛАВА XXIV Продолжение той же темы
Законы, поручающие опеку матери, направлены главным образом на охранение личности опекаемого; а законы, поручающие опеку ближайшему наследнику, имеют в виду главным образом сохранность имущества. У народов с испорченными нравами лучше поручать опеку матери; там же, где законодатель может доверять нравам граждан, опека поручается либо наследнику имущества, либо его матери, а иногда им обоим. Тот, кто вдумается в римские законы, найдет, что сказанное мною согласно с их духом. Во время создания законов двенадцати таблиц у римлян были превосходные нравы. Опека была тогда поручена ближайшему родственнику малолетнего на том основании, что обязанности, опеки должны нести те, кому могут достаться выгоды наследства. Жизнь малолетнего не почиталась в опасности, несмотря на то, что она была отдана в руки того, кому была выгодна его смерть. Но когда нравы римлян изменились, изменился и образ мыслей законодателей. "Если завещатель, назначивший своему малолетнему наследнику преемника, опасается, как бы тот не стал чинить козни против этого наследника, то завещатель, - говорят Кай и Юстиниан, - может оставить открытой одну вульгарную субституцию, а пупиллярную поместить в такой части завещания, которую можно будет вскрыть лишь по истечении известного времени". Вот опасения и предосторожности, не известные прежним римлянам.
ГЛАВА XXV Продолжение той же темы
Римский закон позволял брачующимся делать друг другу подарки до бракосочетания, после него дарить что-либо уже воспрещалось. Этот закон основывался на нравах римлян, которых брак привлекал только воздержанным, скромным и простым образом жизни, но которые могли поддаться соблазну домашнего ухода, удобств и благополучия целой жизни. Закон вестготов требовал, чтобы жених не дарил невесте более десятой части своего имущества и не дарил ей ничего в первый год брака. Это тоже вытекало из нравов страны. Законодатели хотели обуздать испанское хвастовство, которое склонно поражать умы блеском своей чрезмерной щедрости. Римляне своими законами противодействовали некоторым слабостям самой прочной в мире власти - власти добродетели. Испанцы своими законами хотели предупредить дурные последствия самой непостоянной в мире тирании - тирании красоты.
ГЛАВА XXVI Продолжение той же темы
Закон Феодосия и Валентиниана заимствовал причины развода из древних нравов и обычаев римлян. К этим причинам он отнес действие мужа, который наказал бы свою жену недостойным для свободнорожденного человека образом. Эта причина была опущена в последующих законах, потому что нравы в этом отношении уже изменились; обычаи Востока заняли место европейских. Из истории известно, что главный евнух императрицы, жены Юстиниана II, угрожал ей тем наказанием, которым наказывают детей в школах. Только уже установившиеся или близкие к тому, чтобы установиться, нравы способны навести на подобную мысль. Мы видели, как законы приспосабливаются к нравам; посмотрим теперь, как нравы приспосабливаются к законам.
ГЛАВА XXVII Каким образом законы могут способствовать образованию нравов,
обычаев и характера народа
Обычаи рабского народа составляют часть его рабства; обычаи свободного народа составляют часть его свободы. В книге одиннадцатой 98 я говорил о народе свободном и указал на принципы его государственного строя. Посмотрим теперь, какие результаты должны были проистекать из этого строя, какой характер мог сложиться под его влиянием, какие обычаи были им порождены. Я не говорю, что большая часть законов, нравов и обычаев такого народа не была произведена климатом, но хочу только сказать, что его нравы и обычаи должны быть тесно связаны с его законами. Так как у этого народа имеются две видимые власти - законодательная и исполнительная - и так как каждый гражданин обладает там собственной волей и может распоряжаться своей независимостью, как ему угодно, то большая часть людей будет там предпочитать какую-нибудь одну из этих властей " по той причине, что у большинства обыкновенно не хватает ни справедливости, ни рассудка, чтобы равно оценить обе. И так как исполнительная власть, располагающая всеми должностями, может там возбуждать большие надежды народа, не внушая страха, то на ее стороне окажутся все, кого она удовлетворила, и против нее выступят все те, кому нечего от нее ожидать. Так как там предоставлена свобода всем страстям, то ненависть, ревность, зависть, жажда обогащения и отличий обнаружатся во всей своей силе. Если бы этого не произошло, то государство уподобилось бы изнуренному болезнью человеку, у которого нет страстей, потому что нет совсем и сил. Взаимная ненависть обеих партий там никогда не прекратится, потому что она всегда будет бессильна. Эти партии состоят из людей свободных; поэтому если бы одна из них слишком взяла верх над другой, то свобода стала бы действовать для понижения первой, а граждане подобно рукам, помогающим телу, старались бы приподнять другую. Так как в этом народе каждая отдельная личность, пользуясь своей независимостью, может беспрепятственно предаваться собственным причудам и прихотям, то люди часто будут переходить из одной партии в другую, покидая ту, где находятся их друзья, чтобы примкнуть к противоположной, где они найдут всех своих врагов, и в этом народе часто будут нарушаться законы и дружбы, и ненависти. Монарх будет там находиться в положении частного лица и вопреки обычным правилам благоразумия часто окажется вынужденным доверяться тем, которые его всего более оскорбляли, и лишать своей милости тех, которые всего лучше ему служили, делая под давлением необходимости то, что другие государи делают по свободному решению.

«В.С. АНТИПОВ ПРАКТИКУМ ПО ИСТОРИОГРАФИИ ИСТОРИИ НОВОГО ВРЕМЕНИ СТРАН ЗАРУБЕЖНОЙ ЕВРОПЫ (учебное пособие к курсу Историография всеобщей истории) ЧАСТЬ...»

-- [ Страница 2 ] --

Для нации, у которой порождаемая климатом болезнь удручает душу до такой степени, что поселяет в ней отвращение ко всему на свете, вплоть до самой жизни, для людей, которым всё стало невыносимо, - наиболее подходящим образом правления был бы тот, при котором они не могли бы возлагать вину за своё несчастье на одно лицо, при котором страной управляют не столько люди, сколько законы, и потому для изменения государственного строя пришлось бы ниспровергать самые законы.

И если бы при этом та же нация получила от климата некоторую нетерпеливость характера, которая не позволяла бы ей долго терпеть однообразие, то очевидно, что образ правления, о котором мы только что говорили, оказался бы для неё ещё более подходящим.

Эта нетерпеливость характера сама по себе ещё не имеет большого значения, но в соединении с мужеством она может стать великим благом.

Она не похожа на ту лёгкость, с которой люди принимаются за дела неизвестно зачем и оставляют их неизвестно почему.

Она ближе к настойчивости, потому что порождается таким живым ощущением зла, которое не притупляется даже привычкой терпеть его.

Такой характер у народа свободного был бы очень большим препятствием для происков тирании, действия которой обыкновенно бывают столь же вялы и медлительны при её начале, как они быстры и решительны в конце, которая начинает помогать одной рукой для того, чтобы вслед затем угнетать всем бесчисленным множеством своих рук.

Порабощению всегда предшествует усыпление. Но народ, который не знает покоя ни в каком положении, который постоянно как бы ощупывает себя, обнаруживая все свои больные места, такой народ не может поддаться сну.

Политика – беззвучная пила, которая незаметно совершает свою работу и медленно достигает своей цели. Но люди, о которых мы только что говорили, не были бы в состоянии выдержать медлительность, мелочность хладнокровных переговоров; тут они нередко оказывались бы слабее всякой другой нации и могли бы утратить посредством своих трактатов то, что приобрели своим оружием.

Монтескьё Ш.Л. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1955. С. 359 – 360.

Вопросы и задания

1. Заполните таблицу «Монтескьё о роли географического фактора в историческом процессе».

2.Заполните таблицу «Оценка взглядов Монтескьё на роль географического фактора в историческом процессе». Перечислите положения Монтескьё, мотивируйте, почему они представляются вам спорными или бесспорными.

5. Монтескьё Ш.Л.

[Об истории России] Монтескьё стал свидетелем Северной войны и выхода России на роль одной из ведущих европейских держав. Как и другие французские просветители, он внимательно следил за деятельностью Петра I, пытаясь объяснить успехи России с позиций рационалистической трактовки исторического процесса. Монтескьё, верный своей теории о роли географического фактора, объясняет неизбежность и относительную лёгкость перемен, произведённых Петром I, принадлежностью России к Европе, общими особенностями климата. Как видно из текста, Монтескьё, в отличие от многих современных ему мыслителей, свойственны некоторые элементы историзма. К истории России он подходит конкретно - исторически, по его мнению, реформы могут быть проведены успешно только тогда, когда они подготовлены предшествующим развитием страны. Он убеждён, что новая ступень в развитии общества не может быть произвольной, она обязательно является продолжением предшествующего этапа развития и возникает в неразрывной связи со своим прошлым.

[О реформах Петра I] Мы сказали, что законы являются частными и точно определёнными установлениями законодателя, а нравы и обычаи – установлениями народа в целом. Отсюда следует, что тот, кто желает изменить нравы и обычаи, не должен изменять их посредством законов: это показалось бы слишком тираническим; лучше изменять их посредством внедрения иных нравов и иных обычаев.

Итак, государь, который пожелает произвести большие перемены в своём народе, должен преобразовать посредством законов то, что установлено законами, и изменять посредством обычаев то, что установлено обычаями. Изменять же посредством законов то, что должно быть изменено посредством обычаев, очень дурная политика.

Закон, обязывавший московитов брить бороду и укорачивать платье, и насилие Петра 1, приказывавшего обрезать до колен длинные одежды каждого, кто входил в город, были порождением тирании. Есть средство бороться с преступлениями: это наказания; есть средство для изменения обычаев: это примеры.

Лёгкость и быстрота, с которой этот народ приобщился к цивилизации, неопровержимо доказали, что его государь был о нём слишком дурного мнения и что его народы вовсе не были скотами, как он отзывался о них. Насильственные средства, которые он употреблял, были бесполезны: он мог бы достигнуть своей цели и кротостью.

Он и сам видел, как легко совершались эти перемены. Женщины были затворницами и в известном смысле рабынями. Он призвал их ко двору, велел им одеться по немецкой моде, он сам посылал им материи на платье, - и женщины тотчас же полюбили новый образ жизни, столь благоприятствовавший развитию их вкуса, тщеславия и страстей, и заставили полюбить его и мужчин.

Преобразования облегчались тем обстоятельством, что существовавшие нравы не соответствовали климату страны и были занесены в неё смешением разных народов и завоеваниями. Пётр 1 сообщил европейские нравы и обычаи европейскому народу с такой лёгкостью, которой он и сам не ожидал. Власть климата сильнее всех иных властей.

Перевод А.Г. Горнфельда и М.М. Ковалевского.

Монтескьё Ш.Л. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1955. С. 416 – 417.

Карл ХII

Этот государь, опиравшийся только на свои собственные силы, погубил себя потому, что строил замыслы, требовавшие для своего выполнения долгой войны, которая была не по силам его государству.

Он задумал сокрушить государство не в период упадка, а империю в период её зарождения. Для московитов война с ним явилась хорошей школой. После каждого поражения они приближались к победе и, терпя внешний урон, научались внутренней обороне.

Блуждая по пустыням Польши, которые как бы стали частью Швеции, он считал себя повелителем мира, между тем как его главный враг укреплялся против него, теснил его, утверждался на берегах Балтийского моря и частью разрушал, частью завоёвывал Ливонию.

Швеция походила на реку, течению которой дали другое направление, поставив плотину у её истока.

Не Полтава погубила Карла, он все равно погиб бы, если не в этом, так в другом месте. Случайности фортуны можно легко исправить, но нельзя отразить события, постоянно порождаемые природой вещей.

Перевод А.Г. Горнфельда и М.М. Ковалевского.

Монтескьё Ш.Л. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1955. С. 282 – 283.

Вопросы и задания

1. Согласны ли Вы с утверждением Монтескьё, что Пётр I напрасно использовал силу при проведении в России реформ?

2. В чём проявляется историзм Монтескьё?

6. Монтескьё Ш.Л.

О богатствах, извлечённых Испанией из Америки Пример текста Монтескьё, посвящённого экономической истории. Учёный весьма компетентно анализирует экономический сюжет, излагает ход событий, приведший к тяжёлым экономическим последствиям для Испании, вступлению её в длительный период стагнации. Речь идёт о т. н. «революции цен» XVI века– быстром повышении товарных цен в европейских странах, вызванном массовым привозом из недавно открытой Америки золота и серебра. Некоторые положения Монтескьё позволяют видеть в нём предшественника физиократов – сторонников экономической школы, утверждавшей, что «чистый продукт» создаётся только сельскохозяйственным трудом. Многие оценки Монтескьё по рассматриваемой проблеме были приняты последующими историками, сохранили своё значение до настоящего времени.

Если Европа получила столько выгод от торговли с Америкой, то естественно было бы думать, что самые большие выгоды выпали при этом на долю Испании. Она вывезла из Нового Света колоссальное количество золота и серебра, несравненно превосходившее то, которое имелось в Европе до этой поры.

Но, - чего никто не мог бы предположить, - бедность преследовала её по пятам. Филипп II, наследовавший Карлу Y, был вынужден понести знаменитое, всему миру известное банкротство; ещё ни одному государю не пришлось столько вынести от ропота, дерзости и возмущений своих всегда дурно оплачиваемых войск.

С этого времени испанская монархия неизменно склонялась к упадку по той причине, что в самой природе её богатств заключался внутренний естественный порок, который уничтожал их и с каждым днём проявлялся всё сильнее.

Золото и серебро – богатство фиктивное, состоящее из знаков. Знаки эти очень прочны и по самой своей природе разрушаются очень медленно. Но, чем более возрастает их количество, тем более они обесцениваются, потому что они начинают представлять меньшее количество вещей.

Завоевав Мексику и Перу, испанцы забросили разработку естественных богатств в погоне за богатством, состоящим из этих обесценивающихся знаков. Золото и серебро были очень редки в Европе. Испания, внезапно ставшая обладательницей огромного количества этих металлов, увлеклась надеждами, которых ранее никогда не имела. Богатства, найденные ею в покорённых странах, составляли лишь малую часть того, что находилось в их рудниках. Индейцы скрыли часть этих богатств; кроме того, этот народ, у которого золото и серебро служили лишь для украшения храмов его богов и дворцов его государей, не разыскивал эти металлы так жадно, как мы; наконец, он не обладал искусством добывать металлы из любых рудников, и разрабатывал только те рудники, где отделение их производится огнём, так как ему неизвестно было употребление ртути, а может быть, и сама ртуть.

Между тем количество денег в Европе скоро удвоилось, что отразилось на ценах всех товаров, которые так же увеличились вдвое.

Испанцы рылись в рудниках, прокапывали горы, изобрели машины для вычерпывания воды и, ставя ни во что жизнь индейцев, нещадно заставляли их работать. Когда количество денег в Европе удвоилось, получаемая от них Испанией прибыль уменьшилась вдвое, так как она каждый год получала всё то же количество металла, который стал вдвое дешевле.

По прошествии некоторого времени количество денег снова вдвое увеличилось, а прибыль соответственно вдвое уменьшилась.

Она уменьшилась даже больше чем вдвое, и вот почему.

Чтобы извлечь золото из рудников, обработать его надлежащим образом и перевезти в Европу, требовались определённые издержки. Положим, что величина их выражается отношением 1 к 64; после того как количество денег удвоилось и, следовательно, цена их стала вдвое меньше, величина издержек выражалась отношением 2 к 64, так что корабли, привезшие в Испанию прежнее количество золота, на самом деле привозили туда товар, который ценился вдвое дешевле, а стоил вдвое дороже.

Идя, таким образом, от удвоения к удвоению, мы обнаружим, каким образом прогрессировали причины истощения испанских богатств… Португальцы нашли в Бразилии так много золота, что неизбежным последствием этого должно быть значительное уменьшение прибыли у испанцев, а так же и у них самих.

Не раз приходилось слышать мне жалобы на недальновидность советников Франциска I, которые оттолкнули Христофора Колумба, предлагавшего им Индию. На самом деле, они, может быть, по своему неразумию поступили очень благоразумно.

Испания же уподобилась тому безрассудному королю, который испросил у богов, чтобы всё, до чего он коснётся, обращалось в золото, и потом был вынужден умолять их избавить его от такого бедствия.

Компании и банки, учреждённые многими народами, довершили упадок золота и серебра в качестве знаков стоимости товаров, так как посредством новых фикций они до такой степени размножили эти знаки, что золото и серебро утратили своё исключительное значение и должны были подешеветь.

Таким образом, публичный кредит заменил собою рудники и этим ещё больше уменьшил доходность испанских рудников.

Правда, голландцы посредством своей торговли с Ост-Индией придали некоторую ценность испанским товарам, так как в обмен на произведения Востока они вывозили деньги и этим освобождали Испанию и Европу от некоторой части товаров, имевшихся там в избытке.

Эта торговля была одинаково выгодна как для занимавшихся ею народов, так и для Испании, которую она, казалось бы, затрагивала лишь косвенно.

На основании всего сказанного можно судить о тех постановлениях испанского совета, которыми запрещалось употреблять золото и серебро для позолоты и тому подобных излишеств.

Это все равно, как если бы голландские штаты запретили потребление корицы.

Сказанное мною не относится ко всем рудникам вообще:

рудники Германии и Венгрии, дающие очень немного сверх стоимости их разработки, очень полезны. Они находятся на территории самого государства и дают работу множеству людей, потребляющих излишние припасы страны. Это, собственно говоря, отечественная мануфактура.

Рудники Германии и Венгрии содействуют развитию земледелия, а разработка рудников Мексики и Перу разрушает его.

Америка и Испания – две державы, подвластные одному и тому же государю; но Америка – главная, а Испания – лишь побочная держава. И тщетно политика хочет привлечь главную державу к побочной; Америка всегда привлекает к себе Испанию.

В Америку ежегодно привозится товаров на сумму около 50 миллионов, причём доля Испании составляет всего 2,5 миллиона. Таким образом, Америка ведёт торговлю на 50 миллионов, а Испания – на 2,5 миллиона.

Доходы, зависящие от случая, не связанные ни с промышленностью страны, ни с численностью её населения, ни с её земледелием, составляют самый дурной род богатства. Испанский король, получающий огромные суммы от своей таможни в Кадиксе, является лишь очень богатым человеком в очень бедном государстве. Всё идёт от иностранцев к нему почти без всякого участия его подданных; эта торговля не зависит от хорошего или бедственного состояния его государства.

Этот государь был бы гораздо могущественнее, если бы ту же сумму, которую доставляет ему кадикская таможня, он получал от каких-либо провинций Кастилии. Его личное богатство было бы тогда следствием богатства его страны; его благоденствующие провинции оказали бы влияние на все прочие; всем им вместе стало бы легче нести общие тяготы, и вместо великой сокровищницы Испания имела бы великий народ.

Перевод А.Г. Горнфельда и М.М. Ковалевского.

Монтескьё Ш.Л. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1955С. 477 – 480.

Вопросы и задания

1. Дайте сжатое изложение, по Монтескьё, причин бедности Испании.

2. Можно ли извлечь из текста Монтескьё какие-либо уроки для изучения истории других стран, в том числе и России?

7. Монтескьё Ш.Л.

Как торговля проложила себе в Европе путь среди варварства Перед нами пример текста Монтескьё, посвящённого истории социального института. Обращает на себя внимание компетентный анализ мыслителем экономических проблем. Ясно видно на стороне какого социального слоя находятся симпатии автора.

Он негативно оценивает схоластиков - клерикалов и корыстолюбие феодальных правителей, стоящих на пути развития торговли, предстаёт безусловным сторонником свободного развития товарно-денежных отношений. Под «кротким управлением», о котором говорится в последнем абзаце, имеется в виду одно из главных требований либерализма: максимальное ограничение вмешательства государства в экономическую жизнь. Анализ проводится Монтескьё с позиций методологии рационализма, все неудачи и успехи развития торговли он связывает с ошибками или прозрениями человеческого разума.

Перенесённая в Европу философия Аристотеля пришлась по вкусу людям утончённого ума, которые во времена невежества слывут за умных людей. Схоластики пристрастились к ней и заимствовали у этого философа множество мнений о займе под проценты, вместо того, чтобы руководствоваться в этом деле простыми правилами Евангелия. Они осудили проценты безусловно, во всех случаях. Вследствие этого торговля, бывшая до тех пор профессией людей низкого происхождения, стала к тому же и профессией людей нечестных, так как, запрещая какое-либо дело, само по себе дозволительное или необходимое, мы тем самым только принуждаем быть нечестными людей, которые им занимаются.

Тогда торговля перешла в руки народа, считавшегося в то время презренным, и вскоре её перестали отличать от самого ужасного ростовщичества, от монополий и всех бесчестных средств добывания денег.

Евреи, обогащавшиеся посредством своих вымогательств, в свою очередь подверглись столь же жестокому ограблению со стороны государей, что утешало народ, но не облегчало его положения.

По тому, что происходило в Англии, можно судить о том, что делалось в других странах. Король Иоанн, пожелав завладеть имуществом евреев, заключил их в тюрьмы, и у редкого из заключённых не было там хотя бы выколото по одному глазу.

Так этот король отправлял правосудие. Один из евреев, у которого вырвали семь зубов, по одному в день, дал на восьмой день 10 тысяч серебряных марок. Генрих III вытребовал у йоркского еврея Аарона 14 тысяч марок серебром для себя и 10 тысяч для королевы. В те времена проявляли жестокое насилие, делая то, что теперь совершается в Польше несколько более умеренно. Не имея возможности запустить руку в кошелёк своих подданных по причине их привилегий, короли подвергали пытке евреев, которые не считались гражданами.

Наконец, вошло в обычай конфисковывать всё имущество у евреев, принимавших христианство. О существовании этого странного обычая мы знаем по изданному в его отмену закону. Причины, приводимые для его объяснения, были вздорные. Говорили, что евреев хотели испытать и совершенно очистить от власти дьявола. Но очевидно, что эта конфискация была для короля и сеньоров своего рода возмещением за те поборы, которые они взимали с евреев и которых лишались при переходе последних в христианство. В те времена на людей смотрели, как на земельные участки. Я хочу лишь мимоходом отметить, как из века в век издевались над этим народом. У евреев конфисковывали имущество, когда они выражали желание стать христианами, а вскоре их стали сжигать за то, что они не хотели принимать христианства.

И всё же торговля пробивала себе путь из самых глубин насилия и отчаяния. Евреи, которых изгоняли попеременно то из одной, то из другой страны, нашли средство обезопасить своё имущество и этим навсегда лишили государей возможности изгонять их, так как государи, весьма желавшие избавиться от них, не имели никакого желания избавиться от их денег.

Они изобрели вексель, посредством которого торговля ограждалась от насилия и могла удержаться повсюду, так как благодаря ему имущество богатейших торговцев принимало неуловимую форму, в которой оно могло переноситься всюду, не оставляя следа нигде.

Богословы были вынуждены ограничить свои предписания, и торговля, которой силой было навязано бесчестие, возвратилась, так сказать, в лоно чести.

Итак, умствованиям схоластиков мы обязаны всеми бедствиями, сопровождавшими разрушение торговли, а корыстолюбию государей – изобретением вещи, которая некоторым образом поставила торговлю вне их произвола.

С этого времени государям пришлось проявлять благоразумие, о котором они прежде и не помышляли, так как установленная опытом несостоятельность крутых мер власти ясно доказывала, что благоденствие может быть достигнуто только кротким управлением.

Перевод А.Г. Горнфельда и М.М. Ковалевского.

Монтескьё Ш.Л. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1955. С. 472 – 474.

Вопросы и задания

1. Какие положения текста позволяют отнести Монтескьё к сторонникам общественных преобразований в интересах буржуазии?

2. Почему исторический анализ, проведённый Монтескьё, может быть охарактеризован, как принадлежащий просветителю – рационалисту XVIII века?

Семинар № 5. Исторические взгляды Вольтера Вопросы

1. Жизнь и деятельность Вольтера.

2. Вольтер о предмете и задачах исторического познания.

3. Вольтер о истории России.

Доклады и сообщения

1.Жизненный путь Вольтера.

2.История создания труда Вольтера «Россия в царствование Петра Великого».

Источники Библиотека Вольтера: Каталог книг. М.; Л.: АН СССР, 1961.

Вольтер. Собрание сочинений: В 3 –х томах. М.: Сигма – пресс, 1998.

Вольтер. Бог и люди: Статьи, памфлеты, письма. В 2 -х томах. М.: АН СССР, 1961.

Вольтер. Избранное. М.: Терра, 1998. 544 с.

Вольтер. Избранные произведения. М.: Художественная литература, 1947. 644 с.

Вольтер. История Карла XII, короля Швеции и Петра Великого, императора России. СПб.: Лимбус – пресс, 1999. 297 с.

Вольтер. Философские сочинения. М.: Наука, 1988. 750 с.

Письма Вольтера. М.; Л.: АН СССР, 1956. 431 с.

Новые тексты переписки Вольтера. Письма к Вольтеру. Л.:

Наука, 1970. 447 с.

Обязательная литература Историография истории нового времени стран Европы и Америки. М.: Высшая школа, 1990. С. 24 - 35.

Дополнительная литература Алексеев М.П. Вольтер и русская культура // Вольтер: Статьи и материалы. Л.: ЛГУ, 1947. С. 7 – 12.

Альбина Л.Л. Вольтер – историк в своей библиотеке // Новая и новейшая история. 1979. №2. С. 145 – 154.

Артамонов С.Д. Вольтеровская «История Карла XII» // Вопросы истории. 1972. № 6. С. 210 – 214.

Артамонов С.Д. Вольтер и его век. М.: Просвещение, 1980. 223 с.

Беркова К.Н. Вольтер. М.: Соцэкгиз, 1931. 220 с.

Виппер Р.Ю. Общественные учения и исторические теории XVIII

XIX веков: Теории прогресса. Иваново: Основа, 1925. 196 с.

Волгин В.П. Политические идеи Вольтера // Известия АН СССР. Серия истории и философии. Т. II. №1. 1945. С. 3 – 13.

Волгин В.П. Вольтер – историк // Исторический журнал.

1945. № 4. С. 64 – 70.

Волгин В.П. Историческое значение Вольтера // Вольтер:

Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. С. 5 – 56.

Волгин В.П. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII веке. М.: АН СССР, 1958. 415 с.

Вольтер: По Коллини, Ваньеру, Штраусу и другим. СПб.:

Товарищество «Знание», 1899. 150 с.

Вольтер в России: Библиографический указатель 1735 – 1995.

Русские писатели о Вольтере. М.: Рудомино, 1995. 388 с.

Вольтер и Россия. М.: Наследие, 1999. 170 с.

Вольтер: Статьи и материалы. Л.: ЛГУ, 1947. 222 с.

Вольтер. Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. 499 с.

Державин К.Н. Китай в философской мысли Вольтера // Вольтер. Статьи и материалы: Л.: ЛГУ, 1947. С. 86 – 114.

Державин К.Н. Вольтер. М.: АН СССР, 1946. 484 с.

Заборов П.Р. Русская литература и Вольтер: XVIII – первая треть XIX века. Л.: Наука, 1978. 245 с.

Косминский Е.А. Вольтер как историк // Вольтер: Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. С. 151 –182.

Косминский Е.А. Лекция 15: Историография Просвещения во Франции: Вольтер как историк // Историография средних веков. V в.

– середина XIX в. Лекции. М. МГУ. 1963. С. 187 – 202.

Кузнецов В.Н. Франсуа Мари Вольтер. М.: Мысль, 1978. 223 с.

Кулябко Е.С., Соколова Н.В. Источники вольтеровской «Истории Петра» // Французский ежегодник. 1964. М.: АН СССР,

1965. С. 274 – 278.

Люблинский В.С. Вольтер в советских фондах // Вольтер:

Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. С. 315 – 338.

Люблинский В.С. Новое в русских связях Вольтера // XVIII век. Сборник № 3. М.; Л.: АН СССР, 1958. С. 432 – 439.

Люблинский В.С. Подлинники переписки Вольтера с Екатериной II // Французский ежегодник. 1967. М.: АН СССР, 1968.

С. 266 – 273.

Люблинский В.С. Библиотека Вольтера: Исторический очерк // Люблинский В.С. Книга в истории человеческого общества. М. Наука, 1972. С. 265 – 321.

Момджян Х.Н. Вольтер // Момджян Х.Н. Французское Просвещение XVIII века: Очерки. М.: Мысль, 1983. С. 109 – 128.

Нечкина М.В. Вольтер и русское общество // Вольтер: Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. С. 57 – 94.

Шахов А. Вольтер и его время. Лекции по истории французской литературы, читанные в Московском университете. СПб.:

Типография Тренке и Фюсно, 1907. 352 с.

ТЕКСТЫ

1. Вольтер

– – –

Текст является фрагментом большой статьи Вольтера «История», одной из наиболее важных в Энциклопедии среди посвящённых вопросам теории исторического познания. Статья опубликована в восьмом томе (1765 год). Предлагаемый отрывок позволяет уяснить представление просветителей о целях исторического исследования, призванного, по их мнению, выявить пути «разумного» развития общества, дать рекомендации по его совершенствованию.

Эта польза состоит в сравнении законов и нравов чужих стран с собственными, которое может сделать государственный деятель или гражданин; это сравнение побуждает современные нации соревноваться друг с другом в искусствах, торговле, земледелии. Крупные ошибки в прошлом очень полезны во всех отношениях. Нельзя не напоминать вновь и вновь о преступлениях и несчастьях, причинённых бессмысленными распрями. Бесспорно, что напоминание о них мешает их повторению. Знаменитый маршал Саксонский добывал всеми способами сведения о том, что он называл «позициями», именно потому, что он прочёл подробные известия о битвах при Креси, Пуатье, Азенкуре, Сен-Кантене, Гравелине и т.д.

Примеры оказывают большое влияние на ум государя, если он читает со вниманием. Тогда он увидит, что Генрих IV начал свою большую войну, которая должна была изменить европейскую систему, только после того, как достаточно обеспечил основу для такой войны, чтобы иметь возможность выдержать её в течение многих лет без всякой финансовой поддержки.

Он увидит, что королева Елизавета, благодаря лишь одним ресурсам торговли и разумной экономии могла сопротивляться могущественному Филиппу Второму и что из сотни кораблей, высланных ею в море против непобедимого флота, три четверти были поставлены торговыми городами Англии.

То, что при Людовике XIV территория Франции не пострадала за все девять лет неудачнейшей войны, доказывает пользу пограничных крепостей, которые он построил. Напрасно автор труда о причинах падения Римской империи порицает Юстиниана за то, что он проводил такую же политику, что и Людовик XIV. Ему следовало бы порицать лишь тех императоров, которые не позаботились о пограничных крепостях и открыли ворота империи перед варварами.

Наконец, большая польза современной истории и её преимущество перед древней состоит в том, что она учит всех властителей тому, что, начиная с ХV века страны всегда объединялись против чрезмерно усилившейся державы. Эта система равновесия была неизвестна древним и в этом причина успеха римского народа, который, создав армию, превосходившую войска других народов, подчинил их один за другим от Тибра до Ефрата.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

Примечания Маршал Саксонский (1696 – 1750) – маршал Франции. Выиграл ряд крупных сражений в войнах за польское и австрийское наследство. Автор военно-теоретических работ. Предугадал многие пути развития военного дела во второй половине XVIII века.

Битва при Креси – селение в Северной Франции. Здесь 26 августа 1346 года английские войска разгромили французские.

Победа англичан была одержана благодаря действиям лучников.

Битва при Пуатье – город во Франции, около которого произошла одна из важнейших битв Столетней войны между англичанами и французами. Завершилась разгромом французских рыцарей, в первую очередь, благодаря действиям английских лучников.

Битва при Азенкуре – селение в Северной Франции, где 25 октября 1425 года произошла битва между англичанами и французами. Последние потерпели поражение.

Битва при Сен-Кантене – город во Франции на реке Сомме.

Здесь испанские войска в 1557 году разбили французскую армию в ходе войны между двумя странами (1552 – 1559).

Битва при Гравелине – город в Северной Франции. Здесь в 1558 году испанские войска одержали победу над французами.

Генрих IV (1553 – 1610) – король Франции с 1589 года, первый из династии Бурбонов. Во внешней политике придерживался антигабсбургской ориентации. Готовил большую войну с Габсбургами, но был убит, не успев начать её.

Королева Елизавета I Тюдор (1533 – 1603) – королева Англии с 1556 года.

Филипп Второй (1527 – 1598) – король Испании с 1556 года.

Непобедимый флот – «Непобедимая армада», отправленная в 1588 году Филиппом II для завоевания Англии. Половина кораблей погибла в результате атак английского флота и шторма.

Людовик XIV (1638 – 1715) – король Франции с 1643 года, из династии Бурбонов. В годы его правления на северной границе страны были построены мощные крепости.

Девять лет неудавшейся войны – речь идёт о Войне за испанское наследство (1701 – 1714). Велась Людовиком XIV против большой европейской коалиции во главе с Англией. В результате войны Франция утратила доминирующие позиции в Западной Европе. Вольтер неправильно называет число лет войны.

Юстиниан I – византийский император (527 – 565). Вёл активное строительство крепостей вдоль границ, особенно по Дунаю, с целью защиты от варваров.

Cистема равновесия – принцип международных отношений, согласно которому державы должны стремиться не допускать излишнего усиления одной из них, опасного для остальных. Использовался в документах международного права XVIII века.

Вопросы и задания

1. В чём видит Вольтер пользу исторического знания?

2. Сравните современные представления и представления просветителей XVIII века о пользе исторического знания.

2. Вольтер [О предмете истории] Отрывок из статьи «История». Историки Просвещения, прежде всего Вольтер, значительно расширили представление о предмете исторического исследования. Вольтеру принадлежит идея об изучении общества в целом, как системы и главного предмета исторического познания. Им была выдвинута идея изучения истории промышленности, хозяйственной жизни, техники, реализованная его последователями в Энциклопедии. Не случайно её полное название Энциклопедия или Толковый словарь наук, искусств и ремёсел». Расширили просветители и географические границы исторического исследования, преодолев европоцентризм, господствовавший до них в изучении прошлого. Предлагаемый отрывок проникнут характерным для Вольтера скепсисом по отношению к взглядам историков предшествующих эпох.

История - это изложение фактов, приведённых в качестве истинных, в противоположность басне, которая является изложением фактов ложных.

Существует история мнений, которая есть не что иное, как собрание людских заблуждений; история (механических) искусств является, возможно, самой полезной из всех, когда она сочетает изучение изобретений и прогресса (механических) искусств с описанием их механизма; естественную историю неточно называют историей, так как она составляет существенную часть физики.

История событий делится на священную и гражданскую.

Священная история - это ряд божественных и чудесных действий, с помощью которых богу было угодно некогда руководить еврейским народом, а ныне испытывать нашу веру. Я совсем не коснусь этого почтенного предмета.

Фундамент всякой истории составляют рассказы отцов детям, передаваемые из поколения в поколение; первоначально они являются лишь вероятными, но с каждым поколением степень вероятности падает. Со временем басня разрастается, а истина исчезает, поэтому происхождение каждого народа стало нелепицей. Например. египтянами в течение долгих веков правили боги, затем полубоги, наконец, в течение 11340 лет у них были цари, и в этот отрезок времени солнце четыре раза изменяло мест своего восхода и заката.

Финикийцы считали, что они жили в своей стране 30000 лет, и эти 30000 лет были заполнены такими же чудесами, что и египетская хронология. Известно, какие смехотворные чудеса царят в древней греческой истории. Римляне, как бы серьёзны они ни были, тем не менее наполнили баснями первые века своей истории. Этот народ, столь новый по сравнению с азиатскими, пятьсот лет не имел историков. Поэтому неудивительно, что Ромул считался сыном Марса, а его кормилицей была волчица, что он с 20 тысячами человек выступил из своей деревни Рим против 25 тысяч воинов из деревни сабинян, что впоследствии он стал богом, что Тарквиний старший рассёк камень ножом, и что весталка своим поясом протащила корабль по земле.

Самые ранние анналы всех наших современных наций не менее баснословны; эти дивные и невероятные вещи следует сообщать, но лишь как доказательство людского легковерия, они входят в историю мнений.

…Та история, которую мы называем древней и которая на самом деле является недавней, охватывает только три тысячи лет,

Для более ранних времён мы можем строить лишь некоторые предположения, - она сохранилась только в двух светских трудах

В китайской хронике и в истории Геродота. Древние китайские хроники касаются лишь своей отделённой от прочего мира империи. Геродот, более для нас интересный, рассказывает обо всей известной тогда земле. Он очаровал греков рассказами, содержащимися в девяти книгах его истории, новизной труда, красотой слога и в особенности своими баснями. Почти всё, что он рассказывает со слов чужеземцев, - баснословно, но всё то, что он видел сам, - верно… История Римской империи заслуживает нашего наибольшего внимания, так как римляне были нашими учителями и законодателями. Их законы ещё до сих пор в силе в большинстве наших провинций, их язык ещё живёт, и долгое время после их гибели он был единственным языком, на котором составлялись публичные акты в Италии, Германии, Франции, Испании, Англии, Польше.

При разделе Римской империи на Западе установился новый строй, тот, что называется средневековым. Его история есть варварская история варварских народов, которые, став христианами, не сделались от этого лучше.

В то время, как Европа была столь потрясена, в У11 веке появляются арабы, до сих пор остававшиеся в своих пустынях. Они распространяют свою власть и господство на Переднюю Азию, Африку, завоёвывают Испанию; их сменяют турки, которые учреждают столицу своей империи в Константинополе в середине ХУ века.

В конце именно этого века был открыт Новый Свет, и вскоре после этого европейская политика и искусства приобрели новые формы.

Искусство книгопечатания и возрождение наук приводят к появлению, наконец, довольно точных исторических трудов вместо смехотворных хроник, погребённых в монастырях со времени Григория Турского.

Вскоре каждая нация Европы получает своих историков. Прежняя скудость оборачивается излишеством: не остаётся города, который не хотел бы иметь свою собственную историю. Читатель подавлен громадой мелочей. Тот, кто хочет научиться, должен ограничиться ходом крупных событий и избегать всех мелких частных фактов, которые ему мешают; во множестве переворотов он улавливает дух времени и нравы народов.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л. Наука.

1978. С. 7 – 12.

Примечания Ромул (VIII в. до н.э.) – согласно античным преданиям основатель Рима и его первый царь. Предание гласило, что Ромул на конях своего отца был вознесён на небо и там обрёл бессмертие.

Сабиняне (сабины) – италийские племена, соседствовавшие с Римом во времена Ромула. Согласно преданию, похищение римлянами сабинских женщин привело к межплеменной войне, а затем объединению врагов в единый «римский народ».

Тарквиний Приск (Древний) – (конец VII – начало VI вв. до н.э.). Пятый царь Древнего Рима.

Весталка – в Древнем Риме жрица государственного культа богини Весты, поддерживавшая священный огонь в её храме.

Китайская хроника – первые китайские хроники появились во второй половине первого тысячелетия до н.э.

Геродот (между 490 и 480 – около 425 до н.э.) – великий древнегреческий историк, уже во времена античности называемый «отцом истории».

Григорий Турский (около 540 – около 594), епископ Тура.

Его «История франков» является основным источником, характеризующим франкское общество эпохи Меровингов.

Вопросы и задания

1. Сравните определение понятия истории (как отрасли исторического знания), даваемое Вольтером с современными определениями. При подготовке ответа используйте современные справочники.

2. Сравните структуру исторического знания в представлении Вольтера с современными представлениями. При подготовке ответа используйте современные справочники.

3. Сравните представления Вольтера об исторических источниках с современными представлениями.

4. Приведите примеры критического отношения Вольтера к предшествующим историкам.

5. Как относится Вольтер к библейской истории?

6. Какими примерами можно проиллюстрировать отход Вольтера от европоцентризма при изучении исторического процесса?

3. Вольтер Об исторической достоверности Раздел статьи «История». При чтении хорошо видно как далеко ушла историческая наука XIX и XX веков в разработке критериев достоверности, верификации (проверки истинности).

В распоряжении Вольтера и других просветителей имелась только так называемая « теория здравого смысла», которую и излагает автор статьи.

…Всякая достоверность, не обладающая математическим доказательством, есть лишь высшая степень вероятности. Иной исторической достоверности не существует.

Когда лишь один Марко Поло первым рассказал о размерах и населённости Китая, он не вызвал к себе доверия, да и не мог его требовать. Португальцы, пришедшие в эту обширную империю спустя многие века, придали этим сведениям вероятность. Ныне они бесспорны в силу той бесспорности, которую порождают единодушные утверждения тысячи очевидцев разных народов, так что никто не может опровергнуть их свидетельств.

Если бы лишь два - три историка описали приключения короля Карла XII, который вопреки желанию своего благодетеля султана упорно не покидал его владения и сражался вместе со своей свитой против армии янычар и татар, я воздержался бы от суждения; но после бесед со многими очевидцами, которые ни разу не подвергли эти действия сомнению, пришлось в них поверить, ибо, в конце концов, хотя они не были ни разумными, ни обычными, тем не менее, не противоречат законам природы и характеру героя.

Историю человека в железной маске я мог бы считать романом, если бы узнал о ней только от зятя врача, лечившего этого человека на его смертном одре. Но поскольку офицер, охранявший его тогда, также подтвердил мне факты, равно как и все, кто должны были быть о них осведомлены, а дети государственных министров, хранивших эту тайну, ещё живы и осведомлены также, как и я, то я придал этой истории большую степень вероятности, хотя, однако, и меньшую, чем та, которая заставляет поверить в события, происшедшие в Бендерах, ибо те имеют больше свидетелей, чем жизнь человека в железной маске.

Не следует верить тому, что противоречит естественному ходу вещей, если это только не относится к людям, вдохновлённым божественным разумом. В статье «Достоверность» данной Энциклопедии содержится большой парадокс, ибо утверждается, что нужно доверять всему Парижу, который будет говорить, что видел воскрешение мёртвого, точно так же как верят всему Парижу, когда он говорит, что выиграна битва при Фонтенуа.

Но очевидно, что свидетельство всего Парижа о невероятном событии не может быть равным свидетельству Парижа о событии возможном. В этом и заключаются первые понятия разумной метафизики. Наша Энциклопедия служит истине; одна статья должна исправлять другую, и если содержится какая-либо ошибка, она должна быть отмечена более сведущим человеком.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л. Наука.

Примечания Марко Поло (около 1254 – 1324) – выдающийся венецианский путешественник. Семнадцать лет провёл в Китае. Многие из его рассказов, считавшиеся выдумками, впоследствии подтвердились.

Приключения Карла XII – смотри ниже отрывок «Карл в Бендерах».

История человека в железной маске – Вольтер говорит о неизвестном заключённом, находившемся с 1679 года в крепости Пиньероль, а затем в Бастилии, где он и умер в 1703 году.

Статья «Достоверность» данной Энциклопедии – опубликована о втором томе Энциклопедии (1752). Принадлежит аббату Жану Мартену де Прадо. Русский перевод дан в книге «История в Энциклопедии Дидро и Д?Аламбера» (Л.: Наука, 1978. С. 20 – 57).

Битва при Фонтенуа – одно из крупных сражений Войны за австрийское наследство, произошедшее 11 мая 1745 года между союзными англо-голландско-ганноверскими и французскими войсками. Французы под командованием Морица Саксонского наголову разгромили противника.

Вопросы и задания

1. Изложите «теорию здравого смысла», назовите используемые при её применении критерии достоверности.

2. Чем отличаются представления историков XVIII века и наших современников при выявлении достоверности исторических сведений?

4. Вольтер Предисловие к «Истории Карла XII, короля Швеции и Петра Великого, императора России» (изданию 1732 года) В 1731 году Вольтер издал своё первое крупное историческое сочинение «Историю Карла XII», занимательную биографию короля – авантюриста. Уже через год понадобилось второе издание повествования, пользовавшегося большим успехом. Книга была создана в противовес многочисленным историческим сочинениям плохо читаемых публикой, написанных сухим языком, наполненных генеалогией, незначительными подробностями. Вольтер, наоборот, пишет книгу подчёркнуто занимательно, живо, блестящим литературным стилем. Интерес читателя постоянно поддерживается ярким описанием батальных сцен, проникновением в тайны политической борьбы, динамичным изложением событий. Для книги характерны мастерски выполненные исторические портреты с глубоким проникновением в психологию героев.

/…/ Сию историю короля шведского Карла XII ни в каком смысле не следует относить к великому множеству тех книг, каковые уже наскучили читающей публике. Ведь государь сей, равно как и соперник его Пётр Алексеевич, несравненно его превосходивший, был, по мнению всего света, замечательнейшей личностью из всех, явившихся на протяжении двадцати столетий.

Однако же приступить к описанию его жизни побудило нас не только стремление поведать о делах и событиях необычайных.

Мы полагали, что чтение такой книги может оказаться небесполезным и кому-нибудь из государей, ежели попадётся она им в руки, и тогда исцелятся они от безумной мании завоевательства, ибо где тот монарх, который может сказать: у меня больше отваги и добродетели, душа моя сильнее, а тело выносливее; я лучше знаю войну, и войско моё превосходит то, что было у Карла XII?

И если уж, обладая всеми сими преимуществами и одержав столько побед, король сей был толико несчастлив, то на что могут надеяться другие, вдохновляемые таковыми же амбициями, но при меньших талантах и возможностях?

История сия составлена по рассказам людей известных, проживших немало лет рядом с Карлом XII и императором Московии Петром Великим. А поелику сии очевидцы уже удалились в страну свободную, и прошло несколько лет после кончины обоих сих государей, то и не было у них никакого интереса к сокрытию истины. Воспоминания свои представили нам: господин Фабрис, семь лет бывший приближённым к особе Карла XII; господин де Фьервиль, французский посланник; господин де Вильлонг, полковник шведской службы, и господин Понятовский, также полковник.

Ни единое из приведённых нами свидетельств не осталось без подтверждения очевидцев, пользующихся безупречной репутацией. Поэтому история сия совершенно не похожа на те брошюры, каковые появлялись до сего времени под названием жизнеописаний Карла XII. И если мы пренебрегли несколькими незначительными стычками между шведскими и московитскими отрядами, то лишь потому, что писали о шведском короле, но не о его офицерах, командовавших этими отрядами. Да и в том, что касается самого короля, было взято лишь наиболее интересное.

По нашему убеждению история государя должна содержать в себе лишь то из содеянного им, что достойно памяти потомства.

/…/ Если кто-либо из государей или министров, усмотрит в сём труде неприятные для себя истины, пусть он вспомнит о том, что, будучи мужем государственным, он обязан давать обществу ответ в своих делах и только таковым образом может претендовать на славу и величие; что история – это беспристрастный свидетель, а не льстивый угодник, и что единственный способ склонить людей к доброму о себе мнению заключается в деяниях добра.

Перевод Д. Соловьёва.

Вольтер. История Карла XII, короля Швеции и Петра Великого, императора России. СПб. Лимбус Пресс, 1999. С. 7 – 8.

Примечания Фабрис – барон, представитель голштинского герцога при Карле XII. В течение семи лет являлся одним из близких людей шведского короля. Находясь в Лондоне, Вольтер часто встречался с Фабрисом.

Фьервиль – маркиз, представитель французского короля при Карле XII. Один из важных информаторов Вольтера.

Вильлонг Роберт –французский дворянин на службе у Карла XII. Знакомый Вольтера.

Понятовский Станислав (1676 – 1762) – из рода польских магнатов, участник Полтавской битвы на стороне шведов, после которой бежал в Турцию. Адъютант Карла XII.

5. Вольтер [Карл XII в Бендерах] Приводимый отрывок рассказывает об одном из эпизодов бурной жизни шведского короля. После разгрома в Полтавской битве Карл XII с остатками войска сумел добраться до турецких владений и надолго обосновался в Бендерах. После событий, описываемых в отрывке, Карл был отвезён турками в одну из крепостей около Адрианополя, а затем отпущен султаном. Только в 1714 году ему через Венгрию и Германию, наконец, удалось вернуться в шведские владения..

Могущество Карла и слава шведов приближались к своему концу. Более десятка коронованных голов уже давно со страхом и завистью взирали на распространение господства Швеции далеко за её естественными пределами на Балтийском море – от Двины до Эльбы. Падение Карла пробудило вожделения всех сих государей.

Царь, превосходивший своими силами оных монархов вместе взятых, воспользовался своей победой, захватил Выборг и всю Карелию, наводнил Финляндию войсками и осадил Ригу, после чего послал русский корпус, чтобы вновь возвести на польский трон короля Августа. Московитский император заменил Карла в качестве арбитра Польши и севера Европы. Но если Карл слышал в этом лишь зов возмездия и славы, царь имел в виду только собственные свои выгоды. Шведский монарх помогал союзникам и преследовал врагов, не заботясь о плодах одержанных побед.

Пётр, напротив, вёл себя как мудрый государь, а не стремящийся к одной лишь славе герой, и споспешествовал польскому королю лишь ради приобретения для московитов в вечное их пользование Ливонии.

…Столь переменившаяся фортуна Карла преследовала его и в самонаималейшем: лагерь шведского короля под Бендерами со всеми его жилищами был затоплен водами Днестра. После сего шведы отъехали на несколько миль к селению Варница, и, словно бы по тайному предчувствию будущих событий, король велел построить там большой каменный дом, где можно было бы в случае нападения несколько часов выдерживать приступ. Против своего обычая он даже обставил его с роскошью, дабы внушить туркам большее почтение.

На тот же манер было сооружено ещё два дома, один для канцелярии, другой для королевского фаворита г-на Гротгусена. Пока король занимался сим строительством, как будто решив навсегда остаться в Турции, великий визирь, опасавшийся интриг и жалоб с его стороны, отправил в Вену германского резидента при Порте с просьбой пропустить шведского короля через наследственные владения Австрийского Дома. По прошествии трёх недель сей посланец возвратился с согласием Императорского Регентского Совета оказывать Карлу XII все подобающие почести и безопасно препроводить его в Померанию. Пока германский резидент исполнял сию комиссию, великий визирь отправил к королю трёх пашей с целью уведомить его о настоятельной необходимости покинуть пределы Турецкой империи.

…Шведский король домогался того, чтобы Порта отправила его через Польшу вместе с многочисленной армией. Но Диван решил выслать Карла с одним только почётным эскортом из семи – восьми тысяч человек и не в качестве короля – союзника, а лишь как гостя, от которого хотят отделаться. В соответствии с этим бендерский сераскир приехал в Варницу, где находился лагерь короля, и всячески старался убедить его не откладывать долее свой отъезд.

…Карл, возмущённый тем, что его чуть ли не выгоняют из владений султана, решил вообще не трогаться с места.

Получив повеление из Константинополя, бендерский паша сразу же отправился в Варницу и спросил у короля, согласен ли он уехать как друг, или же придётся исполнить отданный категорический приказ.

…Угроза привела Карла в бешенство: «Исполняй то, что тебе велено, но поди прочь с моих глаз!» В тот же день по приказанию паши королю перестали доставлять съестные припасы и сняли янычарскую охрану. Варницким полякам и казакам было сказано, что если они хотят получать еду, то должны перейти из шведского лагеря в Бендеры под покровительство Порты. Все они исполнили сие, при короле же остались только офицеры его свиты и триста шведских солдат против двадцати тысяч татар и шести тысяч турок.

Будем сражаться pro aris et focis».

Он галопом поскакал к дому, укреплённому насколько то было возможно; его охраняли сорок слуг, расставленные на манер часовых.

Сопровождающие его генералы, хотя и привыкшие к неустрашимому упорству Карла, всё-таки не могли не восхититься таковым хладнокровием и даже игривостью тона перед лицом целой неприятельской армии при десяти пушках. Всего за королём следовало несколько гвардейцев и слуг, не более чем двадцать человек.

Подъехав к дверям дома, увидели они осаждавших его янычар. Сотни две татар и турок уже проникли через окно внутрь и овладели всеми комнатами за исключением большой залы, где забаррикадировалась королевская прислуга. К счастию, зала была совсем рядом с той дверью, в которую хотели войти король и его свита. Карл спрыгнул с лошади с пистолетом в одной руке и шпагой в другой. Все остальные последовали за ним.

Янычары со всех сторон набросились на него. Их воодушевляли обещанные пашой восемь золотых дукатов каждому, кто хотя бы дотронется до короля при его пленении. Карл колол и валил замертво всех, кто только приближался к нему. Один из янычар упёр мушкет прямо в его лицо, и если бы рука турка не дрогнула от толчка бушующей свалки, король был бы убит на месте. Пуля скользнула по его носу, оторвала кусочек уха и раздробила руку генералу Хорду, который постоянно получал раны, когда находился рядом со своим повелителем.

Король воткнул шпагу в живот стрелявшего, а тем временем затворившиеся в зале слуги распахнули дверь, и он вместе со свитой стрелой влетел внутрь. Дверь сразу же захлопнули и завалили всем, что только оказалось под рукой. Теперь их было около шестидесяти человек: офицеры. гвардейцы, секретари, камердинеры и прочая прислуга.

Тем временем ворвавшиеся татары и янычары грабили всё, что только было в комнатах. «Ну что ж, пора уже выгнать из моего дома этих варваров», - сказал король. Встав во главе своих людей, он сам открыл дверь залы, выходившую в спальню, и они начали палить по скопившимся там грабителям.

Нагруженные добычей турки были ошеломлены при виде короля, коего привыкли они за прошедшее время почитать, и побросав оружие, стали выскакивать из окон и прятаться в подвалах. Карл воспользовался их замешательством и вместе с воодушевлёнными сим успехом шведами стал гонять ещё остававшихся по комнатам, убивая и нанося удары во все стороны. Через четверть часа дом был полностью очищен от нападавших.

В пылу боя король заметил двух янычар, спрятавшихся под его кроватью. Одного он прикончил ударом шпаги, но другой стал просить у него пощады. «Я дарю тебе жизнь, - сказал ему Карл, - при условии, что ты в точности расскажешь паше обо всём, здесь происшедшем». Турок поклялся исполнить сие условие, и ему позволили по примеру всех прочих выпрыгнуть в окно.

Снова став хозяевами дома, шведы забаррикадировали теперь и окна. Оружия у них было вполне достаточно; та комната, где хранилось множество мушкетов и порох, не подверглась разорению, и весь сей арсенал они употребили теперь в дело. Смертоносная пальба из окон чуть ли не в упор унесла за четверть часа жизни по меньшей мере двух сотен янычар.

Пушечные выстрелы не могли разрушить дом, ибо камни, из коих он был сложен, оказались столь мягкими, что ядра лишь пробивали в них дыры, но не могли повалить сами стены.

Татарский хан и паша хотели взять короля живым и, видя к вящему своему позору, что потеряли уже столько людей из целой армии, осаждавшей каких-то шестьдесят человек, решили поджечь дом, дабы принудить Карла выйти из него и сдаться. С этой целью начали они пускать зажжённые стрелы на крышу, в окна и в двери. За какую-нибудь минуту дом запылал, и загоревшаяся крыша должна была вот-вот обрушиться на шведов, однако король с полнейшим спокойствием распоряжался тушением огня.

Увидев бочонок с какой-то жидкостью, он самолично опорожнил его прямо на пламя, но в бочонке оказалась водка, отчего пожар запылал с ещё большей силой. Зала, где сгрудились шведы, наполнилась едким дымом, а из-под дверей стали наползать языки пламени. Одна половина крыши уже провалилась внутрь дома, остатки второй высыпались наружу.

В сей крайности один из гвардейцев по имени Вальберг решился крикнуть, что надобно сдаться. «Странный человек, - сказал Карл, - он не понимает сколь более славно сгореть живым, нежели попасть в плен!» Другой гвардеец, Розен, заметил, что у соседнего дома, где помещалась канцелярия, каменная крыша, и поэтому он безопасен от пожара. Надо сделать вылазку и пробиться к нему, а там уже держать оборону. «Вот настоящий швед!»

– вскричал король и, поцеловав его, тут же поздравил полковником. «Вперёд, друзья мои, берите как можно больше пороха и пуль. Будем пробиваться шпагами».

Окружавшие горящий дом турки с ужасом и восхищением смотрели на то, что никто не выходит наружу. Но ещё более поразились они, когда из открывшихся дверей выбежали шведы во главе с королём и яростно набросились на них. Карл и офицеры были вооружены шпагами и пистолетами. Едва отворилась дверь, каждый сделал по два выстрела, и тут же, бросив пистолеты, все они выхватили шпаги и отбросили турок более чем на пятьсот шагов. Но в следующее мгновение маленький сей отряд был окружён. Король, носивший всегда ботфорты, зацепился шпорами и упал. Двадцать янычар навалились на него, он только подкинул вверх свою шпагу, чтобы избежать позора самому её отдать в руки врага. Турки принесли его в главную квартиру паши, словно больного, которого боятся потревожить лишним движением.

Как только Карл понял, что он уже схвачен, буйный его нрав и воспалённая ужасным боем ярость неожиданно сменились спокойствием и кротостию. У него не вырвалось ни единого нетерпеливого слова, ни единого гневного взгляда не явилось на его лице. Одновременно с ним были захвачены его офицеры и тут же ограблены до нитки. Всё это случилось 12 февраля 1713 года….

Перевод Д.В. Соловьёва.

Вольтер. Карл в Бендерах: Главы из книги «История Карла XII» // Звезда. 1998. № 4. С. 103 – 110.

Примечания Король Август II Сильный (1670 – 1733) - саксонский курфюрст и польский король 1697 – 1706 и 1710 – 1733. Был отстранён временно от польского престола Карлом XII и возвратился на него после Полтавской победы при поддержке Петра I.

Гротгусен Христиан Альбрехт (1680 – 1713) – придворный Карла XII, казначей.

Диван – в Османской империи совещательный орган при султане, состоявший из высших сановников.

Сераскир (точнее: сераскер) – в Османской империи главнокомандующий. Вольтер ошибается, называя бендерского пашу сераскиром.

Паша - титул высших сановников в османской империи, среди них и правителей провинций.

Ретраншемент – внутренняя оборонительная линия укреплений.

Вынуждает противника, занявшего основные позиции, вести дальнейшее наступление под огнём обороняющихся.

Генерал Хорд Карл Густав (1674 – 1744) – шведский кавалерийский генерал. Был тяжело ранен в Полтавской битве, после которой оказался вместе с Карлом XII в Бендерах.

Генерал Дардорф (точнее Дальдорф) Юхан Валентин (? – 1715) – шведский генерал.

Генерал Спарре Аксель Аксельссон (1652 – 1728) – шведский генерал от инфантерии.

Pro aris et focis – «За алтари и очаги», т.е. сражаться за самое важное (латинское выражение, принадлежащее Цицерону).

Янычары – один из видов пехоты в Османской Турции.

Вплоть до конца XVII века принудительно набирался из христианских мальчиков. Янычары пользовались значительными привилегиями, часто выполняли полицейские функции.

Вопросы и задания (к тестам № 4 – 5)

1. Охарактеризуйте источниковую базу Вольтера. Чем она отличается от источниковой базы современного историка?

2. Назовите цели исторического сочинения в представлении Вольтера

3. В чём кроется секрет литературного мастерства Вольтера? Назовите используемые им художественные приёмы.

4. В чём заключается мастерство Вольтера как исторического портретиста?

5. В чём Вольтер противопоставляет Петра I и Карла XII как государственных деятелей?

6. Какими средствами переводчик придаёт тексту Вольтера колорит XVIII века?

7. На каких сторонах описываемого события акцентировали бы внимание историки, придерживающиеся других методологических подходов (провиденциалист, романтик, исторический материалист, позитивист, представитель школы «Анналов»)?

6. Вольтер [О работе над “Россией при Петре I”]

Переписка с Иваном Ивановичем Шуваловым – важнейший источник для понимания замысла труда Вольтера. И.И. Шувалов (1727 – 1797) – фаворит императрицы Елизаветы Петровны, покровительствовал деятелям просвещения и науки. Был первым куратором Московского университета. Через него велись все переговоры с знаменитым французом, прославившимся к этому времени созданием «Истории Карла XII», одним из самых популярных западноевропейских исторических сочинений первой половины XVIII века. Сбор фактического материала для Вольтера в России был поручен академикам М.В. Ломоносову и Г.Ф. Миллеру.

Вольтер – графу И.И. Шувалову

Не получив ещё записей, коими вы, Ваше сиятельство, изволили обнадёжить меня, я хочу убедить вас хотя бы своим усердием, что стараюсь не остаться недостойным вашего внимания. Имею честь послать вам восемь глав «Истории Петра I», что является беглым наброском, сделанным мною по рукописным воспоминаниям генерала Лефорта, по «Дипломатическим сношениям Китая», по сочинениям Страленберга и Перри. Я не воспользовался «Жизнью Петра Великого», ошибочно приписанной некоему Руссе в Голландии. Это просто собрание сплетен и плохо выправленных ошибок; впрочем, проходимец, пишущий под вымышленным именем, не заслуживает никакого доверия. Я хотел бы знать, прежде всего, одобрите ли вы мой замысел и заметите ли мои старания сочетать историческую точность с чувством меры.

Я не считаю, сударь, что надобно всегда распространяться подробно о войнах, если подробности не служат для характеристики чего-либо великого и полезного. Анекдоты из личной жизни, думается мне, заслуживают внимания лишь постольку, поскольку они знакомят нас с нравами общества. Позволительно затронуть некоторые слабости великого человека, тем паче, если он избавился от них. Например, несдержанность царя по отношению к генералу Лефорту может быть упомянута, ибо раскаяние его должно являться назидательным примером; однако, если вы сочтёте, что этот анекдот лучше изъять, то я легко им пожертвую. Знайте, сударь, что моя основная задача – рассказать о благе, содеянном Петром I для своей родины, и описать его славные начинания, которым следует его августейшая наследница.

Льщу себя надеждой, что вы соблаговолите известить её величество о моём усердии и о том, что я продолжу свой труд с её соизволения. Я отлично знаю, что пройдёт некоторое время, пока я получу от вас записи, любезно предназначенные для меня. Чем нетерпеливее я буду ждать, тем будет приятнее получить их. Будьте уверены, сударь, что я ничем не пренебрегу, дабы воздать должное вашей империи. Я буду руководствоваться одновременно приверженностью к истории и желанием быть угодным вам. Вы могли бы избрать лучшего историка, но не могли бы довериться более усердному.

…Nota. Мне кажется существенным не озаглавливать этот труд «Жизнь» либо «История Петра I», - такое название принуждает историка ничего не обходить, обязывает его высказывать отвратительные истины, а ежели он их скроет, это не принесёт чести ни ему, ни тем, кто поручил ему исторический труд. Итак, лучше всего остановиться на следующем заглавии и содержании:

«Россия при Петре 1». Указав на этот замысел, мы можем устранить все рассказы о личной жизни царя, могущие уменьшить его славу, и допустим лишь то, что связано с великими деяниями, которые он начал и которые продолжили после него. Слабости либо вспыльчивость его характера не имеют ничего общего с высоким предметом нашего труда, который будет равно содействовать славе Петра Великого, славе императрицы, его наследницы, и славе нации. Таков замысел работы, которая будет написана с одобрения её величества.

Писано в Делис, близ Женевы 7 августа 1757 года … Чем больше будут знать о вашей державе, тем больше будут её почитать. В мире нет другой нации, которая стала бы столь выдающейся во всех областях в столь краткий срок. Вам понадобилось каких-нибудь полвека, чтобы объять все полезные и приятные науки. Именно это удивительное чудо я и хотел бы описать. Я буду просто вашим секретарём в этом великом и благородном начинании. Не сомневаюсь, что ваша приверженность к императрице и к вашей отчизне заставила вас собрать всё, что только может способствовать славе как той, так и другой. Земледелие, мануфактуры, мореходство, всевозможные открытия, государственное устройство, военные уставы, законы, нравы, искусства – всё входит в ваш замысел. Ни один цветок не должен выпасть из этого венка /…/ Писано в Делис, близ Женевы 20 апреля 1758 года.

… Я всегда считал, что история требует такого же мастерства, как трагедия: требует экспозиции, завязки, развязки; необходимо так расположить все фигуры на историческом полотне, чтобы они оттеняли главное действующее лицо, но отнюдь не высказывать нарочитого стремления выдвинуть его. Основываясь на этом правиле, я и буду писать.

…Вижу по вашим записям, что барон Страленберг, который дал нам более полное представление о России, чем другие чужеземцы, тем не менее ошибся во многом. Вы обнаружили также ряд промахов, допущенных самим генералом Лефортом, от семейства которого я получил рукописные мемуары. Особенно же вы ставите под сомнение чрезвычайно ценную рукопись, которой я располагаю уже много лет, - она принадлежит перу посланника, долго состоявшего при дворе Петра Великого.

Многое, о чём он рассказывает, я вынужден опустить, ибо всё это не способствует славе монарха, да, к счастью, и не нужно для великой цели, которую мы ставим перед собой.

Цель эта – запечатлеть то, что создано было в науках, нравах, законах, военных уставах, торговле, промыслах, во всём государственном устройстве и тому подобное, а не разглашать проявления слабости либо жестокосердия, даже если они вполне достоверны. Было бы малодушием от них отрекаться, но разумнее умолчать о них, ибо долг мой, как мне представляется, подражать Титу Ливию, который рассуждает о великих делах, а не Светонию, который только и знает, что рассказывает о личной жизни.

Прибавлю, что существуют устоявшиеся мнения, с которыми трудно бороться. Например, Карл XII действительно обладал личными достоинствами, редкими у государей. Но эти качества, которые заслуживали бы изумления в гренадёре, были, возможно, недостатком у короля.

Маршал Шверин и другие генералы, служившие при Карле XII, рассказывали мне, что он, подготовив в общих чертах план сражения, предоставлял им развивать все детали, говоря: «Действуйте, да поскорее. Довольно заниматься пустяками». И он отправлялся в бой первым, во главе своих телохранителей, упиваясь резнёй и смертоубийством, а после сражения появлялся, как ни в чём не бывало, словно встал из-за трапезы.

Вот, сударь, кого люди всех времён и всех стран называют героями; чернь всех времён и всех стран воплощает в этом наименовании жажду бойни. Король–солдат называется героем, но человек истинно великий – это монарх, достоинства которого более добропорядочны, чем ослепительны, - монарх-законодатель, созидатель и воин; а великий человек возносится над героем. Я полагаю, что вы будете довольны, увидев, как я устанавливаю это различие. Теперь позвольте мне представить вашему просвещённому суждению замечания более важные. Олеарий, а после него граф Карлейль – посланник в Москве – считали Россию страной, где почти всё должно быть создано вновь. Свидетельства их основательны, и ежели бы им возразили, что Россия с той поры приобрела новые жизненные блага, этим нисколько не умалили бы славы Петра I, которому Россия обязана появлением почти всех наук и искусств, - иначе ему нечего было бы и создавать.

…Не столь важно, носили или нет поверх сутаны епанчу;

однако из чистого любопытства я всё же хотел бы знать, почему у Олеария на всех эстампах парадным одеянием является одетая поверх сутаны широкая епанча, скреплённая на груди аграфом.

Эта старинная одежда кажется мне весьма благородной.

Что касается слова «царь», то я хотел бы знать, в каком году была написана славянская библия, где говорится о царе Давиде, и о царе Соломоне. Я склонен думать, что tsar или thsar происходит от sha, а не от «цезарь», но всё это не столь существенно.

Важнейшая цель – создать точное и внушительное представление о всех учреждениях, основанных Петром I, и о тех препятствиях, которые он преодолел, - ибо никогда не бывает больших дел без больших трудностей.

Признаюсь, что я не вижу в войне Петра I с Карлом XII иных побудительных причин, кроме удобного расположения театра военных действий. И я не постигаю, почему он пожелал атаковать Швецию у Балтийского моря, ведь его первоначальным намерением было укрепиться на Чёрном море. В истории часто встречаются трудно разрешимые загадки.

Буду желать, сударь, новых указаний, коими вы соблаговолите почтить меня, о кампаниях Петра Великого, о мире со Швецией, о суде над его сыном, о смерти царя, о мерах, направленных на поддержание его великих начинаний и обо всём том, что может способствовать славе вашей империи. Правление царствующей императрицы кажется мне наиболее достохвальным, ибо это самое гуманное из всех правительств.

Огромным преимуществом в истории России является то, что в ней мы не встречаем распрей с папами. Эти злосчастные дрязги, которые унизили Запад, были неизвестны русским.

Перевод Н. Немчиновой.

Вольтер. Собрание сочинений. Т. II. М.: Изд. Дом Русанова: Литература: Сигма-пресс, 1998. С. 557 - 562.

Примечания Генерал Лефорт Франц Яковлевич (1655/56 – 1699) – выходец из Швейцарии, любимец и сподвижник Петра I. Генерал и адмирал русской службы.

Страленберг – смотри примечания к статье Л. Жокура «Россия» (семинар «Историческая мысль в Энциклопедии Дидро и Д`Аламбера»).

Перри – смотри примечания к статье Л. Жокура «Россия»

(семинар «Историческая мысль в Энциклопедии Дидро и Д?Аламбера»).

Руссе де Мисси, Жан (1686 – 1762) – французский писатель, живший в Голландии. Среди изданных им книг «Мемуары о жизни Петра Великого».

Её величество – Елизавета Петровна (1709 – 1761/62), императрица России, младшая дочь Петра I и Екатерины I. С её санкции велись переговоры И.И. Шувалова и Вольтера о написании «России при Петре I».

Светоний - Гай Светоний Транквилл (около 70 – около 140), римский историк, автор компилятивных сочинений. Наиболее известное из них - «Жизнь двенадцати цезарей», наполненное массой фактов и анекдотов.

Карл XII (1682 – 1718) - король Швеции с 1697. Остался в истории как король – воин, принимавший непосредственное участие в сражениях.

Маршал Шверин Курт Кристоф (1684 - 1757) – прусский генерал – фельдмаршал. В 1712 году был отправлен мекленбургским герцогом в Бендеры к Карлу XII, где пробыл около года.

Олеарий Адам (1603 – 71) – немецкий путешественник. В составе шлезвиг–гольштейнского посольства посетил Россию в 1633

Граф Карлейль Чарльз – приближённый английского короля Карла II, глава посольства в Россию в 1663 году.

Давид (конец XI – около 950 до н.э.) - царь Израильско– Иудейского государства, основатель его столицы – Иерусалима.

Соломон - царь Израильско–Иудейского государства в 965

– 928 гг. до н.э. Согласно библейской традиции, ему принадлежит авторство нескольких книг Библии.

Вопросы и задания

1. Что понимает Вольтер под предметом исторического исследования?

2. Охарактеризуйте источниковую базу Вольтера.

3. Каковы принципы отбора Вольтером исторических источников?

4. Согласны ли вы с утверждением о мастерстве историка, высказанном Вольтером в начале письма от 17 июля 1758 года?

5. В чём видит Вольтер отличие Петра I от Карла XII?

6. Согласны ли вы с трактовкой Вольтером этимологии слова «царь»?

7. Вольтер [Осуждение царевича Алексея] Одним из самых сложных вопросов для Вольтера при написании «России при Петре I» было освещение следствия по делу наследника Алексея Петровича и его гибели в тюрьме. Обойти этот, широко известный за границами России, эпизод было невозможно в труде во многом рассчитанном на читающую публику Западной Европы. Вольтер дал образ Петра, как великого государственника, ставящего в своей деятельности на первое место интересы России и готового принести в жертву даже сына, способного в будущем отказаться от преобразований отца.

…Можно, по-видимому, заключить, что в Петре государь был сильнее отца, что созидатель и творец законов пожертвовал родным сыном ради своих предначертаний и ради нужд народа, который впал бы опять в то состояние, из коего Пётр его вывел, если бы царь не проявил в этом случае взволновавшей мир суровости. Вполне очевидно, что он предал царевича на заклание не из- за его мачехи, и не из-за родившегося у неё младенца мужеского пола, ибо он много раз грозил Алексею, что отстранит его от престолонаследия, ещё до того, как Екатерина подарила ему сына, убогого ребёнка, обречённого на раннюю смерть и действительно вскоре после того скончавшегося. Если бы этот поступок, поднявший столько шума, Пётр совершил только в угоду жене, он высказал бы тем самым слабость, безрассудство и низость, чего в нём, разумеется, не было. Он предвидел будущее своих творений и своего народа, которое наступит, если только его преемники останутся верны его предначертаниям. Все его замыслы оказались осуществлены сообразно его предсказаниям; его народ стал знаменит и чтим Европой, от которой ранее был отлучён; а если бы Алексей стал царём, всё было бы разрушено.

Словом, раздумывая над этим страшным событием, чувствительные умы трепещут, а суровые одобряют Петра.

Итак, мы видим, какой прискорбно дорогой ценою купил Пётр Великий то благоденствие, которое даровал своим народам; сколько явных и тайных препятствий пришлось преодолеть ему в разгаре долгой и трудной войны; против него были и внешние враги, и внутренние мятежники, и добрая половина его семьи, и большинство священников, упрямо заявлявших себя врагами его начинаний, и почти вся нация, раздражённо восставшая против своего же благополучия, тогда ещё не ощутимого; надо было побороть засевшие в головах предрассудки и укротить недовольство, гнездившееся в сердцах. Только новое поколение людей, взращённое его заботами, восприняло, наконец, понятия о счастье и славе, недоступные отцам.

Перевод Г. Блока.

Вольтер. Из «Истории Российской империи при Петре Великом»

// Вольтер. Избранные произведения. М. ОГИЗ. 1947. С. 573 – 574.

Примечания Алексей Петрович (1690 - 1718) – сын Петра I от первой жены Е.Ф. Лопухиной. Враждебно относился к реформам отца. Бежал за границу, был возвращён, лишён права наследовать престол, приговорён к смертной казни. Погиб в тюрьме.

Мачеха – вторая жена Петра I Екатерина Алексеевна (Марта Скавронская), будущая императрица Екатерина I.

8. Вольтер [Смерть Петра Великого] Фрагмент позволяет составить представление о понимании Вольтером – рационалистом и просветителем роли личности в истории. Пётр Великий предстаёт олицетворением «просвещённого монарха», образца для правителей – современников Вольтера, целенаправленно строящего в России общество, основанное на принципах Разума.

… Петра Великого оплакивали в России те, кого он воспитал, а поколение, пришедшее на смену сторонникам прежних нравов, признало в нём своего отца. Когда иностранцы убедились в прочности его установлений, он стал для них навсегда предметом восхищения, и они нашли, что он действовал прежде всего по внушению необыкновенной мудрости, а не из желания вызвать удивление своей деятельностью. Европа признала, что он был славолюбив, но обратил славолюбие на творение блага, что его недостатки никогда не ослабляли его высоких достоинств, что как человек он обладал пороками, но как монарх – всегда пребывал велик. Он поборол природу везде: в своих подданных, в себе самом, на суше и на водах, - однако поборол её с тем, чтобы её украсить. Искусства, насаждённые им в стране, где в то время имелись ещё дикие области, принесли плоды, явились свидетельством его гения и увековечили его память: ныне они представляются нам родным детищем тех мест, куда он их занёс. Законы, внутреннее управление, внешняя политика, военная дисциплина, флот, торговля, заводы, науки, изящные искусства – всё усовершенствовалось сообразно его видам; и по беспримерно странному стечению обстоятельств всё, им предпринятое и завершённое, сохранили и усовершенствовали четыре женщины, последовательно восходившие после него на престол.

После его смерти случались перевороты во дворце, - государство же не испытало ни одного. Величие империи возросло при Екатерине I; Россия одержала победы над турками и шведами при Анне Иоанновне; при Елизавете она покорила Пруссию и часть Померании; она насладилась на первых порах миром и познала расцвет искусств при Екатерине II. Дело русских историков рассмотреть во всех подробностях установления, законы, войны и мирные предприятия Петра Великого; они поощряют деятельность своих соотечественников, прославляя всех, кто помогал монарху в его боевых и державных трудах. Иноземец же, бескорыстно почитающий доблесть, может удовольствоваться попыткою показать, каков был великий человек, который победил Карла XII, воспользовавшись его же уроками; который дважды выезжал за пределы своего государства, чтобы улучшить управление им; который подал пример народу, работая своими руками почти на всех ремесленных поприщах, и который был основателем и отцом своей империи.

Владыки государств, давно достигших просвещения, скажут себе: «Если в морозной мгле древней Скифии человек, движимый одной лишь силой своего гения, совершил столь великие деяния, то что же должны совершать мы в государствах, где соединёнными усилиями многих столетий облегчено нам всё?».

Перевод Г. Блока.

Вольтер. Из «Истории Российской империи при Петре Великом» // Вольтер. Избранные произведения. М. ОГИЗ. 1947. С.

Вопросы и задания (к текстам 7 – 8)

1. Докажите, что текст принадлежит историку – просветителю XVIII века.

2. Как представлял Вольтер роль личности в истории, в частности, роль «просвещённого монарха»?

3. Согласны ли вы с характеристикой Петра I и оценкой его деятельности, даваемой Вольтером? Обоснуйте ответ.

4. Согласны ли вы с утверждением Вольтера, что против реформ Петра I была «почти вся нация, раздражённо восставшая против своего же благополучия, тогда ещё не ощутимого»?

5. Охарактеризуйте стиль Вольтера, назовите приёмы его стилистического мастерства.

Семинар № 6. Историческая мысль в Энциклопедии Дидро и Д`Аламбера Вопросы

1. История издания «Энциклопедии или толкового словаря наук, искусств и ремёсел».

2. Исторические и социологические взгляды энциклопедистов.

3. Энциклопедия и Россия.

Доклады и сообщения

1. Великий французский просветитель Дени Дидро: жизнь и деятельность.

2. История публикации материалов из Энциклопедии в России.

Источники Дидро Д. Сочинения: В 2-х т. М.: Мысль, 1986.

Дидро Д. Статьи из Энциклопедии // Дидро Д. Собр. соч. в 10 томах. Т. 7. М.; Л.: Художественная литература, 1939. 416 с.

Дидро Д. Rossica: Произведения, относящиеся к России // Дидро Д. Собр. соч. в 10 томах. Т. 10. М.; Л.: Художественная литература, 1947. 567 с.

Дидро Д. Избранные произведения. М.; Л.: Художественная литература, 1951. 411 с.

История в Энциклопедии Дидро и Д`Аламбера. Л.: Наука, 1978. 312 с.

Осадная башня штурмующих небо: Избранные тексты из Великой французской энциклопедии XVIII века. Л.: Детская литература, 1980. 271 с.

Философия в Энциклопедии Дидро и Даламбера М.: Наука, 1994. 720 с.

Обязательная литература Историография истории нового времени стран Европы и Америки. М.: Высшая школа, 1990. С. 44 – 71.

Дополнительная литература Акимова А. Дидро. М.: Молодая гвардия., 1963. 478 с.

Волгин В.П. Дидро и «Энциклопедия» // Волгин В.П. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII веке. 2-е изд. М.:

Наука, 1977. С. 89 – 182.

Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М.: Новое литературное обозрение, 2003. 560 с.

Длугач Т.Б. Дени Дидро. 2-е изд. М.: Мысль, 1986. 190 с.

Казарин А.И. Учение Дидро о государстве и праве. М.: Госюриздат, 1960. 115 с.

Казарин А.И. Экономические воззрения Дени Дидро. М.:

Соцэкгиз, 1960. 208 с.

Кузнецов В.Н. Французский материализм XVIII века. М.:

Мысль, 1981. 303 с.

Луппол И.К. Дени Дидро. Очерки жизни и мировоззрения.

М.: АН СССР, 1960. 295 с.

Люблинская А.Д. Историческая мысль в Энциклопедии // История в Энциклопедии Дидро и Д`Аламбера. Л.: Наука, 1978.

С. 233 – 255.

Сементковский Р.И. Дени Дидро // Т. Мор. Оуэн. Дидро.

Д`Аламбер. Кондорсе: Биографические повествования. Челябинск: Урал LTM, 1998. С. 215 – 306.

Момджян Х.Н. Дидро // Момджян Х.Н. Французское Просвещение XVIII века: Очерки. М.: Мысль, 1983. С. 173 – 225.

Морлей Д. Дидро и энциклопедисты. М.: Изд-во К.Т. Солдатенкова, 1882. 503 с.

Реале Д., Антисери Д. Энциклопедия // Реале Д., Антисери Д.

Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. Новое время (от Леонардо до Канта). СПб.: Петрополис, 1996. С. 477 – 493.

Симон К.Р. Вольтер и Энциклопедия // Вольтер: Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. С. 285 – 304.

Штранге М.М. «Энциклопедия» Дидро и её русские переводчики // Французский ежегодник. 1959. М.: АН СССР, 1961. С.

ТЕКСТЫ

1. Дидро Д.

Предисловие к VIII тому Энциклопедии Текст относится к 1765 году, когда после долгого перерыва удалось возобновить издание Энциклопедии. Он принадлежит её основателю и бессменному редактору Дени Дидро(1713 – 1784), отвечавшему за материалы по гуманитарным дисциплинам. В «Предисловии» сжато изложены цели просветителей, их представления о путях построения нового общества с помощью «просвещённых монархов».

Приступая к осуществлению этого предприятия, мы ожидали лишь тех затруднений, которые могли быть вызваны обширностью и разнообразием его содержания, но это был мимолётный самообман – мы скоро увидели множество физических препятствий, которые, согласно с нашими предчувствиями, увеличились ещё моральными препятствиями; к ним мы не были подготовлены. Мир становится старше, но он не меняется. Быть может, индивидуум и совершенствуется, но масса человеческого рода не становится ни лучше, ни хуже. Сумма дурных страстей остаётся одинаковой, врагам всего благого и полезного, как и прежде, нет числа.

…По крайней мере, думается мне, не будут оспаривать того, что наш труд стоит на уровне своего века, а это уже кое-чего стоит. Самый просвещённый человек найдёт в нём незнакомые ему мысли и неизвестные для него факты. О, если бы всеобщее просвещение двигалось вперёд настолько быстро, что через двадцать лет в тысяче наших страниц не нашлось бы ни одной строчки, которая не была бы доступна всем! Властителям мира надлежит торопить такую революцию, только они расширяют или сужают кругозор знаний. Блаженны те времена, когда они все поймут, что их благополучие – это повелевать просвещёнными людьми!

Великие преступления совершались всегда лишь слепыми фанатиками. Дерзнули бы мы сетовать на наши муки и сожалеть о своих годах трудов, если бы мы могли льстить себя надеждой, что побороли этот дух заблуждения, столь противный покою обществ, поселили любовь между нашими ближними, терпимость и сознание превосходства всеобщей морали над всеми частными видами морали, которые возбуждают ненависть и смуту, рвут и ослабляют узы, связывающие всех людей?

Перевод Пикова В.И.

Философия в «Энциклопедии» Дидро и Даламбера. М. Наука. 1994. С. 479 – 482.

Примечания Увеличились ещё моральными препятствиями – речь идёт о преследованиях издателей Энциклопедии со стороны католической церкви и абсолютистского государства. Издание неоднократно приостанавливалось. За первые четырнадцать лет удалось выпустить только семь томов.

Вопросы и задания

1. Назовите цели, ставившиеся Дидро при издании Энциклопедии.

2. Расскажите о средствах, с помощью которых энциклопедисты намеревались достигнуть просвещения своих современников.

3. В конце текста Дидро пишет о превосходстве «всеобщей морали над всеми частными видами морали». Согласны ли вы с этим положением? Обоснуйте вашу точку зрения.

2. Жокур Луи Основной закон Статья напечатана в IX томе (1765) «Энциклопедии». Её автор Луи Жокур (1704 – 1780), друг Монтескьё и Дидро, разделявший и популяризировавший их взгляды, один из наиболее активных сотрудников «Энциклопедии». Текст носит ярко выраженный оппозиционный характер по отношению к французскому абсолютизму, прослеживаются, хотя открыто и не высказываемые, симпатии к английскому государственному строю, свойственные большинству деятелей французского Просвещения. Замечательно, что идеи легшие в основу первой французской конституции (1791) очень близки в взглядам, высказываемым в статье.

Им является всякий главный закон государственного устройства.

Основные законы государства, взятые во всём их объёме, это не только постановления, по которым вся нация определяет, какой должна быть форма правления и как наследуется корона;

это ещё и договоры между народом и тем или теми, кому она передаёт верховную власть, каковые договоры устанавливают надлежащий способ правления и предписывают границы верховной власти.

Эти предписания называются основными законами, потому, что они основа и фундамент, на которых строится здание государства, и их народы считают основой его силы и безопасности.

Однако название законов дано им несколько произвольно, ибо это, собственно говоря, настоящие договора; тем не менее, будучи обязательными для договаривающихся сторон, они имеют силу настоящих законов.

Чтобы обеспечить их исполнение в ограниченной монархии, вся нация может сохранить за собой законодательную власть и назначение своих магистратов, а так же доверить сенату или парламенту судебную власть и право устанавливать налоги, а монарху вручить наряду с прочими прерогативами военную и исполнительную власть. Когда государство покоится на такой основе благодаря первоначальному акту ассоциации, то последний носит название основных законов государства, ибо они обеспечивают его безопасность и свободу. Впрочем, такие законы вовсе не делают верховную власть неполной, напротив, они её улучшают и вынуждают государя творить добро, не давая ему, если можно так выразиться, возможности ошибаться.

Добавим, что существует ещё особый вид основных законов – закон права и необходимости, присущий всем формам правления даже в тех государствах, где верховная власть является, так сказать, абсолютной, т.е. закон общественного блага, от которого государь не может уклониться, не пренебрегая в большей или меньшей степени своим долгом.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л. Наука.

Вопросы и задания

1. Изложите представление просветителей об общественном договоре, последствиях и обязательствах власти, вытекающих из него.

2. Какой вид государственного устройства и почему представляется автору наилучшим?

3. В чём прослеживаются оппозиционные настроения автора?

3. Гольбах Поль

– – –

Статья принадлежит одному из наиболее радикальных деятелей французского Просвещения Полю Анри Гольбаху (1723 – 1789), атеисту и материалисту, активному сотруднику Энциклопедии. Рассуждения Гольбаха, казалось бы, посвящённые священнослужителям прошлых эпох, своим острием направлены против современной автору католической церкви. В тексте ярко проявляется свойственный просветителям рационалистический подход к объяснению истории общества. Его эволюция, возникновение социальных институтов (религии, науки и т.д.) объясняется сознательными действиями отдельных личностей или их групп (в данном случае служителей культа).

Этим именем обозначают всех тех, кто исполняет религиозные обряды у различных народов земли.

Со своей внешней стороны культ богов предполагает различные церемонии, задача которых – поразить воображение людей, внушить им благоговение к божеству, которому они воздают почести.

Суеверие умножило церемонии в различных культах, а люди, ими руководившие, не замедлили образовать изолированную касту, представителям которой и дано было исключительное право служить у алтарей храмов. Считалось, что те, кому доверены такие высокие обязанности, полностью отдались служению богу. Поэтому они делили с ним благоговейное почтение человечества. Занятия низкого сорта казались недостойными этих людей, и народы считали себя обязанными обеспечивать средствами существования тех, кому надлежало выполнять самые святые и самые важные обязанности. Они же, укрывшись за стенами своих храмов, мало общались с народом. Это в ещё большей мере увеличило почтение, питаемое простыми людьми к этим уединившимся людям. В них привыкли видеть избранников богов, хранителей и толкователей их заветов, посредников между богами и простыми смертными.

Сладко господствовать над себе подобными, и священники сумели выгодно воспользоваться тем высоким уважением, которое им удалось породить в душах своих сограждан. Они заявляли, что боги открываются через них; они объявляли приказы богов; они предписывали во что следует и во что не следует верить;

они решали, что нравится и что не нравится богам; они делались оракулами; они предсказывали будущее тревожным и любопытным людям; они заставляли трепетать от страха перед наказанием божьим тех смельчаков, которые отваживались сомневаться в их призвании или оспаривать их учение.

Для того чтобы ещё больше укрепить свою власть, они представляли богов в качестве злобных, мстительных и неумолимых существ; они создавали новые церемонии, обряды, посвящения, таинства, жестокость которых должна была воспитать в сердцах людей ту мрачную меланхолию, которая столь благоприятна для господства фанатизма. Вот тогда-то человеческая кровь и хлынула потоками у алтарей; народы, скованные страхом, лишённые мужества предрассудками, не считали никакую цену слишком большой за то, чтобы вымолить себе благоволение небес.

Матери с сухими глазами предавали нежное тело своих детей пожирающему огню, тысячи человеческих жертв падали под ножом жрецов у алтарей; люди безропотно отдавались власти смешных и отвратительных обрядов, полезных, однако, для священников, власти самых абсурдных суеверий, служивших тому, чтобы расширить и увековечить их могущество.

Избавленные от житейских забот, уверенные в своей власти священники, для того чтобы как-то скрасить скуку своего одиночества, стали исследовать тайны природы, её мистерии, неизвестные простым людям. На этом и основывались столь прославленные познания египетских жрецов. Можно считать общим правилом, что почти у всех диких и невежественных народов врачевание и выполнение священнических обязанностей осуществляется одними и теми же людьми. Полезные услуги, оказываемые священниками народу, лишь укрепили их могущество. Некоторые из них пошли ещё дальше; изучение физики дало им возможность ослеплять глаза верующих блестящими фокусами; их считали за нечто сверхъестественное, потому что не знали их причин. Поражённые люди верили, что их священники имеют власть над силами природы, что они по своему произволу могут раздавать небесные кары и благодати и должны вместе с богами разделять страх и благоговение, испытываемое простыми смертными перед небесами.

Для столь почитаемых людей было трудно в течение долгого времени оставаться в рамках законного послушания, столь необходимого для правильного общественного порядка. Священническое сословие, возгордившись своей властью, часто оспаривало права короны; даже короли, подчинённые, как и их подданные, законам религии, были недостаточно сильны для того, чтобы восстать против узурпации их прав священниками, против их тирании; фанатизм и суеверие занесли обнажённый нож над головами монархов. Их троны рушились сразу же, как только они пытались осудить или покарать священников, интересы которых ошибочно отождествлялись с интересами божества. Сопротивляться священникам значило восставать против небес, покушаться на их права – совершать святотатство, а хотеть ограничить их власть – подрывать самые основы религии.

Вот по каким ступеням языческие жрецы достигли своей власти. Цари Египта подчинялись приговорам, вынесенным жреческим сословием, те монархи, которые были неугодны божествам, получали из уст своих жрецов приказ покончить с собой, и такова была сила предрассудков, что властелин не мог ослушаться этого приказа.

Друиды у галлов пользовались самой абсолютной властью над народом, они не желали быть только служителями своих богов, они стремились быть верховными судьями во всех спорах, возникавших среди этого племени. Мексиканцы стонали в молчании от жестокостей, которые их варварские жрецы совершали под прикрытием имени бога;

короли не смели отказываться от самых неправедных войн, когда их верховные жрецы объявляли им волю небес. «Боги жаждут», - говорили они, и тотчас же императоры вооружались против своих соседей, и каждый из них спешил принести в жертву идолам захваченных пленников, а вернее, жестокому и тираническому суеверию своих жрецов.

Народы были бы куда счастливее, если бы жрецы лжеучений были единственными, кто злоупотреблял властью над людьми, властью, даваемой им их положением. В годы мрака, вопреки покорности и кротости, которые так горячо рекомендует Евангелие, можно видеть, как служители бога мира поднимали знамёна восстания, как они вкладывали в руки подданных оружие против их государей, нагло приказывали им сойти с их тронов, безрассудно присваивая себе право разрывать священные узы, соединяющие народы с их владыками. Они объявляли тиранами принцев, противившихся их наглым домогательствам; они притязали на свою полную независимость от законов, созданных для того, чтобы быть в равной мере обязательными для всех граждан.

Эти тщеславные притязания время от времени подкреплялись потоками крови. А основывались они на невежестве народов, слабости государей и хитрости священников. К последней они прибегали часто, желая сохранить за собой узурпированные ими права. Отвратительная инквизиция в странах, где она существует, даёт нам многочисленные примеры человеческих жертвоприношений, ни в чём не уступающих по своему варварству жертвоприношениям мексиканских жрецов.

Перевод Ю. Соколова.

Осадная башня штурмующих небо. Избранные тексты из Великой французской энциклопедии. Л. 1980. С. 182 – 185.

Вопросы и задания

1. Докажите, что текст принадлежит мыслителю – рационалисту.

2. Выявите в тексте элементы антиисторического подхода, свойственного мыслителям Просвещения.

3. Как представляют возникновение религии мыслители, придерживающиеся методологий провиденциализма, рационализма, романтизма, исторического материализма, позитивизма?

4. Какие из обличений Гольбаха можно отнести к современной ему католической церкви?

5. Чем объясняются попытки Гольбаха представить священнослужителей лицами опасными для государей?

4. Дидро Дени

– – –

Статья из «Энциклопедии» (Т. 15, 1765 год). По сжатой подаче материала, степени его насыщенности приближается к типу современной энциклопедической статьи, отличаясь от многих других статей «Энциклопедии», часто рыхлых и плохо структурированных. Статья как бы подводит итог огромной работе, проделанной предшественниками Дидро, создателями теорий общественного договора и разделения властей. Наглядно видно, как коррозировались к середине XVIII века представления предшествующей просветителям эпохи о божественном происхождении власти абсолютного монарха, её неограниченном характере. Они просто не принимаются во внимание. Читая статью, любой француз должен был прийти к выводу, что монархия Людовика XV отнюдь не лучшая форма правления, она нуждается в изменениях.

Хотя понятие «просвещённый монарх» в статье не употребляется, но в ней содержатся рекомендации и этой категории читателей, на которых возлагали такие большие надежды энциклопедисты.

Это люди, которым воля народов вручила необходимую власть управлять обществом.

Люди в естественном состоянии не знают государей: они все равны между собой и пользуются полнейшей независимостью; в этом состоянии есть лишь одного рода подчинение, а именно – подчинение детей своим отцам. Естественные потребности, а особенно необходимость объединить свои силы, чтобы дать отпор козням врагов, побудили многих людей или многие семьи сблизиться друг с другом и создать единую семью, именуемую обществом. Вскоре после этого люди сообразили, что если каждый будет продолжать пользоваться своей свободой, своими силами, своей независимостью и безудержно предаваться своим страстям, то положение каждого отдельного человека станет более несчастным, чем если бы он жил отдельно; они поняли, что каждому человеку нужно поступиться частью своей естественной независимости и покориться некоторой воле, которая представляла бы собой волю всего общества и была бы, так сказать, общим центром и скрещением всех воль и всех их сил. Таково происхождение государей. Можно видеть, что их власть и права основаны только на согласии на это народов. Те государи, которые захватывают власть силой, являются не более как узурпаторами. Они становятся законными лишь в том случае, когда согласие народов утверждает за государями права, насильственно ими захваченные.

Люди объединились в общество только ради того, чтобы быть более счастливыми. Общество избрало себе государей только ради более надёжной охраны своего счастья и ради самосохранения.

Благополучие общества зависит от его безопасности, от его свободы и от его могущества. Для того, чтобы доставить ему эти преимущества, государь должен иметь достаточную власть, которая позволила бы ему установить прочный порядок и спокойствие среди граждан, упрочить за ними их имущество, защищать слабых от козней сильных, наказаниями обуздывать страсти, наградами поощрять добродетели. Право издавать соответственные законы в обществе называется законодательной властью.

Но тщетным будет право государя издавать законы, если у него не будет одновременно возможности приводить их в исполнение: страсти и интересы всегда побуждают людей действовать в ущерб общему благу, когда оно кажется им противоречащим их частному интересу. Первое они видят только издали, между тем как второе неизменно стоит перед их глазами. Следовательно, государь должен быть облечён властью, необходимой для того, чтобы заставить повиноваться каждое отдельное лицо общим законам, выражающим волю всех. Это называется исполнительной властью.

Народы наделяли избранных ими государей не всегда одинаковой властью. Опыт всех времён учит, что страсти тем сильнее побуждают людей злоупотреблять властью, чем она больше. Это соображение заставило некоторые нации ограничить власть тех, кому они вверили управление. Подобные ограничения верховной власти видоизменялись в зависимости от большей или меньшей привязанности народов к свободе, от тех стеснений которые они испытывали при полном подчинении чрезмерно самовластным государям. Это и породило различные виды верховной власти и различные виды правления. В Англии законодательную власть осуществляют король и парламент. Это последнее учреждение представляет нацию, которая, согласно британской конституции, удержала за собой таким путём часть верховной власти, тогда как исполнительную власть целиком предоставила одному королю. В Германской империи император может издавать законы лишь при участии Собрания императорских чинов.

Однако необходимо, чтобы ограничение власти само имело меру. Для того, чтобы государь трудился на благо государства, ему необходима возможность действовать и принимать для этой цели надлежащие меры. Следовательно, чрезмерное ограничение власти государя является пороком правления. Это нетрудно усмотреть в правлении шведов и поляков.

Другие народы не определили особыми и точными установлениями пределов власти своих государей. Они довольствовались тем, что возложили на государей обязанность подчиняться основным законам государства, вручив им и законодательную и исполнительную власть. Это называется самодержавием. Однако здравый ум заметит, что оно всегда имеет естественные границы. Ни один государь, сколь бы он ни был абсолютным, не имеет права затронуть основные законы государства, равно как и его религию.

Он не может нарушить форму правления и изменить порядок наследования иначе, как с формального дозволения своей нации. Более того, он всегда подчиняется законам справедливости и разума, от которых не может отрешиться ни один человек.

Когда абсолютный государь присваивает себе право самовольно изменять основные законы своей страны, когда он притязает на неограниченную власть над гражданами своей страны и их имуществом, он становится деспотом. Ни один народ не мог и не хотел предоставить такую власть своим государям, а если бы это и случилось, то природа и разум всегда дают ему право протестовать против насилия. Тирания есть не что иное, как деспотическое управление.

Верховная власть, находящаяся в руках одного человека, будь она абсолютная или ограниченная, именуется монархией.

Когда она находится в руках самого народа, она принадлежит ему во всём объёме и не подлежит никаким ограничениям. Это называется демократией. Так, у афинян верховная власть всецело принадлежала народу. Верховная власть осуществляется иногда корпорацией или советом представителей народа, как это имеет место в республиканских государствах.

В чьих бы руках ни находилась верховная власть, она должна иметь своей целью только счастье народа, подчинённого ей.

Та власть, которая делает людей несчастными, является очевидной узурпацией и попранием прав, от которых человек никогда не может отказываться. Государь обязан обеспечить своим подданным безопасность; именно ради этого они подчиняются власти. Он должен установить прочный порядок благодетельными законами; необходимо, чтобы он имел право изменять их согласно требованиям обстоятельств; он должен обуздывать тех подданных, которые посягают на имущество, свободу и личность других граждан; он имеет право создавать трибуналы из судей, осуществляющих справедливость и карающих виновных согласно твёрдым и неизменным законам. Эти законы называются гражданскими в отличие от законов естественных, а так же от основных законов, которых не может нарушить даже сам государь. Так как государь может изменять гражданские законы, то некоторые думают, что он не должен им подчиняться; а между тем естественно, чтобы государь сообразовывался сам со своими законами во всей их строгости. Это заставит подданных более уважать их.

Наряду с заботами о внутренней безопасности государства государь должен позаботиться и о внешней его безопасности.

Последняя зависит от его богатства и военной силы. Для достижения этой цели он должен обратить своё внимание на земледелие, на рост населения, на торговлю. Он должен стараться поддерживать мир со своими соседями, не пренебрегая, однако, ни военной подготовкой, ни военными силами, которые должны внушить уважение к его нации со стороны всех народов, могущих повредить ей или нарушить её мир. Отсюда право государей объявлять войну, заключать мир, вступать в союзы и т.д.

Таковы главные права верховной власти, таковы права государей. История даёт нам бесчисленные примеры правителей – притеснителей, попрания ими законов, восстаний подданных.

Если бы государями руководил только разум, народы не имели бы нужды связывать им руки или жить с ними в постоянном недоверии; главы наций, довольствуясь деятельностью на благо своих подданных, не пытались бы завладевать их правами. Но таково уж свойство человеческой природы: люди постоянно стремятся расширять свою власть. Какие бы преграды ни старалось воздвигать перед ними благоразумие народов, честолюбие и сила, в конце концов, всегда ломали или обходили эти преграды. У государей есть всегда слишком большой перевес над народами.

Развращения воли одного только государя достаточно для того, чтобы подвергнуть опасности или нарушить счастье его подданных, если эти последние не смогут противопоставить ему единодушие или союз воль и сил, необходимых для того, чтобы обуздать его несправедливые притязания.

Государи весьма часто бывают подвержены заблуждению, пагубному для счастья народа: они думают, что верховная власть унижена, если её права до известной степени ограничены. Главы наций, которые пекутся о счастье своих подданных, обеспечат их любовь к себе и послушание и будут всегда внушать страх своим врагам. Кавалер Темпл говорил Карлу Второму, что король Англии, являющийся гражданином своего народа, есть величайший из всех властелинов земли, но если он захочет большего – он будет ничем. «Я хочу быть гражданином своего народа», - ответил монарх.

Перевод под редакцией А.А. Смирнова.

Дидро Д. Избранные произведения. М.; Л.: Художественная литература, 1951. С.355 – 357.

Примечания Кавалер Темпл говорил Карлу II. Карл II Стюарт - король Англии (1660 – 1685), сын казнённого Карла I. Его возвращение на престол положило начало периоду реставрации. Темпл Уильям (1628 – 1699) – английский аристократ, дипломат и эссеист.

Вопросы и задания

1. Изложите теорию разделения властей в представлении Дидро

2. Дайте классификацию политических режимов по Дидро

3. Изложите представление Дидро о реформах просвещённого монарха

4. Дайте классификацию законов по Дидро

5. Докажите, что статья принадлежит рационалисту

6. Подготовьте терминологический словарь статьи, сравните определения понятий, даваемые Дидро, с современными определениями тех же понятий

7. Как могли использовать идеи, изложенные Дидро, деятели Великой французской революции?

8. Почему Екатерина II, несмотря на подобные статьи, поддерживала Дидро и энциклопедистов?

5. Жокур Луи

– – –

Текст помещён в четырнадцатом томе Энциклопедии, вышедшем в 1765 году. Статья является наглядной иллюстрацией того, как исподволь просветители разлагали, коррозировали официальную идеологию абсолютистской Франции, выдвигали возможность альтернативы существующему общественному устройству, в том числе и революционной.

На политическом языке означает значительное изменение в управлении государством.

Слово это происходит от латинского revolver – переворачивать. Нет таких государств, в которых не совершилось бы больше или меньше революций. Аббат Верто дал нам две или три превосходные истории революций в Швеции, в римской республике и др.

Хотя в Великобритании в разное время было много революций, англичане особо наделяют этим именем революцию 1688 года, когда принц Оранский Вильгельм Нассаусский занял трон вместо своего тестя Якова Стюарта. Плохое управление короля Якова, говорит милорд Болингброк, сделало революцию неизбежной и осуществимой, но это плохое управление, как и всё его предшествующее поведение, проистекало из его слепой приверженности папе и принципам деспотизма, от чего не могли его отвратить никакие предупреждения. Эта приверженность проистекала из жизни в изгнании королевской семьи, причиной которой была узурпация власти Кромвелем, узурпация же Кромвеля была порождена предыдущим восстанием, начавшимся не без основания в отношении свободы, но без всякого стоящего предлога по отношению к религии.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

Жокур Л. Революция // История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л.: Наука, 1978. С. 109.

Примечания Аббат Верто Рене Обер (1655 – 1735) – автор нескольких книг, посвящённых переворотам («революциям») в европейских странах.

Революция 1688 года – государственный переворот («Славная революция») в Англии, приведшая к свержению династии Стюартов.

Принц Оранский Вильгельм Нассаусский (1650 – 1702) – штатгальтер Нидерландов, английский король под именем Вильгельма III с 1689 года.

Яков Стюарт (1633 – 1701) – английский король, в 1688 году лишён престола, затем проживал в изгнании. Его дочь Мария была замужем за принцем Вильгельмом Оранским, с 1689 по 1694 год правила Англией совместно с мужем.

Милорд Болингброк Генри Сент-Джон (1678 – 1751), английский политический деятель, крайний тори. Автор «Писем об изучении и пользе истории».

Вопросы и задания

2. Какие критические выпады по отношению к современной ему Франции содержит статья Жокура?

6. Жокур Луи Россия (история) Статья опубликована в четырнадцатом томе Энциклопедии (1765 год). Подготовлена, в значительной степени, на основе материалов, содержавшихся в «Истории России при Петре I» Вольтера. Содержит множество фактических ошибок и ярко характеризует низкий уровень знаний даже образованных европейцев XVIII века о России и её истории. Носит компилятивный характер, написана на узком круге источников, не подвергнутых исторической критике. Это и не удивительно, ибо профессиональные учёные - историки России появились во Франции только в XIX веке, а оценка источников с точки зрения их достоверности проводилась современниками Жокура на основе критериев их соответствия «здравому смыслу». Екатерина II осталась недовольна статёй Жокура и просила Дидро исправить её в новом издании Энциклопедии. Хотя статья посвящена России, Жокур и в ней делает ряд критических выпадов в отношении общественного устройства современной ему Франции.

До царя Петра Россия по своим обычаям, одежде и нравам была ближе к Азии, чем к христианской Европе, - таковы, например, древние обычаи собирать с народа подати натурой или целиком содержать послов в пути и во время пребывания. Восточная привычка не являться со шпагой в церковь или ко двору прямо противоположна нашему смешному и варварскому обычаю вооружаться для общения с богом, королём, друзьями и женщинами длинным, доходящим до ступней наступательным оружием. Длинные одеяния при всех церемониях более благородны, чем короткая одежда западных европейских наций. Праздничная мантия, подбитая мехом, и длинные одеяния, украшенные драгоценностями, а так же увеличивающие рост высокие шапки более внушительны на вид и более подходят к холодному климату, чем парики и прилегающие камзолы. Но такая древняя одежда всех народов кажется нам наименее приспособленной для войны и неудобной для работы. Все прочие обычаи были грубыми.

Из-за наличия армии стрельцов правительство походило на турецкое, так как стрелецкое войско, подобно янычарам, иногда распоряжалось троном и вносило смуту в государство почти в той же мере, в какой его поддерживало. Стрельцов было 40 тысяч человек. Размещённые по провинциям, они промышляли разбоем, но в Москве жили, как горожане, торговали, не служили и проявляли крайнюю дерзость. Чтобы установить в России порядок, их следовало распустить. Это было совершенно необходимо, но столь же и опасно.

Что касается титула «царь», то он, возможно, произошёл от «цар» или «тхар» Казанского царства. Когда русский государь Иоан, или Иван Басилид (Васильевич) победил в ХУ1 в. это царство, подчинённое ещё его предком, но затем утраченное, он принял его титул, переданный затем преемникам. До Ивана Васильевича властелины России носили титул «великого князя», т.е. великого государя, великого сеньора, великого вождя. Христианские нации переводили его словом «великий герцог». Перед голштинским посольством царь Михаил Фёдорович титуловался великим господином и великим князем, хранителем всех Россий, князем Владимирским, Московским, Новгородским и т.д., царём Казанским, Астраханским, Сибирским. Таким образом, слово «царь» было титулом этих восточных государей, и, похоже, что оно произошло скорее от «шахов» Персии, чем от «цезарей» Рима, о которых, вероятно, сибирские цари на берегах Оби никогда и не слыхивали.

Каков бы ни был титул, он ничего не значит, если его носители не велики сами по себе. Слово «император», означавшее лишь «генерала армии», превратилось в наименование владык Римского государства. Ныне русским государям его дают с бoльшим основанием, нежели любому другому владыке, если учесть протяжённость страны и мощь их власти.

Государственной религией с Х1 века была та, что в противоположность латинской называется греческой; но в стране было больше мусульманских и языческих областей, чем христианских.

В Сибири вплоть до границ Китая жили идолопоклонники, а в некоторых провинциях вообще не было никакой религии.

Инженер Перри и барон Страленберг, жившие долго в России, говорят, что среди язычников они нашли больше честности, чем у других. Но не язычество сделало их более добродетельными; ведя пастушескую жизнь в местах, удалённых от общения с людьми, они пребывали как бы в самом древнем веке, не знали больших страстей и посему, естественно, были более честными.

Христианство на Руси было принято очень поздно, как и во всех других северных странах. Считается, что в конце Х в. его ввела княгиня Ольга, подобно тому как племянница государя – арианина Клотильда ввела его у франков, жена польского короля Мечислава – у поляков, а сестра императора Генриха II – у венгров. Женщины, более чувствительные к увещеваниям служителей религии, обращают затем и прочих людей.

Добавляют, что эта княгиня Ольга была крещена в Константинополе. Её назвали Еленой, и как только она стала христианкой, император Иоанн Цимисхий не замедлил полюбить её. Повидимому, она была вдовой и отвергла императора. Вначале пример княгини Ольги не вызвал большого числа последователей; её долго царствовавший сын не придерживался её верований. Однако её внук Владимир, рождённый от наложницы и убивший, дабы воцариться, своего брата, искал союза с константинопольским императором Василием и смог добиться этого лишь при условии крещения. Именно тогда, в 987 г., греческая религия действительно начала проникать в Россию. Патриарх Фотий, знаменитый своей необъятной учёностью, распрями с римской церковью и своими несчастьями, отправил [священников], чтобы крестить Владимира и присоединить эту часть мира к своему патриархату.

Итак, Владимир закончил дело, начатое его бабкой. Первым русским митрополитом или патриархом был грек. Поэтому русские частично заимствовали от греков алфавит для своего языка. Они на этом выиграли, но основа языка осталась по-прежнему славянской, и лишь несколько слов, относящихся к литургии и церковной иерархии, заимствованы из греческого. Один из греческих патриархов по имени Иеремия, который имел судебный процесс с диваном и приехал в Москву за помощью, отказался, наконец, от претензий на русскую церковь и посвятил в патриархи в 1588 г. новгородского архиепископа Иова.

С этого времени русская церковь стала такой же независимой, как и русская империя. Отныне русского патриарха посвящали не константинопольский патриарх, а русские епископы. В греческой церкви он занимал место после патриарха Иерусалимского, но на деле он был единственным свободным и могущественным патриархом, а следовательно, и единственным настоящим.

Иерусалимский, Константинопольский, Антиохийский и Александрийский патриархи – не более чем наёмные и униженные главы пленённой турками церкви. Антиохийский и Иерусалимский патриархи даже и не считаются таковыми и обладают не большим влиянием, чем раввины имеющихся в Турции синагог.

В такой огромной империи теперь всего лишь двадцать восемь епископских кафедр, а во время Петра 1 было лишь двадцать две. Русская церковь была тогда столь мало образованной, что брат Петра Великого царь Фёдор был первым, кто ввёл в ней церковное пение.

Фёдор и в особенности Пётр принимали как в армию, так и в свой совет людей греческого, латинского, лютеранского и кальвинистского вероисповедания. Каждому они предоставляли свободу служить богу по-своему, лишь бы они хорошо служили государству. В этой империи на протяжении двух тысяч лье не было ни одной латинской церкви. Лишь когда Пётр учредил новые мануфактуры в Астрахани там появилось шестьдесят католических семей, которыми руководили капуцины; однако, когда в его владения захотели проникнуть иезуиты, он их изгнал по указу от апреля 1718 г. Капуцинов он терпел как безвредных монахов, но в иезуитах он видел опасных политиков.

Греческой церкви лестно, что её влияние распространяется в империи размером в две тысячи лье, в то время как римская церковь не имеет в Европе и половины этого пространства. Во все времена приверженцы греческого обряда особенно стремились сохранить равенство с латинянами и всегда опасались усердия римской церкви, которое считали властолюбием, ибо действительно римская церковь, очень ужатая в нашем полушарии, но именующая себя вселенской, стремилась оправдать этот титул.

Евреям никогда не разрешалось пребывать в России в противовес тому, как это имеет место в европейских государствах от Константинополя до Рима. Русские всегда торговали сами или посредством поселившихся у них иностранцев. Из всех греческих церквей русская – единственная, которая не допускает синагог рядом со своими храмами.

Россия, которая своим большим влиянием на европейские события обязана Петру Великому, не имела никакого влияния на них с того времени, когда стала христианской. До того русские творили на Чёрном море то же, что норманны у наших океанских берегов. При Ираклии 40 тысяч русских барок прибыли для осады Константинополя и чтобы взять дань с греческих цезарей.

Введший в России христианство великий князь Владимир, озабоченный распрями в своей семье, ещё более ослабил свои владения, разделив их между детьми. Затем почти все эти земли стали добычей татар, которые в течение двухсот лет порабощали Россию. Её освободил и расширил Иван Васильевич, однако после него её истощили гражданские войны.

До Петра Великого многого не хватало, чтобы Россия была столь же богата, имела столько же обработанной земли, столько же подданных и доходов, как в наши дни. У неё ничего не было в Ливонии, а небольшая торговля, которую вели в Астрахани, была убыточной.

Русские питались очень плохо; их излюбленными кушаньями были лишь огурцы и астраханские арбузы, которые летом они варили с водой, мукой и солью. Тогда у этой нации начали прививаться некоторые азиатские привычки.

Для царской женитьбы привозили ко двору из провинции самых красивых девушек; главная придворная хозяйка принимала их, поселяла каждую отдельно, но кормила всех вместе. Царь видел их или под вымышленным именем, или без притворства.

День свадьбы назначался, ещё когда выбор не был оглашён, и в назначенный день свадебная одежда подавалась той, на кого упал тайный выбор; прочим претенденткам раздавали другие одежды, и они возвращались к себе. Было четыре примера подобных свадеб. С того времени русские женщины стали румяниться, подрисовывать брови или накладывать искусственные; они особенно пристрастились к драгоценностям, нарядам из драгоценных тканей.

Таки образом, у этого народа варварство стало исчезать, и потому их государю Петру не нужно было много трудиться над просвещением нации, как хотели бы нас в том уверить некоторые авторы.

Уже при Алексее Михайловиче стало обнаруживаться влияние, которое Россия в дальнейшем приобрела в христианской Европе. Он отправил послов к папе и почти ко всем крупным государям Европы, кроме Франции – союзницы турок, с целью создать союз против Оттоманской Порты. Однако его послы не добились в Риме успеха, им лишь разрешили не целовать папе ногу, а в других местах они получили лишь одни бесполезные обещания.

Тот же царь Алексей в 1676 г. предложил объединить свои обширные владения с Польшей, подобно тому как Ягеллоны присоединили к себе Литву; но чем более великим было его предложение, тем менее оно было приемлемым. Он был бы очень достоин такого нового королевства, если судить по тому, как он управлял своими владениями. Он первым приказал издать свод законов, хотя и несовершенный; он завёл полотняные и шёлковые мануфактуры, которые, по правде говоря, не удержались, однако ему принадлежала честь их основания. Он заселил пустыни возле Волги и Камы литовскими, польскими и татарскими семьями, захваченными в войнах. Ранее пленники становились рабами тех, кому они доставались при дележе, Алексей же сделал из них земледельцев. Насколько это было можно, он ввёл в своей армии дисциплину. Он привлёк в свои владения мастеров полезных промыслов, пригласил из Голландии за большие деньги строителя Ботлера с плотниками и матросами для постройки фрегатов и судов. Словом, он начал и подготовил дело, которое завершил Пётр. Своему сыну Алексей передал весь свой гений, который тот развернул, усилил и просветил в своих странствиях.

В царствование Петра принадлежащий к Европе русский народ, живший в больших городах стал цивилизованным, торговым, любознательным в искусствах и науках, ценителем театра и новых изобретений. Совершивший эти перемены великий человек счастливо родился в благоприятное для этого время. В своих владениях он ввёл искусства, которые уже были усовершенствованы его соседями, и случилось так, что среди его подданных, уже склонных к ним, эти искусства за 50 лет продвинулись ещё больше, чем в других местах за три – четыре века. Однако они ещё не пустили там глубоких корней, чтобы какой-нибудь пережиток варварства не мог бы разрушить это прекрасное здание, заложенное в слабонаселённой и деспотической империи, на которую никогда природа не распространит свои благостные щедроты.

При нынешнем положении русская нация – единственная, торгующая на суше с Китаем: доход от этой торговли идёт на булавки императрицы. Караван, отправляющийся из Петербурга в Пекин, тратит на дорогу туда и обратно три года. По прибытии в Пекин купцов запирают в караван-сарае, и китайцы используют это время, чтобы принести туда негодные товары, которые те вынуждены брать, так как у них нет свободы выбора. В Петербурге эти товары продаются на торгах в большой зале Итальянского дворца, и при этой продаже лично присутствует императрица.

Государыня сама предлагает цену, и любому частному лицу позволено её надбавлять; так и поступают, и каждый старается купить втридорога.

Помимо этих публичных торгов, двор ведёт торговлю ревенём, солью, золой, пивом, водкой и т.д. Вдобавок государство извлекает большой доход от торговли бакалеей, пряностями и от кабаков и общественных бань, столь же привычных для русских, как и для турок.

Доходы русского государства извлекаются из поголовной подати, некоторых монополий, таможенных и дорожных пошлин и коронных имуществ. Однако они не превышают 13 миллионов рублей (65 миллионов в нашей монете). С такими доходами Россия может вести войну с турками, но в Европе без получения субсидий это невозможно – своих средств у неё не хватило бы. Всякое жалованье в этой империи очень невелико: русский солдат не получает в день и трети жалованья немецкого и даже французского солдата и вне своей страны не может прожить без прибавки оплаты. Эту прибавку дают России могущественные союзные с ней государства, но она недёшево обходится.

Русская корона – наследственная, дочери могут наследовать, а государь обладает абсолютной властью над всеми своими подданными, никому не давая отчёта в своём управлении. На большей части России климат чрезвычайно холодный, и большую часть года царят снега и льды. Посеянное зерно не даёт хороших урожаев, кроме областей соседних с Польшей, где собирают урожай через три месяца после посева. Виноград там не растёт, но много льна. Главные реки – Волга, Дон, Днепр и Двина. Озёра там обильны рыбой. Леса полны дичи и зверей. Торговля с русскими выгодна для Франции, полезна для Голландии и невыгодна для Англии.

Продают куний, соболий, горностаевый и другие меха, бычьи кожи, которые называются «русскими кожами», лён, пеньку, сало, дёготь, воск, древесную смолу, мыло, солёную рыбу и т.д.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л.: Наука,

1978. С. 175 – 179.

Примечания Инженер Перри Джон (1670 – 1738)– английский инженер - кораблестроитель, находился в России с 1698 по 1715 год. Вскоре после возвращения в Европу напечатал воспоминания о России.

Барон Страленберг Филипп – Иоганн (1676 –1747) – шведский офицер, взятый в плен под Полтавой. Провёл в Сибири 13 лет.

После освобождения издал в 1730 году в Любеке книгу «Историческое и географическое описание северной и восточной частей Европы и Азии».

Клотильда (475 – 545) – племянница бургундского короля арианина Гунобада, жена короля саллических франков Хлодвига I. Содействовала принятию им в 496 году христианства в ортодоксальной форме. Канонизирована.

Мечислав (Мешко I) – (922 – 992). Польский князь из династии Пястов. В 965 году принял христианство в форме греческого обряда под влиянием своей первой жены, чешской княжны Дубровки. Его вторая жена Ода содействовала распространению христианства в форме римского обряда в Польше.

Генрих III– баварский герцог. Его дочь Гизела, ставшая женой будущего венгерского короля Стефана (Иштвана) I, содействовала принятию венграми в 997 году христианства римского обряда.

Иоанн Цимисхий – византийский император в 969 – 976 годах. Жокур ошибается. Ольга приезжала в Константинополь в 957 году при императоре Константине Багрянородном (913 – 959).

Василий II Болгаробойца (958 – 1025) – византийский император. Выдал сестру Анну за киевского князя Владимира.

Фотий (810 – 891) – византийский патриарх. Ошибка Жокура: Фотий жил гораздо раньше Владимира.

Капуцины (от итал. сappuccio – капюшон) – члены монашеского ордена, созданного в 1525 году для борьбы с Реформацией.

Иезуиты (от латинской формы имени Иисус – Jesus) – члены монашеского ордена, созданного в 1534 году для борьбы с протестантизмом. Орден стал главным орудием Контрреформации и распространения католицизма.

Ираклий (575 – 641) – византийский император. Время его правления совпало с продвижением славян на Балканский полуостров.

Ошибка Жокура: русские походы на Царьград проходили в IX – X веках.

Ягеллоны – династия польских королей (1386 – 1572) и великих князей литовских (1377 – 1572). Названа по имени её основателя великого князя литовского Ягайло.

Ботлер (Бутлер) – голландский капитан, назначенный в 1670 году командиром первого русского трёхмачтового парусного корабля «Орёл». В воспоминаниях Стрюйса, одного из голландских членов экипажа «Орла», были напечатаны письма Бутлера.

Вопросы и задания

1. Охарактеризуйте состояние знаний о России в Западной Европе середины XVIII века.

2. Обрисуйте предмет истории России в понимании Жокура. Какие стороны исторического процесса его интересуют?

3. Найдите фактические ошибки, допущенные Жокуром.

4. Охарактеризуйте круг источников, использованных Жокуром. Какие источники оказались вне поля его зрения?

5. Укажите места в тексте, где Жокур делает критические выпады в отношении государственного и церковного устройства Франции.

6. Почему Екатерина II осталась недовольна статьёй Жокура?

Семинар № 7. Историография немецкого Просвещения. Фридрих Шиллер как историк Вопросы

1. Особенности историографии немецкого Просвещения.

2. Жизнь и деятельность Шиллера.

3. Исторические взгляды Шиллера.

Доклады и сообщения

1. Жизненный путь Шиллера.

2. Труды Шиллера «История отпадения объединённых Нидерландов от испанской короны» и «Тридцатилетняя война».

Источники Шиллер Ф. В чём состоит изучение мировой истории и какова цель этого изучения: Вступительная лекция // Собрание сочинений: В 7 т. Т. IV. М.: Гослитиздат, 1956. С.9 – 30.

Шиллер Ф. История отпадения Соединённых Нидерландов от испанского владычества // Собрание сочинений: В 7 т. Т.IV.

М.: Гослитиздат, 1956. С. 31 – 324.

Шиллер Ф. Осада Антверпена принцем Пармским в 1584 – 1585 годах // Собрание сочинений: В 7 т. Т.IV. М.: Гослитиздат,

1956. С. 335 – 378.

Шиллер Ф. Тридцатилетняя война // Собрание сочинений:

В 7 т. Т.V. М.: Гослитиздат, 1957. С. 9 – 400.

Шиллер Ф. Предисловие к полному собранию исторических мемуаров // Собрание сочинений: В 7 т. Т.V. М.: Гослитиздат, 1957. С. 401 – 408.

Шиллер Ф. Законодательство Ликурга и Солона // Собрание сочинений: В 7 т. Т.V. М.: Гослитиздат, 1957. С. 409 – 448.

Шиллер Ф. Обзор важнейших событий всемирной истории во времена императора Фридриха I // Собрание сочинений: В 7 т.

Т.V. М.: Гослитиздат, 1957. С. 449 – 476.

Шиллер Ф. О великом переселении народов, о крестовых походах и о средних веках // Собрание сочинений: В 7 т. Т.V. М.: Гослитиздат, 1957. С. 477 – 500.

Шиллер Ф. Нечто о первом человеческом обществе по данным Моисеева Пятикнижия // Собрание сочинений: В 7 т. Т.V.

М.: Гослитиздат, 1957. С. 501 – 522.

Шиллер Ф. Письма // Собрание сочинений: В 7 т. Т. VII. М.:

Гослитиздат, 1957. 786 с.

Обязательная литература Историография истории нового времени стран Европы и Америки. М.: Высшая школа, 1990. С. 79 – 89.

Дополнительная литература

Абуш А. Шиллер: Величие и трагедия немецкого гения. М.:

Прогресс, 1964. 311 с.

Гулыга А.В. Исторические взгляды немецких просветителей XVIII века // Новая и новейшая история. 1963. № 3. С. 109 – 121.

Ланштейн П. Жизнь Шиллера. М.: Радуга, 1984. 404 с.

Лозинская Л.Я. Фридрих Шиллер. М.: Молодая гвардия, 1960. 334 с.

Тер-Акопян Н. Шиллер как историк // Шиллер Ф. Собрание сочинений: В 7 т. Т.V. М.: Гослитиздат,1957. С. 529 – 552.

Шиллер Ф.П. Фридрих Шиллер: Жизнь и творчество. М.:

Художественная литература, 1955. 430с.

ТЕКСТЫ

1. Шиллер Фридрих В чём состоит изучение мировой истории и какова цель этого изучения. Вступительная лекция Первая лекция, прочитанная в мае 1789 года новым преподавателем истории Йенского университета. Текст проникнут историко-философскими идеями Просвещения. Чётко прослеживается нацеленность просветительской историографии на преобразование общественных отношений. Автор убеждён в необратимом восходящем движении человечества к свободе, идея прогресса – неотъемлемая составная часть философии Шиллера. При этом, речь идёт, как это и должно быть у просветителя, о прогрессе разума и духовной сферы.

Из всей суммы этих событий историк прежде всего извлекает те, которые имели важное, серьёзное и совершенно очевидное влияние на существующее ныне положение в мире и на ныне живущее поколение. При собирании материала для всемирной истории необходимо иметь в виду, как связан тот или иной исторический факт с теперешним положением в мире. Всеобщая история исходит, таким образом, из принципа, прямо противоположного фактической последовательности событий. Подлинная последовательность событий идёт от возникновения вещи к её теперешнему состоянию. Историк же отправляется от теперешнего положения вещей и идёт назад к их генезису. Когда от текущего года и столетия он мысленно возвращается к непосредственно им предшествовавшему и встречается здесь с историческими фактами, которые объясняют ему последующие события, когда он прослеживает весь процесс до самого начала – не начала мира, для чего у него не может быть путеводителя, - а до начала появления памятников, тогда он получает возможность пойти обратным путём и, имея путеводной нитью отмеченные им факты, легко и беспрепятственно пройдёт от возникновения памятников до новейшего времени. Это и есть наша мировая история, которая будет преподана вам в моих лекциях.

Так как мировая история зависит от богатства или бедности источников, то в ней будет неизбежно столько же пробелов, сколько их имеется в предании. Насколько необходимо, последовательно и обусловленно вытекают друг из друга события мирового развития, настолько же случайно и отрывочно связаны они между собой в историческом изложении. Существует поэтому явное несоответствие между ходом вещей в действительном мире и ходом их в мировой истории. Ход действительного мирового развития можно было бы сравнить с непрерывным течением реки, в то время как в мировой истории отражаются лишь то одна, то другая волна этой реки. Далее. Так как легко может произойти, что связь какого либо отдалённого мирового события с сегодняшним днём бросается в глаза раньше, чем связь его с явлениями, которые ему предшествовали или происходили одновременно с ним, то неизбежно, что события, которые находятся в теснейшей связи с современностью, нередко кажутся нам изолированными в том веке, когда они происходили. В качестве фактического примера этого можно было бы привести, например, происхождение христианства и в особенности христианской морали. Христианская религия принимала столь всеобъемлющее участие в формировании современного мира, что возникновение её является важнейшим фактом мировой истории. Но ни то время, когда она зародилась, ни тот народ, среди которого она появилась, не дают (за отсутствием источников) никаких удовлетворительных объяснений причин её возникновения.

Таким образом, наша мировая история никогда не могла бы стать чем-либо иным, кроме агрегата отрывков, и не заслуживала бы названия науки, если б ей на помощь не пришла философия. Соединяя эти отрывки искусственными промежуточными звеньями, философия превращает агрегат в систему, в разумное и закономерно связанное целое. Основанием для этого является тот факт, что законы природы, равно как и законы человеческого духа, едины и неизменны. Именно это единство является причиной того, что, при совпадении аналогичных внешних условий, события, имевшие место в отдалённейшей древности, могут повторяться в новейшие времена, вследствие чего, отправляясь от новейших явлений, лежащих в круге нашего наблюдения, ретроспективно можно делать выводы и проливать свет на явления, которые теряются в доисторических временах. Метод заключений по аналогии является мощным вспомогательным средством всюду, в том числе и в истории. Но употребление этого метода должно оправдываться достаточно вескими причинами, и применять его должно с разумной и необходимой осторожностью.

Похожие работы:

«Жизнь Моисея Урок №15 Дата Тема: Рассказать детям, как Бог заключил завет Цель: на горе Синай и объяснить значение завета Исход 1920 главы; 24 глава 1-8 стихи.Библейский

ГОСУДАРЬ

Глава IX.

Глава XVIII.

О ТОМ, КАК ГОСУДАРИ ДОЛЖНЫ ДЕРЖАТЬ СЛОВО

Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность. Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность.

Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во - первых, законами, во - вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй - зверю; но так как первого часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека - полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?

Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса - волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из - за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить.

Из близких по времени примеров не могу умолчать об одном. Александр VI всю жизнь изощрялся в обманах, но каждый раз находились люди, готовые ему верить. Во всем свете не было человека, который бы так клятвенно уверял, так убедительно обещал и так мало заботился об исполнении своих обещаний. Тем не менее обманы всегда удавались ему, как он желал, ибо он знал толк в этом деле. Отсюда следует, что государю нет необходимости обладать всеми названными добродетелями, но есть прямая необходимость выглядеть обладающим ими. Дерзну прибавить, что обладать этими добродетелями и неуклонно им следовать вредно, тогда как выглядеть обладающим ими - полезно. Иначе говоря, надо являться в глазах людей сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым - и быть таковым в самом деле, но внутренне надо сохранять готовность проявить и противоположные качества, если это окажется необходимо. Следует понимать, что государь, особенно новый, не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было сказано, по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и зла.

Итак, государь должен бдительно следить за тем, чтобы с языка его не сорвалось слова, не исполненного пяти названных добродетелей. Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстанет как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать руками - немногим. Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле, и эти последние не посмеют оспорить мнение большинства, за спиной которого стоит государство. О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят, ибо чернь прельщается видимостью и успехом, в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем не остается места, когда за большинством стоит государство. Один из нынешних государей, которого воздержусь называть, только и делает, что проповедует мир и верность, на деле же тому и другому злейший враг; но если бы он последовал тому, что проповедует, то давно лишился бы либо могущества, либо государства.

Глава XIX.

О ТОМ, КАКИМ ОБРАЗОМ ИЗБЕГАТЬ НЕНАВИСТИ И ПРЕЗРЕНИЯ

Наиважнейшие из упомянутых качеств мы рассмотрели; что же касается прочих, то о них я скажу кратко, предварив рассуждение одним общим правилом. Государь, как отчасти сказано выше, должен следить за тем, чтобы не совершить ничего, что могло бы вызвать ненависть или презрение подданных. Если в этом он преуспеет, то свое дело он сделал, и прочие его пороки не представят для него никакой опасности. Ненависть государи возбуждают хищничеством и посягательством на добро и женщин своих подданных. Ибо большая часть людей довольна жизнью, пока не задеты их честь или имущество; так что недовольным может оказаться лишь небольшое число честолюбцев, на которых нетрудно найти управу. Презрение государи возбуждают непостоянством, легкомыслием, изнеженностью, малодушием и нерешительностью. Этих качеств надо остерегаться как огня, стараясь, напротив, в каждом действии являть великодушие, бесстрашие, основательность и твердость. Решения государя касательно частных дел подданных должны быть бесповоротными, и мнение о нем должно быть таково, чтобы никому не могло прийти в голову, что можно обмануть или перехитрить государя. К правителю, внушившему о себе такое понятие, будут относиться с почтением; а если известно, что государь имеет выдающиеся достоинства и почитаем своими подданными, врагам труднее будет напасть на него или составить против него заговор. Ибо государя подстерегают две опасности - одна изнутри, со стороны подданных, другая извне - со стороны сильных соседей. С внешней опасностью можно справиться при помощи хорошего войска и хороших союзников; причем тот, кто имеет хорошее войско, найдет и хороших союзников. А если опасность извне будет устранена, то и внутри сохранится мир, при условии, что его не нарушат тайные заговоры. Но и в случае нападения извне государь не должен терять присутствия духа, ибо, если образ его действий был таков, как я говорю, он устоит перед любым неприятелем, как устоял Набил Спартанский, о чем сказано выше.

Что же касается подданных, то когда снаружи мир, то единственное, чего следует опасаться, - это тайные заговоры. Главное средство против них - не навлекать на себя ненависти и презрения подданных и быть угодным народу, чего добиться необходимо, как о том подробно сказано выше. Из всех способов предотвратить заговор самый верный - не быть ненавистным народу. Ведь заговорщик всегда рассчитывает на то, что убийством государя угодит народу; если же он знает, что возмутит народ, у него не хватит духа пойти на такое дело, ибо трудностям, с которыми сопряжен всякий заговор, нет числа. Как показывает опыт, заговоры возникали часто, но удавались редко. Объясняется же это тем, что заговорщик не может действовать в одиночку и не может сговориться ни с кем, кроме тех, кого полагает недовольными властью. Но открывшись недовольному, ты тотчас даешь ему возможность стать одним из довольных, так как, выдав тебя, он может обеспечить себе всяческие блага. Таким образом, когда с одной стороны выгода явная, а с другой - сомнительная, и к тому же множество опасностей, то не выдаст тебя только такой сообщник, который является преданнейшим твоим другом или злейшим врагом государя.

Короче говоря, на стороне заговорщика - страх, подозрение, боязнь расплаты; на стороне государя - величие власти, законы, друзья и вся мощь государства; так что если к этому присоединяется народное благоволение, то едва ли кто - нибудь осмелится составить заговор. Ибо заговорщику есть чего опасаться и прежде совершения злого дела, но в этом случае, когда против него народ, ему есть чего опасаться и после, ибо ему не у кого будет искать убежища.

По этому поводу я мог бы привести немало примеров, но ограничусь одним, который еще памятен нашим отцам. Мессер Аннибале Бентивольи, правитель Болоньи, дед нынешнего мессера Аннибале, был убит заговорщиками Каннески, и после него не осталось других наследников, кроме мессера Джованни, который был еще в колыбели. Тотчас после убийства разгневанный народ перебил всех Каннески, ибо дом Бентивольи пользовался в то время народной любовью. И так она была сильна, что когда в Болонье не осталось никого из Бентивольи, кто мог бы управлять государством, горожане, прослышав о некоем человеке крови Бентивольи, считавшемся ранее сыном кузнеца, явились к нему во Флоренцию и вверили ему власть, так что он управлял городом до тех самых пор, пока мессер Джованни не вошел в подобающий правителю возраст.

В заключение повторю, что государь может не опасаться заговоров, если пользуется благоволением народа, и наоборот, должен бояться всех и каждого, если народ питает к нему вражду и ненависть. Благоустроенные государства и мудрые государи принимали все меры к тому, чтобы не ожесточать знать и быть угодные ми народу, ибо это принадлежит к числу важнейших забот тех, кто правит.

В наши дни хорошо устроенным и хорошо управляемым государством является Франция. В ней имеется множество полезных учреждений, обеспечивающих свободу и безопасность короля, из которых первейшее - парламент с его полномочиями. Устроитель этой монархии, зная властолюбие и наглость знати, считал, что ее необходимо держать в узде; с другой стороны, зная ненависть народа к знати, основанную на страхе, желал оградить знать. Однако он не стал вменять это в обязанность королю, чтобы знать не могла обвинить его в потворстве народу, а народ - в покровительстве знати, и создал третейское учреждение, которое, не вмешивая короля, обуздывает сильных и поощряет слабых. Трудно вообразить лучший и более разумный порядок, как и более верный залог безопасности короля и королевства. Отсюда можно извлечь еще одно полезное правило, а именно: что дела, неугодные подданным, государи должны возлагать на других, а угодные - исполнять сами. В заключение же повторю, что государю надлежит выказывать почтение к знати, но не вызывать ненависти в народе.

Многие, пожалуй, скажут, что пример жизни и смерти некоторых римских императоров противоречит высказанному здесь мнению. Я имею в виду тех императоров, которые, прожив достойную жизнь и явив доблесть духа, либо лишились власти, либо были убиты вследствие заговора. Желая оспорить подобные возражения, я разберу качества нескольких императоров и докажу, что их привели к крушению как раз те причины, на которые я указал выше. Заодно я хотел бы выделить и все то наиболее поучительное, что содержится в жизнеописании императоров - преемников Марка - философа, вплоть до Максимина, то есть Марка, сына его Коммода, Пертинакса, Юлиана, Севера, сына его Антонина Каракаллы, Макрина, Гелиогабала, Александра и Максимина. Прежде всего надо сказать, что если обыкновенно государям приходится сдерживать честолюбие знати и необузданность народа, то римским императорам приходилось сдерживать еще жестокость и алчность войска. Многих эта тягостная необходимость привела к гибели, ибо трудно было угодить одновременно и народу, и войску. Народ желал мира и спокойствия, поэтому предпочитал кротких государей, тогда как солдаты предпочитали государей воинственных, неистовых, жестоких и хищных - но только при условии, что эти качества будут проявляться по отношению к народу, так чтобы самим получать двойное жалованье и утолять свою жестокость и алчность.

Все это неизбежно приводило к гибели тех императоров, которым не было дано - врожденными свойствами или старанием - внушить к себе такое почтение, чтобы удержать в повиновении и народ, и войско. Большая часть императоров - в особенности те, кто возвысился до императорской власти, а не получил ее по наследству, - оказавшись меж двух огней, предпочли угождать войску, не считаясь с народом. Но другого выхода у них и не было, ибо если государь не может избежать ненависти кого - либо из подданных, то он должен сначала попытаться не вызвать всеобщей ненависти. Если же это окажется невозможным, он должен приложить все старания к тому, чтобы не вызвать ненависти у тех, кто сильнее. Вот почему новые государи, особенно нуждаясь в поддержке, охотнее принимали сторону солдат, нежели народа. Но и в этом случае терпели неудачу, если не умели внушить к себе надлежащего почтения.

По указанной причине из трех императоров - Марка, Пертинакса и Александра, - склонных к умеренности, любящих справедливость, врагов жестокости, мягких и милосердных, двоих постигла печальная участь. Только Марк жил и умер в величайшем почете, ибо наследовал императорскую власть iure hereditario ("по праву наследства" ) и не нуждался в признании ее ни народом, ни войском. Сверх того, он внушил подданным почтение своими многообразными Добродетелями, поэтому сумел удержать в должных пределах и народ, и войско и не был ими ни ненавидим, ни презираем. В отличие от него Пертинакс стал императором против воли солдат, которые, привыкнув к распущенности при Коммоде, не могли вынести честной жизни, к которой он принуждал их, и возненавидели его, а так как к тому же они презирали его за старость, то он и был убит в самом начале своего правления.

Здесь уместно заметить, что добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными, поэтому государь, как я уже говорил, нередко вынужден отступать от добра ради того, чтобы сохранить государство, ибо если та часть подданных, чьего расположения ищет государь, - будь то народ, знать или войско, - развращена, то и государю, чтобы ей угодить, приходится действовать соответственно, и в этом случае добрые дела могут ему повредить. Но перейдем к Александру: кротость его, как рассказывают ему в похвалу, была такова, что за четырнадцать лет его правления не был казнен без суда ни один человек. И все же он возбудил презрение, слывя чересчур изнеженным и послушным матери, и был убит вследствие заговора в войске.

В противоположность этим троим Коммод, Север, Антонин Каракалла и Максимин отличались крайней алчностью и жестокостью. Угождая войску, они как могли разоряли и притесняли народ, и всех их, за исключением Севера, постигла печальная участь. Север же прославился такой доблестью, что не утратил расположения солдат до конца жизни и счастливо правил, несмотря на то что разорял народ. Доблесть его представлялась необычайной и народу, и войску: народ она пугала и ошеломляла, а войску внушала благоговение, и так как все совершенное им в качестве нового государя замечательно и достойно внимания, то я хотел бы, не вдаваясь в частности, показать, как он умел уподобляться то льву, то лисе, каковым, как я уже говорил, должны подражать государи.

Узнав о нерадивости императора Юлиана, Север убедил солдат, находившихся под его началом в Славонии, что их долг идти в Рим отомстить за смерть императора Пертинакса, убитого преторианцами. Под этим предлогом он двинул войско на Рим, никому не открывая своего намерения добиться императорской власти, и прибыл в Италию прежде, чем туда донесся слух о его выступлении. Когда он достиг Рима, Сенат, испугавшись, провозгласил его императором и приказал убить Юлиана. Однако на пути Севера стояло еще два препятствия: в Азии Песценний Нигер, глава азийского войска, провозгласил себя императором, на западе соперником его стал Альбин. Выступить в открытую против обоих было опасно, поэтому Север решил на Нигера напасть открыто, а Альбина устранить хитростью. Последнему он написал, что, будучи возведен Сенатом в императорское достоинство, желает разделить с ним эту честь, просит его принять титул Цезаря и по решению Сената объявляет его соправителем. Тот все это принял за правду. Но после того, как войско Нигера было разбито, сам он умерщвлен, а дела на востоке улажены. Север вернулся в Рим и подал в Сенат жалобу: будто бы Альбин, забыв об оказанных ему Севером благодеяниях, покушался на его жизнь, почему он вынужден выступить из Рима, чтобы покарать Альбина за неблагодарность. После чего он настиг Альбина во Франции и лишил его власти и жизни.

Вдумавшись в действия Севера, мы убедимся в том, что он вел себя то как свирепейший лев, то как хитрейшая лиса; что он всем внушил страх и почтение и не возбудил ненависти войска. Поэтому мы не станем удивляться, каким образом ему, новому государю, удалось так упрочить свое владычество: разоряя подданных, он не возбудил их ненависти, ибо был защищен от нее своей славой. Сын его Антонин также был личностью замечательной и, сумев поразить воображение народа, был угоден солдатам. Он был истинный воин, сносивший любые тяготы, презиравший изысканную пищу, чуждый изнеженности, и за это пользовался любовью войска. Но, проявив неслыханную свирепость и жестокость - им было совершено множество убийств и истреблены все жители Александрии и половина жителей Рима, - он стал ненавистен всем подданным и даже внушил страх своим приближенным, так что был убит на глазах своего войска одним из центурионов.

Остается рассказать о качествах Максимина. Это был человек на редкость воинственный, и после того как Александр вызвал раздражение войска своей изнеженностью, оно провозгласило императором Максимина. Но править ему пришлось недолго, ибо он возбудил ненависть и презрение войска тем, что, во - первых, пас когда - то овец во Фракии - это обстоятельство, о котором все знали, являлось позором в глазах его подданных, во - вторых, провозглашенный императором, он отложил выступление в Рим, где должен был принять знаки императорского достоинства, и прославил себя жестокостью, произведя через своих префектов жесточайшие расправы в Риме и повсеместно. После этого презрение к нему за его низкое происхождение усугубилось ненавистью, внушенной страхом перед его свирепостью, так что против него восстала сначала Африка, потом Сенат и весь римский народ, и, наконец, в заговор оказалась вовлеченной вся Италия. К заговору примкнули его собственные солдаты, осаждавшие Аквилею, которые были раздражены его жестокостью и трудностями осады: видя, что у него много врагов, они осмелели и убили императора.

Я не буду касаться Гелиогабала, Макрина и Юлиана как совершенно ничтожных и неприметно сошедших правителей, но перейду к заключению. В наше время государям нет такой уж надобности угождать войску. Правда, войско и сейчас требует попечения; однако эта трудность легко разрешима, ибо в наши дни государь не имеет дела с солдатами, которые тесно связаны с правителями и мастями отдельных провинций, как это было в Римской империи. Поэтому если в то время приходилось больше угождать солдатам, ибо войско представляло большую силу, то в наше время всем государям, кроме султанов, грецкого и египетского, важнее угодить народу, ибо народ представляет большую силу.

Турецкий султан отличается от других государей тем, что он окружен двенадцатитысячным пешим войском и пятнадцатитысячной конницей, от которых зависят крепость и безопасность его державы. Такой государь поневоле должен, отложив прочие заботы, стараться быть в дружбе с войском. Подобным же образом султану египетскому, зависящему от солдат, необходимо, хотя бы в ущерб народу, ладить со своим войском. Заметьте, что государство султана египетского устроено не так, как все прочие государства, и сопоставимо лишь с папством в христианском мире. Его нельзя назвать наследственным, ибо наследниками султана являются не его дети, а тот, кто избран в преемники особо на то уполномоченными лицами. Но его нельзя назвать и новым, ибо порядок этот заведен давно, и перед султаном не встает ни одна из тех трудностей, с которыми имеют дело новые государи. Таким образом, несмотря на то, что султан в государстве - новый, учреждения в нем - старые, и они обеспечивают преемственность власти, как при обычном ее наследовании.

Но вернемся к обсуждаемому предмету. Рассмотрев сказанное выше, мы увидим, что главной причиной гибели императоров была либо ненависть к ним, либо презрение, и поймем, почему из тех, кто действовал противоположными способами, только двоим выпал счастливый, а остальным несчастный конец. Дело в том, что Пертинаксу и Александру, как новым государям, было бесполезно и даже вредно подражать Марку, ставшему императором по праву наследства, а Коммоду и Максимину пагубно было подражать Северу, ибо они не обладали той доблестью, которая позволяла бы им следовать его примеру. Соответственно, новый государь в новом государстве не должен ни подражать Марку, ни уподобляться Северу, но должен у Севера позаимствовать то, без чего нельзя основать новое государство, а у Марка - то наилучшее и наиболее достойное, что нужно для сохранения государства, уже обретшего и устойчивость, и прочность.

Глава XX.

О ТОМ, ПОЛЕЗНЫ ЛИ КРЕПОСТИ, И МНОГОЕ ДРУГОЕ, ЧТО ПОСТОЯННО ПРИМЕНЯЮТ ГОСУДАРИ

Одни государи, чтобы упрочить свою власть, разоружали подданных, другие поддерживали раскол среди граждан в завоеванных городах; одни намеренно создавали себе врагов, другие предпочли добиваться расположения тех, в ком сомневались, придя к власти; одни воздвигали крепости, другие - разоряли их и разрушали до основания. Которому из этих способов следует отдать предпочтение, сказать трудно, не зная, каковы были обстоятельства в тех государствах, где принималось то или иное решение; однако же я попытаюсь высказаться о них, отвлекаясь от частностей настолько, насколько это дозволяется самим предметом.

Итак, никогда не бывало, чтобы новые государи разоружали подданных, - напротив, они всегда вооружали их, если те оказывались невооруженными, ибо, вооружая подданных, обретаешь собственное войско, завоевываешь преданность одних, укрепляешь преданность в других и таким образом обращаешь подданных в своих приверженцев. Всех подданных невозможно вооружить, но если отличить хотя бы часть их, то это позволит с большей уверенностью полагаться и на всех прочих. Первые, видя, что им оказано предпочтение, будут благодарны тебе, вторые простят тебя, рассудив, что тех и следует отличать, кто несет больше обязанностей и подвергается большим опасностям. Но, разоружив подданных, ты оскорбишь их недоверием и проявишь тем самым трусость или подозрительность, а оба эти качества не прощаются государям. И так как ты не сможешь обойтись без войска, то поневоле обратишься к наемникам, а чего стоит наемное войско - о том уже шла речь выше; но, будь они даже отличными солдатами, их сил недостаточно для того, чтобы защитить тебя от могущественных врагов и неверных подданных.

Впрочем, как я уже говорил, новые государи в. новых государствах всегда создавали собственное войско, что подтверждается множеством исторических примеров. Но если государь присоединяет новое владение к старому государству, то новых подданных следует разоружить, исключая тех, кто содействовал завоеванию, но этим последним надо дать изнежиться и расслабиться, ведя дело к тому, чтобы в конечном счете во всем войске остались только коренные подданные, живущие близ государя.

Наши предки, те, кого почитали мудрыми, говаривали, что Пистойю надо удерживать раздорами, а Пизу - крепостями, почему для укрепления своего владычества поощряли распри в некоторых подвластных им городах. В те дни, когда Италия находилась в относительном равновесии, такой образ действий мог отвечать цели. Но едва ли подобное наставление пригодно в наше время, ибо сомневаюсь, чтобы расколы когда - либо кончались добром; более того, если подойдет неприятель, поражение неминуемо, так как более слабая партия примкнет к нападающим, а сильная - не сможет отстоять город.

Венецианцы поощряли вражду гвельфов и гибеллинов в подвластных им городах - вероятно, по тем самым причинам, какие я называю. Не доводя дело до кровопролития, они стравливали тех и других, затем, чтобы граждане, занятые распрей, не объединили против них свои силы. Но, как мы видим, это не принесло им пользы: после разгрома при Вайла сначала часть городов, а затем и все они, осмелев, отпали от венецианцев. Подобные приемы изобличают, таким образом, слабость правителя, ибо крепкая и решительная власть никогда не допустит раскола; и если в мирное время они полезны государю, так как помогают ему держать в руках подданных, то в военное время пагубность их выходит наружу.

Без сомнения государи обретают величие, когда одолевают препятствия и сокрушают недругов, почему фортуна, - в особенности если она желает возвеличить нового государя, которому признание нужней, чем наследному, - сама насылает ему врагов и принуждает вступить с ними в схватку для того, чтобы, одолев их, он по подставленной ими лестнице поднялся как можно выше. Однако многие полагают, что мудрый государь и сам должен, когда позволяют обстоятельства, искусно создавать себе врагов, чтобы, одержав над ними верх, явиться в еще большем величии.

Нередко государи, особенно новые, со временем убеждаются в том, что более преданные и полезные для них люди - это те, кому они поначалу не доверяли. Пандольфо Петруччи, властитель Сиены, правил своим государством, опираясь более на тех, в ком раньше сомневался, нежели на всех прочих. Но тут нельзя говорить отвлеченно, ибо все меняется в зависимости от обстоятельств. Скажу лишь, что расположением тех, кто поначалу был врагом государя, ничего не стоит заручиться в том случае, если им для сохранения своего положения требуется его покровительство. И они тем ревностнее будут служить государю, что захотят делами доказать превратность прежнего о них мнения. Таким образом они всегда окажутся полезнее для государя, нежели те, кто, будучи уверен в его благоволении, чрезмерно печется о собственном благе.

И так как этого требует обсуждаемый предмет, то я желал бы напомнить государям, пришедшим к власти с помощью части граждан, что следует вдумываться в побуждения тех, кто тебе помогал, и если окажется, что дело не в личной приверженности, а в недовольстве прежним правлением, то удержать их дружбу будет крайне трудно, ибо удовлетворить таких людей невозможно. Если на примерах из древности и современной жизни мы попытаемся понять причину этого, то увидим, что всегда гораздо легче приобрести дружбу тех, кто был доволен прежней властью и потому враждебно встретил нового государя, нежели сохранить дружбу тех, кто был недоволен прежней властью и потому содействовал перевороту.

Издавна государи ради упрочения своей власти возводят крепости, дабы ими, точно уздою и поводьями, сдерживать тех, кто замышляет крамолу, а также дабы располагать надежным убежищем на случай внезапного нападения врага. Могу похвалить этот ведущийся издавна обычай. Однако на нашей памяти мессер Пикколо Вител - ли приказал срыть две крепости в Читта ди Кастелло, чтобы удержать в своих руках город. Гвидо Убальдо, вернувшись в свои владения, откуда его изгнал Чезаре Борджа, разрушил до основания все крепости этого края, рассудив, что так ему будет легче удержать государство. Семейство Бентивольи, вернувшись в Болонью, поступило подобным же образом. Из чего следует, что полезны крепости или нет - зависит от обстоятельств, и если в одном случае они во благо, то в другом случае они во вред. Разъясню подробнее: тем государям, которые больше боятся народа, нежели внешних врагов, крепости полезны; а тем из них, кто больше боится внешних врагов, чем народа, крепости не нужны. Так, семейству Сфорца замок в Милане, построенный герцогом Франческо Сфорца, нанес больший урон, нежели все беспорядки, случившиеся в их государстве. Поэтому лучшая из всех крепостей - не быть ненавистным народу: какие крепости ни строй, они не спасут, если ты ненавистен народу, ибо, когда народ берется за оружие, на подмогу ему всегда явятся чужеземцы. В наши дни от крепостей никому не было пользы, кроме разве графини Форли, после смерти ее супруга, графа Джироламо; благодаря замку ей удалось укрыться от восставшего народа, дождаться помощи из Милана и возвратиться к власти; время же было такое, что никто со стороны не мог оказать поддержку народу; но впоследствии и ей не помогли крепости, когда ее замок осадил Чезаре Борджа и враждебный ей народ примкнул к чужеземцам. Так что для нее было бы куда надежнее, и тогда и раньше, не возводить крепости, а постараться не возбудить ненависти народа.

Итак, по рассмотрении всего сказанного выше, я одобрю и тех, кто строят крепости, и тех, кто их не строит, но осужу всякого, кто, полагаясь на крепости, не озабочен тем, что ненавистен народу.

Глава XXI.

КАК НАДЛЕЖИТ ПОСТУПАТЬ ГОСУДАРЮ, ЧТОБЫ ЕГО ПОЧИТАЛИ

Ничто не может внушить к государю такого почтения, как военные предприятия и необычайные поступки. Из нынешних правителей сошлюсь на Фердинанда Арагонского, короля Испании. Его можно было бы назвать новым государем, ибо, слабый вначале, он сделался по славе и блеску первым королем христианского мира; и все его действия исполнены величия, а некоторые поражают воображение. Основанием его могущества послужила война за Гренаду, предпринятая вскоре после вступления на престол. Прежде всего, он начал войну, когда внутри страны было тихо, не опасаясь, что ему помешают, и увлек ею кастильских баронов так, что они, занявшись войной, забыли о смутах; он же тем временем, незаметно для них, сосредоточил в своих руках всю власть и подчинил их своему влиянию. Деньги на содержание войска он получил от Церкви и народа и, пока длилась война, построил армию, которая впоследствии создала ему славу. После этого, замыслив еще более значительные предприятия, он, действуя опять - таки как защитник религии, сотворил благочестивую жестокость: изгнал марранов и очистил от них королевство, - трудно представить себе более безжалостный и в то же время более необычайный поступок. Под тем же предлогом он захватил земли в Африке, провел кампанию в Италии и, наконец, вступил в войну с Францией. Так он обдумывал и осуществлял великие замыслы, держа в постоянном восхищении и напряжении подданных, поглощенно следивших за ходом событий. И все эти предприятия так вытекали одно из другого, что некогда было замыслить что - либо против самого государя.

Величию государя способствуют также необычайные распоряжения внутри государства, подобные тем, которые приписываются мессеру Бернабо да Милана, иначе говоря, когда кто - либо совершает что - либо значительное в гражданской жизни, дурное или хорошее, то его полезно награждать или карать таким образом, чтобы это помнилось как можно дольше. Но самое главное для государя - постараться всеми своими поступками создать себе славу великого человека, наделенного умом выдающимся.

Государя уважают также, когда он открыто заявляет себя врагом или другом, то есть когда он без колебаний выступает за одного против другого - это всегда лучше, чем стоять в стороне. Ибо когда двое сильных правителей вступают в схватку, то они могут быть таковы, что возможный победитель либо опасен для тебя, либо нет. В обоих случаях выгоднее открыто и решительно вступить в войну. Ибо в первом случае, не вступив в войну, ты станешь добычей победителя к радости и удовлетворению побежденного, сам же ни у кого не сможешь получить защиты: победитель отвергнет союзника, бросившего его в несчастье, а побежденный не захочет принять к себе того, кто не пожелал с оружием в руках разделить его участь. Антиох, которого этолийцы призвали в Грецию, чтобы прогнать римлян, послал своих ораторов к ахейцам, союзникам римлян, желая склонить ахейцев к невмешательству. Римляне, напротив, убеждали ахейцев вступить в войну. Тогда, чтобы решить дело, ахейцы созвали совет, легат Антиоха призывал их не браться за оружие, римский легат говорил так: «Quod autern isti dicunt non interponendi vos bello, nihil magis alienum rebus vestris est; sine gratia, sine dignitate, praemium victoris eritis». ("Что до решения, которое предлагается вам как наилучшее и наивыгоднейшее для вашего государства, а именно; не вмешиваться в войну, то нет для вас ничего худшего, ибо приняв это решение, без награды и без чести станете добычей победителя." )

И всегда недруг призывает отойти в сторону, тогда как друг зовет открыто выступить за него с оружием в руках. Нерешительные государи, как правило, выбирают невмешательство, чтобы избежать ближайшей опасности, и, как правило, это приводит их к крушению.

Зато если ты бесстрашно примешь сторону одного из воюющих и твой союзник одержит победу, то, как бы ни был он могуществен и как бы ты от него ни зависел, он обязан тебе - люди же не настолько бесчестны, чтобы нанести удар союзнику, выказав столь явную неблагодарность. Кроме того, победа никогда не бывает полной в такой степени, чтобы победитель мог ни с чем не считаться и в особенности - мог попрать справедливость. Если же тот, чью сторону ты принял, проиграет войну, он примет тебя к себе и, пока сможет, будет тебе помогать, так что ты станешь собратом по несчастью тому, чье счастье, возможно, еще возродится.

Во втором случае, когда ни одного из воюющих не приходится опасаться, примкнуть к тому или к другому еще более благоразумно. Ибо с помощью одного ты разгромишь другого, хотя тому, будь он умнее, следовало бы спасать, а не губить противника; а после победы ты подчинишь союзника своей власти, он же благодаря твоей поддержке неминуемо одержит победу.

Здесь уместно заметить, что лучше избегать союза с теми, кто сильнее тебя, если к этому не понуждает необходимость, как о том сказано выше. Ибо в случае победы сильного союзника ты у него в руках, государи же должны остерегаться попадать в зависимость к другим государям. Венецианцы, к примеру, вступили в союз с Францией против Миланского герцога, когда могли этого избежать, следствием чего и явилось их крушение. Но если нет возможности уклониться от союза, как обстояло дело у флорентийцев, когда папа и Испания двинули войска на Ломбардию, то государь должен вступить в войну, чему причины я указал выше. Не стоит лишь надеяться на то, что можно принять безошибочное решение, наоборот, следует заранее примириться с тем, что всякое решение сомнительно, ибо это в порядке вещей, что, избегнув одной неприятности, попадаешь в другую. Однако в том и состоит мудрость, чтобы, взвесив все возможные неприятности, наименьшее зло почесть за благо.

Государь должен также выказывать себя покровителем дарований, привечать одаренных людей, оказывать почет тем, кто отличился в каком - либо ремесле или искусстве. Он должен побуждать граждан спокойно предаваться торговле, земледелию и ремеслам, чтобы одни благоустраивали свои владения, не боясь, что эти владения у них отнимут, другие - открывали торговлю, не опасаясь, что их разорят налогами; более того, он должен располагать наградами для тех, кто заботится об украшении города или государства. Он должен также занимать народ празднествами и зрелищами в подходящее для этого время года. Уважая цехи, или трибы, на которые разделен всякий город, государь должен участвовать иногда в их собраниях и являть собой пример щедрости и великодушия, но при этом твердо блюсти свое достоинство и величие, каковые должны присутствовать в каждом его поступке.

Глава XXII.

О СОВЕТНИКАХ ГОСУДАРЕЙ

Немалую важность имеет для государя выбор советников, а каковы они будут, хороши или плохи, - зависит от благоразумия государей. Об уме правителя первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает; если это люди преданные и способные, то можно всегда быть уверенным в его мудрости, ибо он умел распознать их способности и удержать их преданность. Если же они не таковы, то и о государе заключат соответственно, ибо первую оплошность он уже совершил, выбрав плохих помощников. Из тех, кто знал мессера Антонио да Венафро, помощника Пандольфо Петруччо, правителя Сиены, никто не усомнился бы в достоинствах и самого Пандольфо, выбравшего себе такого помощника.

Ибо умы бывают трех родов: один все постигает сам; . другой может понять то, что постиг первый; третий - сам ничего не постигает и постигнутого другим понять не может. Первый ум - выдающийся, второй - значительный, третий - негодный. Из сказанного неопровержимо следует, что ум Пандольфо был если не первого, то второго рода. Ибо когда человек способен распознать добро и зло в делах и в речах людей, то, не будучи сам особо изобретательным, он сумеет отличить дурное от доброго в советах своих помощников и за доброе вознаградит, а за дурное - взыщет; да и помощники его не понадеются обмануть государя и будут добросовестно ему служить.

Есть один безошибочный способ узнать, чего стоит помощник. Если он больше заботится о себе, чем о государе, и во всяком деле ищет своей выгоды, он никогда не будет хорошим слугой государю, и тот никогда не сможет на него положиться. Ибо министр, в чьих руках дела государства, обязан думать не о себе, а о государе, и не являться к нему ни с чем, что не относится до государя. Но и государь со своей стороны должен стараться удержать преданность своего министра, воздавая ему по заслугам, умножая его состояние, привязывая его к себе узами благодарности, разделяя с ним обязанности и почести, чтобы тот видел, что государь не может без него обходиться, и чтобы, имея достаточно богатств и почестей, не возжелал новых богатств и почестей, а также чтобы, занимая разнообразные должности, убоялся переворотов. Когда государь и его министр обоюдно ведут себя таким образом, они могут быть друг в друге уверены, когда же они ведут себя иначе, это плохо кончается либо для одного, либо для другого.

Глава XXIII.

КАК ИЗБЕЖАТЬ ЛЬСТЕЦОВ

Я хочу коснуться еще одного важного обстоятельства, а именно одной слабости, от которой трудно уберечься правителям, если их не отличает особая мудрость и знание людей. Я имею в виду лесть и льстецов, которых во множестве приходится видеть при дворах государей, ибо люди так тщеславны и так обольщаются на свой счет, что с трудом могут уберечься от этой напасти. Но беда еще и в том, что когда государь пытается искоренить лесть, он рискует навлечь на себя презрение. Ибо нет другого способа оградить себя от лести, как внушив людям, что, если они выскажут тебе всю правду, ты не будешь на них в обиде, но когда каждый сможет говорить тебе правду, тебе перестанут оказывать должное почтение.

Поэтому благоразумный государь должен избрать третий путь, а именно: отличив нескольких мудрых людей, им одним предоставить право высказывать все, что они думают, но только о том, что ты сам спрашиваешь, и ни о чем больше; однако спрашивать надо обо всем и выслушивать ответы, решение же принимать самому и по своему усмотрению. На советах с каждым из советников надо вести себя так, чтобы все знали, что чем безбоязненнее они выскажутся, тем более угодят государю, но вне их никого не слушать, а прямо идти к намеченной цели и твердо держаться принятого решения. Кто действует иначе, тот либо поддается лести, либо, выслушивая разноречивые советы, часто меняет свое мнение, чем вызывает неуважение подданных.

Сошлюсь на один современный пример. Отец Лука, доверенное лицо императора Максимилиана, говоря о его величестве, заметил, что тот ни у кого совета не просит, но по - своему тоже не поступает именно оттого, что его образ действий противоположен описанному выше. Ибо император - человек скрытный, намерений своих никому не поверяет, совета на их счет не спрашивает. Но когда по мере осуществления они выходят наружу, то те, кто его окружают, начинают их оспаривать, и государь, как человек слабый, от них отступается. Поэтому начатое сегодня назавтра отменяется, и никогда нельзя понять, чего желает и что намерен предпринять император, и нельзя положиться на его решение.

Таким образом, государь всегда должен советоваться с другими, но только когда он того желает, а не когда того желают другие; и он должен осаживать всякого, кто вздумает, непрошеный, подавать ему советы. Однако сам он должен широко обо всем спрашивать, о спрошенном терпеливо выслушивать правдивые ответы и, более того, проявлять беспокойство, замечая, что кто - либо почему - либо опасается говорить ему правду. Многие полагают, что кое - кто из государей, слывущих мудрыми, славой своей обязаны не себе самим, а добрым советам своих приближенных, но мнение это ошибочно. Ибо правило, не знающее исключений, гласит: государю, который сам не обладает мудростью, бесполезно давать благие советы, если только такой государь случайно не доверится мудрому советнику, который будет принимать за него все решения. Но хотя подобное положение и возможно, ему скоро пришел бы конец, ибо советник сам сделался бы государем. Когда же у государя не один советник, то, не обладая мудростью, он не сможет примирить разноречивые мнения; кроме того, каждый из советников будет думать лишь о собственном благе, а государь этого не разглядит и не примет меры. Других же советников не бывает, ибо люди всегда дурны, пока их не принудит к добру необходимость. Отсюда можно заключить, что добрые советы, кто бы их ни давал, родятся из мудрости государей, а не мудрость государей родится из добрых советов.

Глава XXIV.

ПОЧЕМУ ГОСУДАРИ ИТАЛИИ ЛИШИЛИСЬ СВОИХ ГОСУДАРСТВ

Если новый государь разумно следует названным правилам, он скоро утвердится в государстве и почувствует себя в нем прочнее и увереннее, чем если бы получил власть по наследству. Ибо новый государь вызывает большее любопытство, чем наследный правитель, и если действия его исполнены доблести, они куда больше захватывают и привлекают людей, чем древность рода. Ведь люди гораздо больше заняты сегодняшним днем, чем вчерашним, и если в настоящем обретают благо, то довольствуются им и не ищут другого; более того, они горой станут за нового государя, если сам он будет действовать надлежащим образом. И двойную славу стяжает тот, кто создаст государство и укрепит его хорошими законами, хорошими союзниками, хорошим войском и добрыми примерами; так же как двойным позором покроет себя тот, кто, будучи рожден государем, по неразумию лишится власти.

Если мы обратимся к тем государям Италии, которые утратили власть, таким, как король Неаполитанский, герцог Миланский и другие, то мы увидим, что наиболее уязвимым их местом было войско, чему причины подробно изложены выше. Кроме того, некоторые из них либо враждовали с народом, либо, расположив к себе народ, не умели обезопасить себя со стороны знати. Ибо там, где нет подобных изъянов, государь не может утратить власть, если имеет достаточно сил, чтобы выставить войско. Филипп Македонский, не отец Александра Великого, а тот, что был разбит Титом Квинцием, имел небольшое государство по сравнению с теми великими, что на него напали, - Римом и Грецией, но, будучи воином, а также умея расположить к себе народ и обезопасить себя от знати, он выдержал многолетнюю войну против римлян и греков и хотя потерял под конец несколько городов, зато сохранил за собой царство.

Так что пусть те из наших государей, кто, властвуя много лет, лишился своих государств, пеняют не на судьбу, а на собственную нерадивость. В спокойное время они не предусмотрели возможных бед - по общему всем людям недостатку в затишье не думать о буре, - когда же настали тяжелые времена, они предпочли бежать, а не обороняться, понадеявшись на то, что подданные, раздраженные бесчинством победителей, призовут их обратно. Если нет другого выхода, хорош и такой, плохо лишь отказываться ради него от всех прочих, точно так же как не стоит падать, полагаясь на то, что тебя поднимут. Даже если тебя и выручат из беды, это небезопасно для тебя, так как ты окажешься в положении зависимом и унизительном. А только те способы защиты хороши, основательны и надежны, которые зависят от тебя самогон от твоей доблести.

Глава XXV.

КАКОВА ВЛАСТЬ СУДЬБЫ НАД ДЕЛАМИ ЛЮДЕЙ И КАК МОЖНО ЕЙ ПРОТИВОСТОЯТЬ

Я знаю, сколь часто утверждалось раньше и утверждается ныне, что всем в мире правят судьба и Бог, люди же с их разумением ничего не определяют и даже ничему не могут противостоять; отсюда делается вывод, что незачем утруждать себя заботами, а лучше примириться со своим Жребием. Особенно многие уверовали в это за последние годы, когда на наших глазах происходят перемены столь внезапные, что всякое человеческое предвидение оказывается перед ними бессильно. Иной раз и я склоняюсь к общему мнению, задумываясь о происходящем.

И однако, ради того, чтобы не утратить свободу воли, я предположу, что, может быть, судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим людям. Я уподобил бы судьбу бурной реке, которая, разбушевавшись, затопляет берега, валит деревья, крушит жилища, вымывает и намывает землю: все бегут от нее прочь, все отступают перед ее напором, бессильные его сдержать. Но хотя бы и так, - разве это мешает людям принять меры предосторожности в спокойное время, то есть возвести заграждения и плотины так, чтобы, выйдя из берегов, река либо устремилась в каналы, либо остановила свой безудержный и опасный бег?

То же и судьба: она являет свое всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных против нее заграждений. Взгляните на Италию, захлестнутую ею же вызванным бурным разливом событий, и вы увидите, что она подобна ровной местности, где нет ни плотин, ни заграждений. А ведь если бы она была защищена доблестью, как Германия, Испания и Франция, этот разлив мог бы не наступить или, по крайней мере, не причинить столь значительных разрушений. Этим, я полагаю, сказано достаточно о противостоянии судьбе вообще.

Что же касается, в частности, государей, то нам приходится видеть, как некоторые из них, еще вчера благоденствовавшие, сегодня лишаются власти, хотя, как кажется, не изменился ни весь склад их характера, ни какое - либо отдельное свойство. Объясняется это, я полагаю, теми причинами, которые были подробно разобраны выше, а именно тем, что если государь всецело полагается на судьбу, он не может выстоять против ее ударов. Я думаю также, что сохраняют благополучие те, чей образ действий отвечает особенностям времени, и утрачивают благополучие те, чей образ действий не отвечает своему времени.

Ибо мы видим, что люди действуют по - разному, пытаясь достичь цели, которую каждый ставит перед собой, то есть богатства и славы: один действует осторожностью, другой - натиском; один - силой, другой - искусством, один - терпением, другой - противоположным способом, и каждого его способ может привести к цели. Но иной раз мы видим, что хотя оба действовали одинаково, например, осторожностью, только один из двоих добился успеха, и наоборот, хотя каждый действовал по - своему: один осторожностью, другой натиском, - оба в равной мере добились успеха. Зависит же это именно от того, что один образ действий совпадает с особенностями времени, а другой - не совпадает. Поэтому бывает так, что двое, действуя по - разному, одинаково добиваются успеха, а бывает так, что двое действуют одинаково, но только один из них достигает цели.

От того же зависят и превратности благополучия: пока для того, кто действует осторожностью и терпением, время и обстоятельства складываются благоприятно, он процветает, но стоит времени и обстоятельствам перемениться, как процветанию его приходит конец, ибо он не переменил своего образа действий. И нет людей, которые умели бы к этому приспособиться, как бы они ни были благоразумны. Во - первых, берут верх природные склонности, во - вторых, человек не может заставить себя свернуть с пути, на котором он до того времени неизменно преуспевал. Вот почему осторожный государь, когда на - стает время применить натиск, не умеет этого сделать и оттого гибнет, а если бы его характер менялся в лад с временем и обстоятельствами, благополучие его было бы постоянно.

Папа Юлий всегда шел напролом, время же и обстоятельства благоприятствовали такому образу действий, и потому он каждый раз добивался успеха. Вспомните его первое предприятие - захват Болоньи, еще при жизни мессера Джованни Бентивольи. Венецианцы были против, король Испании тоже, с Францией еще велись об этом переговоры, но папа сам выступил в поход, с обычной для него неукротимостью и напором. И никто этому не воспрепятствовал, венецианцы - от страха, Испания - надеясь воссоединить под своей властью Неаполитанское королевство, уступил и французский король, так как, видя, что папа уже в походе, и желая союза с ним против венецианцев, он решил, что не может без явного оскорбления отказать ему в помощи войсками.

Этим натиском и внезапностью папа Юлий достиг того, чего не достиг бы со всем доступным человеку благоразумием никакой другой глава Церкви; ибо, останься он в Риме, выжидая, пока все уладится и образуется, как сделал бы всякий на его месте, король Франции нашел бы тысячу отговорок, а все другие - тысячу доводов против захвата. Я не буду говорить о прочих его предприятиях, все они были того же рода, и все ему удавались; из - за краткости правления он так и не испытал неудачи, но, проживи он дольше и наступи такие времена, когда требуется осторожность, его благополучию пришел бы конец, ибо он никогда не уклонился бы с того пути, на который его увлекала натура.

Итак, в заключение скажу, что фортуна непостоянна, а человек упорствует в своем образе действий, поэтому, пока между ними согласие, человек пребывает в благополучии, когда же наступает разлад, благополучию его приходит конец. И все - таки я полагаю, что натиск лучше, чем осторожность, ибо фортуна - женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать, - таким она поддается скорее, чем тем, кто холодно берется за дело. Поэтому она, как женщина, - подруга молодых, ибо они не так осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают.

Глава XXVI.

ПРИЗЫВ ОВЛАДЕТЬ ИТАЛИЕЙ И ОСВОБОДИТЬ ЕЕ ИЗ РУК ВАРВАРОВ

Обдумывая все сказанное и размышляя наедине с собой, настало ли для Италии время чествовать нового государя и есть ли в ней материал, которым мог бы воспользоваться мудрый и доблестный человек, чтобы придать ему форму - во славу себе и на благо отечества, - я заключаю, что столь многое благоприятствует появлению нового государя, что едва ли какое - либо другое время подошло бы для этого больше, чем наше. Как некогда народу Израиля надлежало пребывать в рабстве у египтян, дабы Моисей явил свою доблесть, персам - в угнетении У мидийцев, дабы Кир обнаружил величие своего духа, афинянам - в разобщении, дабы Тезей совершил свой подвиг, так и теперь дабы обнаружила себя доблесть италийского духа, Италии надлежало дойти до нынешнего ее позора: до большего рабства, чем евреи; до большего унижения, чем персы, до большего разобщения, чем афиняне: нет в ней ни главы, ни порядка, она разгромлена, разорена, истерзана, растоптана, повержена в прах.

Были мгновения, когда казалось, что перед нами тот, кого Бог назначил стать избавителем Италии, но немилость судьбы настигала его на подступах к цели. Италия же, теряя последние силы, ожидает того, кто исцелит ей раны, спасет от разграбления Ломбардию, от поборов - Неаполитанское королевство и Тоскану, кто уврачует ее гноящиеся язвы. Как молит она Бога о ниспослании ей того, кто избавит ее от жестокости и насилия варваров! Как полна она рвения и готовности стать под общее знамя, если бы только нашлось, кому его понести!

И самые большие надежды возлагает она ныне на ваш славный дом, каковой, благодаря доблести и милости судьбы, покровительству Бога и Церкви, глава коей принадлежит к вашему дому, мог бы принять на себя дело освобождения Италии. Оно окажется не столь уж трудным, если вы примете за образец жизнь и деяния названных выше мужей. Как бы ни были редки и достойны удивления подобные люди, все же они - люди, и каждому из них выпал случай не столь благоприятный, как этот. Ибо дело их не было более правым, или более простым, или более угодным Богу. Здесь дело поистине правое, «lustum enim est bellum quibus nbecessarium, et pia arma ibi nulla nisi in armis spes est» ("Ибо та война справедлива, которая необходима, и то оружие священно, на которое единственная надежда" ). Здесь условия поистине благоприятны, а где благоприятны условия, там трудности отступают, особенно если следовать примеру тех мужей, которые названы мною выше. Нам явлены необычайные, беспримерные знамения Божий: море расступилось, скала источала воду, манна небесная выпала на землю: все совпало, пророча величие вашему дому. Остальное надлежит сделать вам. Бог не все исполняет сам, дабы не лишить нас свободной воли и причитающейся нам части славы.

Не удивительно, что ни один из названных выше итальянцев не достиг цели, которой, как можно надеяться, достигнет ваш прославленный дом, и что при множестве переворотов и военных действий в Италии боевая доблесть в ней как будто угасла. Объясняется это тем, что старые ее порядки нехороши, а лучших никто не сумел ввести. Между тем ничто так не прославляет государя, как введение новых законов и установлений. Когда они прочно утверждены и отмечены величием, государю воздают за них почестями и славой; в Италии же достаточно материала, которому можно придать любую форму. Велика доблесть в каждом из ее сынов, но, увы, мало ее в предводителях. Взгляните на поединки и небольшие схватки: как выделяются итальянцы ловкостью, находчивостью, силой. Но в сражениях они как будто теряют все эти качества. Виной же всему слабость военачальников: если кто и знает дело, то его не слушают, и хотя знающим объявляет себя каждый, до сих пор не нашлось никого, кто бы так отличился доблестью и удачей, чтобы перед ним склонились все остальные. Поэтому за прошедшие двадцать лет во всех войнах, какие были за это время, войска, составленные из одних итальянцев, всегда терпели неудачу, чему свидетели прежде всего Тара, затем Алессандрия, Капуя, Генуя, Вайла, Болонья и Местри.

Если ваш славный дом пожелает следовать по стопам величайших мужей, ставших избавителями отечества, то первым делом он должен создать собственное войско, без которого всякое предприятие лишено настоящей основы, ибо он не будет иметь ни более верных, ни более храбрых, ни лучших солдат. Но как бы ни был хорош каждый из них в отдельности, вместе они окажутся еще лучше, если во главе войска увидят своего государя, который чтит их и отличает. Такое войско поистине необходимо, для того чтобы италийская доблесть могла отразить вторжение иноземцев. Правда, испанская и швейцарская пехота считается грозной, однако же в той и другой имеются недостатки, так что иначе устроенное войско могло бы не только выстоять против них, но даже их превзойти. Ибо испанцы отступают перед конницей, а швейцарцев может устрашить пехота, если окажется не менее упорной в бою. Мы уже не раз убеждались и еще убедимся в том, что испанцы отступали перед французской кавалерией, а швейцарцы терпели поражение от испанской пехоты. Последнего нам еще не приходилось наблюдать в полной мере, но дело шло к тому в сражении при Равенне - когда испанская пехота встретилась с немецкими отрядами, устроенными наподобие швейцарских. Ловким испанцам удалось пробраться, прикрываясь маленькими щитами, под копья и, находясь в безопасности, разить неприятеля так, что тот ничего не мог с ними поделать, и если бы на испанцев не налетела конница, они добили бы неприятельскую пехоту. Таким образом, изучив недостатки того и другого войска, нужно построить новое, которое могло бы устоять перед конницей и не боялось бы чужой пехоты, что достигается как новым родом оружия, так и новым устройством войска. И все это относится к таким нововведениям, которые более всего доставляют славу и величие новому государю.

Итак, нельзя упустить этот случай: пусть после стольких лет ожидания Италия увидит наконец своего избавителя. Не могу выразить словами, с какой любовью приняли бы его жители, пострадавшие от иноземных вторжений, с какой жаждой мщения, с какой неколебимой верой, с какими слезами! Какие двери закрылись бы перед ним? Кто отказал бы ему в повиновении? Чья зависть преградила бы ему путь? Какой итальянец не воздал бы ему почестей? Каждый ощущает, как смердит господство варваров. Так пусть же ваш славный дом примет на себя этот долг с тем мужеством и той надеждой, с какой вершатся правые дела, дабы под сенью его знамени возвеличилось наше отечество и под его водительством сбылось сказанное Петраркой:

Доблесть ополчится на неистовство,
И краток будет бой,
Ибо не умерла еще доблесть
В итальянском сердце.

Текст воспроизведен по изданиям: Никколо Макиавелли. Государь. М. Эксмо - Пресс. 2000

Total: 0
Вконтакте0
Google+0
ОК0
Facebook0

Идейно-теоретические основы учения Ш.Монтескье. Н. Макиавелли. Государь

Глава XVIО щедрости и бережливости

Глава XVIIО жестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх

Глава XVIIIО том, как государи должны держать слово

Глава XIXО том, каким образом избегать ненависти и презрения

«В.С. АНТИПОВ ПРАКТИКУМ ПО ИСТОРИОГРАФИИ ИСТОРИИ НОВОГО ВРЕМЕНИ СТРАН ЗАРУБЕЖНОЙ ЕВРОПЫ (учебное пособие к курсу Историография всеобщей истории) ЧАСТЬ...»

ТЕКСТЫ

ТЕКСТЫ

ТЕКСТЫ

ГОСУДАРЬ

Глава XVI
О щедрости и бережливости

Глава XVII
О жестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх

Глава XVIII
О том, как государи должны держать слово

Глава XIX
О том, каким образом избегать ненависти и презрения